Она ведет меня к пожилому мужчине в шляпе-котелке. Он встает, когда мы подходим к его столику. Его глаза светятся под густыми бровями.

— Вот господин Голдберг, — говорит Марго. Он племянник того соседа, которого мой дедушка прятал в этой самой пекарне.

Я пожимаю ему руку. Его кожа сухая, словно бумага, но его улыбка невероятно яркая и теплая.

— Рада вас встретить, — заикаясь, говорю я.

— Я тебя тоже, — отвечает мужчина. — Благодаря новости о том, что твоего брата нашли, я наконец-то смог понять, где находится пекарня, которая была по-соседству с квартирой моего дяди. Я увидел эту улицу в новостях и узнал ее по старым фотографиям.

— Это невероятно, — говорю я. — Я так рада, что из этого вышло хоть что-то хорошее.

— Что-то хорошее определенно получилось, — произнес господин Голдберг, поднимая свое печенье. — Единственное место с лучшим печеньем во всем Париже, я говорю, лучшим!

Щеки Марго такие красные и круглые, что напоминают мячики:

— Я так рад, что Леви нашелся. С ним будет все в порядке?

— Да, ему станет лучше, когда он вернется домой.

— Ты улетаешь сегодня? — спрашивает меня женщина.

— Да.

Теперь мне все кажется реальным. То, что я покидаю Париж. Настоящий Париж совсем не похож на Париж из моих грез, когда я была помладше, - потрясающее величие Версаля, пристальный взгляд высокомерных французских парней, - но он оказался в миллиарды раз лучше всего этого. Я вижу эту красоту в улыбке Марго. Я пробую ее в круассане, который дает мне женщина.

И когда она говорит, что у нее есть что-то для меня, и приносит мне подарочный пакет, я вижу эту красоту в двух вариантах одной и той же книги. «Горбун из Нотр-Дама» («Собор Парижской Богоматери»). Одна книга написана на английском, а вторая – на французском.

— Ты сказала, что хотела ее почитать, так что я тебе купила ее сначала на французском, а потом подумала, что английский вариант, возможно, сможет тебе помочь.

Я снова обнимаю Марго. Не хочу уезжать.

Когда я вся в слезах, наконец, выхожу из пекарни, костыли под подмышками, пакет с книгами болтается на руке, то натыкаюсь на какого-то лысого парня. Он направляется к пекарне.

— Ты идешь сюда? Серьезно? — выпаливаю я.

Он хмурится, но кивает.

— У них вкусные круассаны, — отвечает парень, открывая дверь и заходя внутрь.

У них вкусные круассаны.

— Аминь! — кричу я вслед.

Он смотрит на меня с таким видом, будто я сошла с ума. Думаю, что, возможно, так оно и есть.

Я снова вижу Леви только в аэропорту Шарля-де-Голля. Его привела мама, меня привел Джош. Мне нужно было вернуть костыли обратно в больницу, поэтому сейчас я чувствую себя немного не в своей тарелке, сидя в инвалидном кресле, которое нам предоставил аэропорт. Леви одет в пижаму с паркой поверх нее, так что мы с ним примерно в одинаковой позиции по шкале безумия.

— Привет, — говорю я Леви, когда мама с Джошем уходят разбираться, где стойка регистрации.

— Привет, — отвечает брат.

— Тебе нравится, на чем я еду?

— Ага.

Я осторожно, очень осторожно поворачиваю колеса, чтобы покрутиться на месте.

— Неправильно, — только и говорит Леви.

— Тебе тоже надо взять такое кресло. Мы можем устроить гонки.

— Они не дадут мне его. Мне нужны только таблетки.

Я смеюсь, но понимаю, что-то, что сказал Леви, не смешно. Совсем. Леви засовывает руки в карманы парки.

— Тебе дали эту куртку в больнице?

Он укутывается в пальто и кивает.

— Круто.

Мама с Джошем возвращаются с билетами и посадочными талонами в руках, но нам еще нужно пройти кучу всяких препятствий, прежде чем мы окажемся в самолете. Я провожу нас через все эти этапы. Проверка багажа. Охрана. Таможня. Я отмечаю коробки во всех формах, которые нужно заполнить.

Мы становимся в очередь к двум разным таможенным агентам. Джош с Леви к одному, а мы с мамой к другому.

— Ты же знаешь свои вещи? — спрашивает она. — Моя голова раскалывается просто от того, что я осматриваю это место.

— Я думаю, что есть такие вещи, с которыми я могу справиться.

Мама игриво хлопает меня по плечу:

— Тш-ш. Только не начинай.

Мы проходим таможню, и мама сразу же подбегает ко мне, чтобы помочь катить кресло.

— Мам, я сама могу справиться с этой инвалидной коляской, — возмущаюсь я.

— Я это делаю только для того, чтобы помочь тебе понять, насколько ты самостоятельная, дорогая, — говорит она, направляя кресло прямо в оживленную толпу. — Но если я позволю тебе толкать это кресло с растянутым запястьем, то я буду ужасной матерью.

Мы занимаем целый ряд кресел по центру. Мы с Леви сидим между мамой и Джошем. Стюардессы дают нам дополнительные подушки и одеяла, а еще мы сидим в том ряду, в котором есть больше места для ног. Мы спрятаны от посторонних взглядов, что намного лучше нашего последнего полета.

Мама достает журнал, который она купила в аэропорту, но почти сразу же засыпает. Джош надевает свои шумоподавляющие наушники, чтобы послушать новый фантастический бестселлер. Передо мной на маленькой подставке лежат две книги «Собора Парижской Богоматери», но вместо того, чтобы начать читать одну из них, я поворачиваюсь к Леви. Он просто смотрит вокруг.

— Привет, Леви.

Он смотрит на меня, подняв бровь вместо ответа.

— Мы… мы хорошо провели время?

Он медленно моргает.

— Ну, да, — недоверчиво отвечает Леви.

— Правда?

— Да. Это было здорово.

Я знаю, что не получу в ответ ничего больше, но мне этого и не надо.

— Это правда было здорово? — тихо переспрашиваю я.

Леви кивает и, укутавшись в одеяла, вздыхает. Я открываю книгу на французском и начинаю читать.

Когда самолет оживает, начиная свой бег по взлетно-посадочной полосе, голова Леви падает и оказывается на моем плече. Я смотрю на брата. Он не спит. То, как его голова давит на мое плечо, говорит мне все то, что Леви никогда не сможет сказать.

Я использую те слова, которые не может сказать он:

— Я люблю тебя, Леви.

Он ворчит.

Заметки

[

←1

]

мультипликационное изображение тигра, талисман «Frosted Flakes»

[

←2

]

музыкальный или вокальный продакшн - элемент оформления радио- или телеэфира

[

←3

]

колбаса из свиной шейки