— Хорошо.

Вскоре приходят мама с Джошем, и мы проводим вместе весь полдень, смотря телевизор, и смеясь, когда Леви указывает нам на вещи, которые он находит забавными. Мне с трудом удается концентрироваться. Идея о Париже и всех его возможностях словно прожигают дыру во мне.

Когда мы едем домой, я сообщаю новости:

— Он сказал «да»! — говорю я, пытаясь обуздать волнение. — Он хочет поехать в Париж! Он хочет уехать двадцать пятого числа!

Джош улыбается:

— Леви действительно этого хочет? Это же замечательно!

— Я знаю и не могу в это поверить!

Мама ничего не говорит. В зеркале заднего вида я вижу, как она хмурится. Мама действительно выглядит на свой возраст, когда волнуется. На все сорок пять лет. Джош мог бы быть ее сыном-старшеклассником вместо мужа.

Мы заворачиваем на подъездную дорожку к дому. Когда Джош выходит из машины, а мы с мамой остаемся наедине, она спрашивает:

— Он действительно хочет поехать?

—Ты же знаешь, какой он упрямый. Если бы он не захотел поехать, он бы даже не стал об этом разговаривать.

— Ты же не принуждаешь Леви пойти на поводу твоих желаний, так ведь? — шепчет мама, смотря на свои колени.

Борясь с волнением, я очень осторожно отмеряю свои слова, прежде чем ответить:

— Нет, мама. Я бы никогда этого не сделала.

Она очень глубоко вздыхает:

— Мы должны посоветоваться с доктором Пирсоном, — говорит мама. — Но если это то, что хочет Леви… Возможно, мы сможем что-то сделать.

А это то, что он хочет. Хочет. Хочет. Хочет.

Пока мама встречалась с доктором Пирсоном, я весь день бесцельно бродила по дому. Зайдя домой, она хлопнула парадной дверью и, прежде чем снять туфли и отправиться на кухню, крикнула:

— Доктор Пирсон дает зеленый свет!

Я счастливо танцую в своей комнате, а, успокоившись, провожу всю ночь за поиском авиабилетов.

Леви возвращается домой спустя три дня, но планы уехать в Париж ровно через два дня рушатся. Мама настаивает на том, чтобы мы провели дома еще две недели, прежде чем уедем. В первую ночь, когда Леви вернулся домой, я сижу в его комнате и слушаю жалобы:

— Две недели контакта с мамой. О да, это именно то, чего я так хотел.

— Она просто волнуется за тебя, — говорю ему я.

Он ворчит и начинает играть с больничным браслетом, который все еще продолжает носить.

— По крайней мере, Джош на нашей стороне, — добавляю я. — Он более адекватный, чем мама.

— Потому, что он - не наш отец, — произносит Леви.

— Да, ладно. Он - наш папа.

— Но не по крови.

Этот аргумент всплывает каждую пару лет. Он всегда один и тот же.

— Кровь ничего не значит. Джош поступает как самый лучший папа, и так, как наш настоящий отец никогда бы не поступил, даже если бы был рядом. Это имеет большое значение.

Леви крутит головой:

— У нас нет кровных отношений. Он - не наш отец.

Я закатываю глаза. Я ненавижу, когда Леви так говорит. Он всегда предпочитает того парня, который ушел от нас, тому, кто пришел и остался. Это несправедливо. Я даю нашему родному отцу не больше того, что он заслуживает, то есть - ничего. Я поклоняюсь Джошу с того самого времени, как он впервые приготовил для нас бургер с сыром и хот-дог. Но Леви все равно едва ли говорит с нашим отчимом. Однажды мне приснился кошмар, как Джош услышал, как Леви говорит, что ненавидит его. Я проснулась в слезах.

Наш огромный, толстый белый кот с подходящим именем Снежок зашел в комнату Леви и самостоятельно устроился у меня на коленях. Он посмотрел на меня, будто говоря: «И что ты собираешься с этим делать?».

Леви смеется и сползает с кровати. Он подходит ко мне и хлопает Снежка по спине.

— Я хотел бы, чтобы мы взяли Снежка с собой в Париж, — шепчет Леви.

Но я слышу в этих словах совершенно иное. Надеюсь, что наше путешествие пройдет хорошо.

— Все будет в порядке, Леви, — говорю я брату.

Он ворчит.

* * *

За эти две недели дома я быстро поняла, насколько мама мне не доверяет. Однажды, я ела завтрак, когда мама зашла в комнату, перетасовывая стопку карточек.

— Что это? — спрашиваю я, поглощая молоко с хлопьями.

Вместо ответа она протягивает мне одну из них. На карточке нарисована маленькая белая таблетка и слова: ПО ОДНОЙ ТАБЛЕТКЕ - ДВА РАЗА В ДЕНЬ.

— Это коробочки со всеми необходимыми для Леви медикаментами, — говорит мама.

Я еле воздерживаюсь от того, чтобы не закатить глаза:

— Ты не могла просто сказать мне все это? Тебе обязательно нужно было готовить карточки для меня?

— Так ты сможешь выучить, — произносит мама и переворачивает карточку. На обороте - красная таблетка и слова: ОДНА ТАБЛЕТКА - ТРИ РАЗА В ДЕНЬ ВО ВРЕМЯ ЕДЫ. — Это как твое расписание.

— А тебе не кажется, что это звучит как снисхождение? — указываю я. — Вообще-то, мне восемнадцать, а не восемь.

— Пока ты не сможешь пересказать мне всю эту информацию, ты не поедешь ни в какое путешествие. Мне нужно быть уверенной, что ты сможешь позаботиться о Леви.

— Ты можешь просто дать мне список.

Она трясет головой и переворачивает следующую карточку.

— Ты должна знать всю эту информацию и в обратном порядке тоже.

Я знаю, что она права. Конечно же, мне следовало знать график, по которому Леви принимает таблетки, ведь я должна быть «взрослым» в этом путешествии. Но мама переворачивала карточки так агрессивно, тыкая ими прямо мне в лицо. Я должна была сжать зубы и прикусить язык.

Это заняло всего пару минут, прежде чем я смогла сказать, сколько голубых таблеток должен выпивать Леви ежедневно, и действительно ли, он должен был принимать оранжевые капсулы во время еды, но мама заставляла повторять меня эти карточки каждый день. Она даже приготовила для меня тест за пару дней до нашего отлета.

— Видишь, я была права, — сказала мама, когда я с успехом прошла ее тест. — Ты действительно лучше запоминаешь, когда работаешь с карточками.

* * *

Вечером перед отлетом, мама просовывает голову в ванную, пока я наношу маску на лицо.

— Мы не хотим, чтобы вас арестовали, — говорит мама, протягивая мне конверт. — Так что я написала письмо, что ты являешься официальным опекуном Леви.

Вау, спасибо, мам, что ты не хочешь, чтобы меня арестовали за уголовное преступление. И мне удается забрать это письмо с улыбкой.

— И это не подлежит обсуждению, — произносит мама, прежде чем начинает повторять мне одну и ту же информацию в сотый раз за неделю. — Мы хотим, чтобы ты всегда была доступна. Пиши нам каждый день через приложение, которое тебя заставил скачать Джош. Каждый день, ты поняла?

Я киваю:

— Поняла.

— Рассказывай нам все мелочи о самочувствии Леви. И… — Мама глубоко вздыхает. — Кейра, это твоя обязанность быть уверенной в том, что он принимает свои таблетки. Если что-то пойдет не так…

Мама почти что произносит, что это будет моей ошибкой. Я хочу ответить ей с сарказмом: «Нееееет, мам, конечно, я буду уверенной, что Леви находится в супер депрессии и выпрыгнет в Сену!», но вместо этого просто говорю:

— Конечно.

— И, — продолжает мама. Она протягивает мне свернутый листок бумаги, который дрожит в ее руках. — Я хочу, чтобы ты взглянула на это. Это… это записка Леви.

Его записка перед тем, как он решил покончить с собой? Я смотрю на маленький клочок бумаги. Он выглядит таким невинным, но кто знает, что может быть там написано.

— Нет, — резко говорю я. — Нет, мам, я не могу. Я не хочу знать, что там написано.

Она продолжает протягивать мне этот листок бумаги:

— Я действительно думаю, что ты должна посмотреть.

Что Леви мог сказать, перед тем как собирался умереть? Наш последний с ним разговор, перед тем как он написал это письмо, был неприятным. Что, если он вспомнил об этом? Конечно, я могу прочитать об этом случае. Почему мама решила обрушить это на меня в последнюю минуту? Она пытается напугать меня? Поменять мнение по поводу путешествия? Если это ее цель, если она использует страх, чтобы манипулировать мной и добиться своих целей... то она пала еще ниже.