Я ощущаю, что наступила пора действовать.

У меня и Леви есть нечто общее. Мы оба хотим сбежать отсюда. Единственное различие в том, что я все-таки хочу вернуться. Я хочу проехаться с Леви по миру, показать насколько он прекрасен и что может предложить, и возвратиться обратно домой, привезя свет внутри нас. Возможно, тогда Леви не захотел бы покидать этот мир.

Я хочу отвезти его туда и возвратиться обратно, и, что куда важнее, хочу, чтобы Леви захотел жить.

И у меня есть шесть тысяч долларов, чтобы сделать это.

За прошедшие пару лет у меня были проблемы с «равновесием» в моей жизни. Так выразился психолог. Большинство людей моего возраста не знают значения слова «сдержанность». Мы коротаем часы перед телевизором, проводим ночи без сна, готовясь к экзаменам, съедаем целые коробки мороженого за один присест, и мне нравится думать, что я особенно хороша во всем этом. Если у меня что-то хорошо получается, то я делаю это, засучив рукава. Когда же что-то идет хоть чуть-чуть не так, я полностью стираю это из головы.

Впервые я увидела Жака Сент-Пьерра в Клубе Глобального Руководства, в его первый день в Америке. Жак выглядел как элитный европейский футбольный игрок. Он был одет в рубашку, заправленную в серые брюки, при этом рукава рубашки были закатаны, чтобы продемонстрировать накаченные предплечья, а на ногах красовались остроносые туфли из красной кожи. Его волосы были уложены кверху и стильно взлохмачены. Каждый раз, когда кто-то заговаривал с ним, его бровь медленно приподнималась, как будто он давал оценку каждому сказанному ему слову, причем все это, чаще всего, заканчивались ухмылкой на его лице.

Жак был красив, родом из долбаного Версаля и говорил на французском языке. Я же потратила годы, чтобы выучить его самостоятельно. Представляясь в Клубе Глобального Руководства, он отметил, что интересуется искусством и философией. Когда он отрыл рот и всего лишь произнес “bonjour”, я растеклась лужицей на полу в классной комнате и была уверена, что сейчас придут уборщицы, чтобы убрать с пола все, что от меня осталось.

Жак был… вечно всем недовольным. Когда с ним разговаривали девушки, он практически всегда закатывал глаза. Он жаловался по поводу школьной еды. Он выражал свое недовольство даже тогда, когда я организовала «Фестиваль французской кухни» с участием кулинарных классов. Я сделала это полностью для него. В кампусе нашей школы был центр по уходу за детьми, и Жак пренебрежительно хихикал каждый раз, когда видел, как очередной студент приводил или забирал своего ребенка или бросал упаковку подгузников рядом со своим рюкзаком.

Ах, да, еще он обманывал и использовал меня потому, что у меня имелась машина, и я была готова ублажать его эго. Я бы продолжала делать это и дальше, но задавалась вопросом, почему он меня никогда ни о чем не просил. До тех пор, конечно же, пока он не сказал мне, что я «Trop grosse». (Слишком большая (фр.))

Мне потребовались месяцы, чтобы просто осознать, каким же он на самом деле был дебилом. А ведь в течение долгого времени я считала, что он - обалденный. Тогла мне казалось, что было необходимо находиться рядом с ним, быть его личным представителем. Специальным, особенным. Конечно, это клише, но он был моим наркотиком, а я - наркоманом. Я использовала его существование в моей жизни для получения острых ощущений и психологического убежища.

Леви, этакий злой дух, преследующий наш дом, долгое время ощущал себя хреново, а я просто отключилась от неприятной для меня ситуации. Все так и оставалось до сегодняшнего дня, ровно до того момента, когда я увидела его в медицинском центре. Вплоть до этой точки, я была уверена, что это было правильным решением – я же защищала саму себя от всего этого ужасного дерьма. А защищать себя - это же разумное решение, не так ли?

Я оберегала себя и закрывала на все глаза. Сейчас я готова это исправить.

Когда я впервые попросила маму и Джоша сесть и поговорить, у мамы появлялось тысяча отговорок: мне нужно быть с Леви, сейчас придет другой врач, я обещала тайно привезти его на ужин в Макдональдс, он ждет, когда я привезу ему чистую одежду… Если честно, я хотела, чтобы хоть какое-то ее слово было обо мне. Ну и кто из нас держит свои эмоции на расстоянии вытянутой руки?

В конце концов, когда она выделяет немного свободного времени, а Джош выключает компьютерную игру «Камни Зендара», мы сидим в лучах заходящего солнца за обеденным столом.

— Что случилось, милая? — спрашивает мама. — Что это?

Напротив меня лежит листок бумаги, исписанный моими собственными закорючками, вычислениями и подсчетами.

— Я доберусь до этого, — говорю я, заправляя волосы за ухо. Руки ужасно трясутся, и ноготь царапает мне щеку. — Эм, так…

— Это по поводу Леви? — прерывает меня мама. — У тебя была возможность задать доктору Пирсону кучу вопросов. Мы с Джошем попытаемся на них ответить, но все же доктор - эксперт в этой области. Почему бы тебе не поехать завтра вместе со мной и…

— Это не по поводу Леви, — теперь перебиваю уже я. — Хотя, немного и о нем. Но не по поводу медицинской чепухи или чего-то в этом роде.

— Так о чем это, Кейра? — спрашивает Джош. Он наклоняется, будто подталкивая меня продолжать говорить. Я глубоко вздыхаю.

— Вы же знаете, как сильно я хочу поехать в Европу. — Я сгибаю, разгибаю и снова сгибаю уголок бумаги. — И что у меня есть деньги и прочая ерунда, чтобы уехать, правильно? Так что, я задавалась вопросом…

«Боже, сейчас все это звучит ужасно в моей голове. Пожалуйста, могу я похитить вашего сына и переправить его через международные воды?»

— Я задавалась вопросом, могу ли я спросить Леви, хочет ли он поехать со мной? Если он не хочет, то тогда нет претензий. Но если он хочет… что же, возможно, это было бы действительно неплохо для него. У меня достаточно денег, а у него уже есть паспорт, так что…

Джош медленно кивает, будто думает, что это справедливо и рационально. Но мама наклоняется вперед и закрывает лицо руками.

— Я не могу в это поверить, — говорит она. — Жизнь твоего брата в опасности, а ты спрашиваешь, можешь ли ты взять его с собой в Европу? Лучшее место для него сейчас - это здесь, Кейра. Нет, Джош, и еще раз нет, я не собираюсь больше ничего слушать. — Она бьет Джоша по руке. — Кейра, мне жаль, что мы причинили тебе беспокойство, но я не думаю, что Европа была бы сейчас хорошей идеей для кого бы-то ни было.

— Причинили мне беспокойство? — повторяю я. — Ты думаешь, что я хотела взять его с собой, просто потому, что иначе не смогу поехать? Насколько эгоистичной ты меня считаешь?

— Окей, ребята, успокойтесь, — говорит Джош. — Аманда, сделай глубокий вдох. Это не то, что Кейра имела в виду.

— Нет, именно это, — подтверждаю я.

— Кейра. — Он посмотрел на меня. — Поставь себя на место мамы. Она чуть было не потеряла своего сына. Думаешь, что она горит желанием, чтобы он уехал прямо сейчас?

Я выпаливаю:

— Поехать в Европу - это не то же самое, что умереть.

В следующий момент я уже сожалею о том, что произнесла это. Мама начинает рыдать, ее лицо морщится и дрожит, и она впивается в меня взглядом, который будто кричит: «Посмотри, что ты наделала!»

— Кейра, — предпринимает очередную попытку Джош. — Почему бы нам не поговорить обо всем попозже, когда мы все немного остынем?

Я встаю.

— Не волнуйтесь. Если вы даже не собираетесь попытаться выслушать меня позже, просто забудьте о своем чертовом беспокойстве.

Я выхожу и поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Мое тело трясет, словно я - вулкан, который сейчас взорвется. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней. Моя типичная мама. Делает поспешные выводы и думает, что знает обо мне все. Беззаботная, эгоистичная, безответственная - вот такая я в ее глазах.

Она чуть было не потеряла сына, но и я чуть было не потеряла брата. Но это ничего не значит для нее. Она слепа к эмоциям других, но только не к своим собственным. Она будет беспокоиться о своем разочаровании, но даже не извинится за то, что назвала меня шлюхой.