Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ну, слепош-ш-шарый! Жить надоело?.. Посторонись!..

Кнутовище взмыло ещё выше к небесам, оглушительно щёлкнул кнут — ударил Бертолетова, пересёк ему наискось спину. Надя вскрикнула и невольно отпрянула от кнута; но получилось — от Бертолетова. Возможно, удар кнута был не очень сильный — для острастки только, для видимости; возможно, через пальто Бертолетову даже не было больно... Но унизителен этот удар был до жути. От сознания унижения, от вспыхнувшего гнева у Бертолетова потемнело в глазах.

Лошади вихрем пронеслись. Удаляясь, быстро уменьшалась и серо-голубая спина солдата. Перед застывшими взорами Мити и Нади поплыло широкое окно кареты. Ахтырцев-Беклемишев без всякого внимания смотрел на ряд зданий на другой стороне канала; подполковник даже не заметил, что его солдат хлестнул кого-то.

Надя ничего не сказала Мите, но ей было стыдно, что она отпрянула от него — будто предала. На душе у неё было бы спокойнее, если бы этот удар она с любимым разделила.

Глаза у Бертолетова горели:

— В нормальном обществе, в обществе будущего, в обществе всеобщего равенства и уважения разве может такое быть?.. — он задал вопрос, не требующий ответа. — Всё, Надя. Седьмая печать сорвана... сорвана... сорвана... — в горячке, в гневе, в некоем исступлении Митя Бертолетов повторял это и повторял; луч закатного солнца отражался тревожным багрянцем у него в глазах.

В это время какой-то человек прошёл мимо — поджарый, с высоко поднятым воротником, скрывающим лицо. Повёл длинным носом в сторону Бертолетова и быстро отвернулся — глаз его не видели.

Гора

Седьмая печать - P.png_5
ровернув дважды ключ в замке, Магдалина открыла дверь.

То, что в других квартирах называлось прихожей, здесь не было собственно прихожей. Это была всего лишь достаточно просторная площадка возле входной двери, не ограниченная стенами, — площадка с вешалкой, стойкой для зонтиков, табуретом и пр. Площадка-прихожая заканчивалась тремя ступеньками, по которым следовало спускаться в квартиру. Но и собственно квартирой то помещение, в котором очутилась Магда, назвать было нельзя. Более подходило именно это название — помещение. Подходило оно по двум причинам: во-первых, потому, что не подходило никакое другое, ибо этот объём, низкие своды которого укреплялись мощными арочными перекрытиями, невозможно было назвать ни «квартирой», разделённой на комнаты, ни тёмным «подвалом», устроенным глубоко в земле, ни тем более «залом», просторным и высоким; во-вторых, потому, что в помещении этом именно помещалось нечто... А то, что в нём помещалось, Магдалина увидела сразу, едва закрыла за собой дверь и спустилась по ступенькам.

В самом центре этого помещения, освещённая солнечными лучами, падающими с улицы через полуподвальные, узкие окошки, помещалась... гора. Два невообразимо огромных, дивных даже, шарообразных основания горы занимали целый диван — от валика к валику, упираясь в эти валики, наплывая на них массивными уступами сверху и грозя весь диван на стороны развалить. Груди этой женщины, для коих ни одним портным ещё не был сшит лиф, ибо ни один портной даже в кошмарном сне таких грудей не видел, — неправдоподобно длинные и плоские, — покрывали спереди необъятный живот; груди её — мякитишки — опавшим, перестоявшим тестом на живот наползали; под грудями этими её худосочный супруг, наверное, мог бы найти себе укрытие в минуту опасности, он мог бы надёжно спрятаться под этими грудями от многих жизненных невзгод и мог бы жить под ними счастливым отшельником, в тепле и покое, отгородившись от суетного мира...

Гора, увенчанная низким покатым лобиком, смотрела прямо на Магдалину, гора улыбалась, весёлые глазки её блестели над румяными полянами щёк. Задорно топорщились вверх кустики-усики. Гора эта была как языческое божество, требующее поклонения.

И Магдалина, совершенно потрясённая видом этой горы, впечатлённая этим неожиданным, величественным, масштабным зрелищем, слегка поклонилась ей.

Гора улыбнулась шире, усики взметнулись выше. Задыхаясь и сипя, гора удивлённо молвила:

— Ты кто такая, чудо? — и вдруг подмигнула; несмотря на тяжёлую одышку, настроение у горы было явно хорошее. — Погоди, не говори. Дай-ка я догадаюсь. Ты Магдалина, конечно.

— Магдалина, верно, — ещё не оправившись от потрясения, девушка готова была сделать перед божеством книксен. — Ваш супруг велел, чтобы я заглянула к вам, представилась. Вот и ключ мне дал.

Одышка и сипение усилились, на их фоне возникло некое клокотание; оно, казалось, исходило из самой глубины этого фантастического существа, из недр телес, где была спрятана, где страдала нежная, трепетная душа. Магдалина догадалась, что это клокотание должно было означать смех.

Кать-Катя просмеялась:

— Супруг велел... не могу, ей-богу... ха-ха!.. Без моего веления супруг давно уже шагу не ступает. И шаг его в твою сторону — это тоже был мой шаг.

Последние слова языческого божества не пришлись Магдалине по душе, но она, девушка воспитанная, вежливая, да ещё находящаяся в положении зависимом, приложила усилие, чтобы неудовольствие своё скрыть:

— Страшновато у вас здесь: не прибрано, дух тяжёлый и череп на столе.

Гора повернула голову к столу:

— Череп? Ничего страшного! Это всего лишь Генрих. Он свой. Член семьи, можно сказать.

Магдалина бросила на Кать-Катю быстрый взгляд:

— А вы не такая, как я себе представляла.

— Какая же? — насторожилась гора.

— Больше, чем я думала. Раза в три.

— А ты дерзкая, однако! — Кать-Катя добродушно улыбнулась; это была для горы слишком мелкая колкость, чтобы принимать её всерьёз; шпилька это была, не более.

— Не очень. Ровно настолько, чтобы за себя постоять.

— Подойди-ка поближе, я тебя рассмотрю.

Магдалина подошла.

Гора с минуту взирала на неё:

— Худенькая больно. А так ничего куколка!

— Я двужильная. И много умею.

Глаза Кать-Кати обрели насмешливое выражение:

— Мы посмотрим сейчас, что ты умеешь. Достань-ка из-под меня утицу, милочка, коли пришла.

Магдалина подошла ещё ближе и остановилась в недоумении, переводя взгляд с одного гигантского полушария-основания на другое; она не могла решить, с какой стороны «утицу» отыскивать, не то что доставать, ибо наплывы телес совершенно скрыли из виду сей классический предмет.

— Спереди доставай, — подсказала Катя.

Магдалина подошла к горе спереди, но всё равно оставалась в нерешительности.

В эту минуту огромная рука, вздрогнув и покачнувшись многочисленными складками, тяжело легла ей на плечо. Магдалина охнула, едва не переломившись в тонкой талии, но выдержала.

Кать-Катя пророкотала:

— А ну как я тебя, такую смелую и бойкую на язычок, сейчас придавлю ненароком.

Девушка попыталась вывернуться из-под руки, но рука держала её намертво, за ворот платья крепко держала, и грозила действительно придавить. Кабы Магда видела эту сцену со стороны, то поняла бы, что поведение Кать-Кати — не более чем буффонада или своего рода развлечение человека, давно скучавшего в одиночестве. Но, оставаясь на своём месте, девушка испугалась не на шутку, хотя крепилась, страха не выказывала.

Магдалина, решив, видно, что бороться с рукой физически нет никакого смысла, прибегла к помощи речи:

— Не придавите. Вы же не хотите в тюрьму. Меня найдут. И вас посадят.

— В тюрьму? — Кать-Катя глядела насмешливо, а потом вдруг угрожающе выпучила глаза. — Я съем тебя сейчас, милочка, и никто не узнает, что ты здесь была. Или под себя положу, и будешь ты — моё тайное сокровище. Подо мной, знаешь, много чего наложено — никто не найдёт и не возьмёт; надёжнее нет места... В тюрьму... — гора задыхалась и сипела, гора сотрясалась от нахлынувшего на неё нового прилива смеха. — Для меня ещё не построена тюрьма. Да и отсюда меня не забрать. Стену проламывать? Хозяйка Романова не даст. Разве что здесь для меня тюрьму устроить, часового у двери поставить. Да и ставить не надо. Я и так не сбегу... Я, милочка, уже лет семь как в тюрьме. Я сама и есть тюрьма.

57
{"b":"646322","o":1}