— Все в порядке, мам.

— Нет, не в порядке. Ты думаешь, что ты и есть проблема, но я не должна никогда позволять тебе так думать. Мне жаль, Кейра. Я была напугана. А узнать то, что Леви обманывал меня, притворяясь, что принимает свои таблетки, было еще страшнее.

Я просто киваю.

— Так что мне жаль, — говорит мама. Она, наконец, выпускает меня из своих объятий. — Ты не виновата. Леви свой собственный злейший враг.

— Но я была за него в ответе.

— Он только наша ответственность, — отвечает мне мама. — Ты не его родитель. Ты его сестра. Это важно, даже очень важно, но ты не виновата в произошедшем. Ясно?

Я киваю, возможно, до конца ей не веря, но я готова попытаться это сделать.

Мама берет мою руку и сжимает ее. Ее рука холодная и сухая, возможно, от дезинфицирующего средства.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама.

В ответ я показываю ей перебинтованное запястье:

— Болит здесь. Колено тоже. Плюс ко всему царапины и… — я думаю обо всем, что случилось со мной в этом путешествии: случай в музее, паника в темных катакомбах. Спертое дыхание, страх и беспокойство от того факта, что Леви был на грани того, чтобы исчезнуть… — и последние несколько дней у меня выдались довольно стрессовые. Думаю, я в порядке. Или скоро буду.

Мама улыбается и лезет в сумочку за салфеткой. Она протягивает одну мне, и мы, смеясь, вытираем остатки слез. Я не могу отвести от мамы взгляд. Я внезапно понимаю, какое чудо, что она здесь, в Париже.

— Что ты думаешь о Париже, мам? — спрашиваю я. — Или о том, что ты увидела.

Некоторое время она не отвечает, а просто складывает свой платок. Когда она начинает говорить, то это больше похоже на шепот:

— Это невероятно, Кейра. Можешь мне кое-что пообещать?

— Эм-м, конечно.

— Обещай, что мы вернемся сюда вчетвером и посмотрим все вместе?

Я усмехаюсь:

— Это самое простое обещание, которое я когда-либо давала.

Я возвращаюсь в отель на костылях, сразу же после того, как врач поставил скобу мне на колено и дал мне строгое указание быть осторожной, а не то он найдет меня в Америке и заставит меня отдохнуть. Думаю, он хотел быть забавным, но это было больше похоже на расплывчатую угрозу. Мы с Джошем смеемся над этим, просто чтобы чем-то заняться, но мы не можем скрыть того факта, что мы скучаем по маме и Леви, которые до сих пор в больнице.

— Отдохни немного, Кейра, — говорит Джош, открывая передо мной дверь моей комнаты. — Утро вечера мудренее.

Утро. Мы купили билеты на самолет. Мы летим домой.

Я даже не знаю, что я чувствую по этому поводу. Я на самом деле понимаю, что, да, Леви нужно сейчас домой. Ему нужно сходить к своим врачам. Ему нужны все средства, чтобы понять, как ему помочь. Я чувствую сейчас себя самым большим идиотом, отрицая все это. Мой мозг пытается сказать мне, что я не могу узнать, насколько серьезны проблемы Леви, пока не увижу их собственными глазами, я никогда не видела Леви в его самом ужасном состоянии. Я была в укрытии.

Мое сердце говорит мне, что я дерьмовейший ныне живущий человек, который никогда и не пытался выйти из своего укрытия. Было просто все отрицать, а еще я ленивая. Я постоянно буду выбирать самый простой путь, даже если речь идет о моем брате. О том, кого я люблю больше всего на свете.

А потом я думаю о Марии Антуанетте. Ты не можешь постоянно винить людей за их неведение, за обстоятельства в их жизнях. Это не все то, что они могут контролировать, а вся правда о том, насколько ужасен этот мир, не всегда бывает тем, с чем люди могут справиться.

Я снова вытираю слезы, как вдруг мой телефон начинает звонить. Это Гейбл.

— Привет, — говорит парень, когда я поднимаю трубку. — Я слышал, что вы нашли Леви.

— Да, недалеко от Триумфальной арки. Он провел всю ночь в парке.

— Он в порядке?

Я сглатываю:

— Он будет в порядке.

— Хорошо. — Гейбл замолкает на некоторое время. — А ты в порядке?

— Только вывихнула запястье и сместила коленную чашечку, но ничего страшного, отдых все исправит. А еще я никогда не позволю кому-то на «умной» машине подвезти меня.

— Что? Я имел в виду твое настроение. О каком кровавом кошмаре ты сейчас говоришь?

— Оу! Меня чуть не сбили. Думаю, я просто не вовремя выскочила на дорогу. Все в порядке.

— Звучит впечатляюще.

— Это так и было. Небольшая неудача.

— Могу себе представить.

Неловкое молчание. Я воюю с коленом, пока жду, когда же Гейбл скажет что-нибудь, что угодно. Я не хочу говорить.

— Сейчас будет тыкать пальцем в небо, — продолжает Гейбл. — Завтра я уезжаю домой в Эдинбург, и я спрашивал себя, может, ты захочешь поехать со мной? Всего на пару дней, пока твоя семья будет решать, что вы делаете дальше. Я не знаю. Сейчас я понимаю, что это глупая идея, и ты на что процентов вольна пристрелить меня, но…

Несколько дней назад это приглашение было бы самой лучшей вещью, самой сказочной вещью, которая когда-либо случалась со мной. Я бы вздрогнула, просто представив себе ветер, нависающие горные массивы и себя, покоряющую эту суровую землю.

Но сейчас мое место не в Шотландии рядом с милым парнем.

— На самом деле, мы купили билеты домой на завтра, — шепотом отвечаю я.

— Оу. Да. Конечно.

Снова тишина. Что сейчас можно сказать?

— Если я когда-нибудь буду в Шотландии, я дам тебе знать?

— Да, да, обязательно, — быстро отвечает парень. — Я бы хотел снова тебя увидеть, Кейра. Мы хорошо провели время.

— Да, это точно.

— Ну… добавишь меня на Facebook?

Я усмехаюсь:

— Конечно.

Потом мы говорим друг другу «когда-нибудь увидимся», и я кладу трубку. Я захожу на Facebook и ищу Гейбла МакКендрика. На аватарке он запечатлен на склоне горы, окруженный кучей детей, которые, скорее всего, его братья и сестры, и женщиной в середине, которая, должно быть, его мать. Они все одеты в килты. Комок в горле растет.

Мне нравится Гейбл. Он милый, забавный, и, похоже, действительно беспокоится обо мне. Но время и место такие неподходящие.

Но если я когда-нибудь поеду в Шотландию, у меня будет, где переночевать. Я постоянно читаю, что одна эта вещь может цениться на вес золота.

И вообще, всегда есть «когда-нибудь».

Следующим утром я выглядываю из-за занавесок и смотрю на крыши домов, которые стоят через дорогу. Соседские коты устроили шумное собрание, а птицы, дразнясь, летают прямо над ними. Мимо проезжает девочка на мотороллере. Старик курит сигарету в местном киоске и морщится, читая первые страницы газет.

Мне будет не хватать этого места. Ни один хостел с видом на Сену не мог бы мне предложить ничего лучшего.

Несмотря на то, что я сейчас могу передвигаться только при помощи костылей, я не могу допустить того, чтобы моя утренняя традиция ускользнула от меня, не в мой последний день в Париже.

Я захожу в пекарню. Это занимает в два раза больше времени, чем обычно, но я бы пришла за круассанами Марго и Нико, даже если бы это заняло в трижды больше времени.

В этот раз передо мной стоит женщина и заказывает багет и две булочки с шоколадом. Женщина улыбается мне и говорит, что рада, что я нашла своего брата. Пожилой мужчина с очень серьезным выражением лица сидит за нашим с Леви столиком и ест печенье с джемом, запивая его эспрессо. А Марго обходит прилавок, чтобы обнять меня.

— Ты выглядишь такой счастливой, — говорю я ей прямо в ухо, пока женщина со всей силы прижимает меня к себе.

— Ты этому помогла, — шепотом отвечает мне Марго. — Спасибо, спасибо, спасибо.

— Это тебе спасибо за то, что наполнила наше время в Париже сладостью.

Не могу поверить, что я только что сказала такие приторно сладкие слова, но, кажется, Марго они понравились. Прижав меня к себе в последний раз, женщина, наконец, отпускает меня и начинает вытирать слезы.

— Спасибо тебе, — говорит Марго. — Я встретила кого-то очень особенного. Пойдем!