Седьмая печать

Пролог

Градоначальник

 приёмной комнате господина градоначальника Петербурга генерал-адъютанта Фёдора Фёдоровича Трепова 24 января 1878 года в 10 часов утра имело место трагическое происшествие. А именно...

К 10 часам в приёмной собрались шесть женщин со всякого рода прошениями. Одна из женщин, молодая брюнетка среднего роста, одетая лучше других — в серой ротонде[1], покрытой платком, — заметно нервничала и всячески демонстрировала намерение обратиться к высокому чиновнику первой.

Когда господин градоначальник вышел из кабинета в приёмную, молодая брюнетка сорвалась с места и направилась к нему. Она подала прошение о выдаче ей свидетельства о поведении.

Генерал-адъютант, человек хороших манер, встретил женщину на середине комнаты, принял бумагу, пробежал написанное глазами, взглянул на аккуратную подпись просительницы, дворянки Козловой Е. И., и удовлетворённо кивнул. В то время как градоначальник отошёл к столу и, повернувшись к просительнице спиной, стал писать на прошении резолюцию, госпожа Козлова выхватила из-под полы ротонды карманный револьвер-бульдог и выстрелила в генерала практически в упор в левый бок. Градоначальник выпустил перо из рук, схватился за рану и с криком: «Доктора! Скорее доктора, доктора!» ушёл в кабинет, где лёг на кушетку и стонал от боли. Кровь уже изрядно залила мундир.

Тем временем господа Зейдлиц и Греч кинулись к преступнице, отняли у неё оружие и вывели из приёмной комнаты. Сразу же был учинён первый допрос.

Молодая женщина призналась, что она Елизавета Ивановна Козлова, уроженка Тверской губернии, дочь поручика, домашняя учительница. На вопрос, зачем она стреляла в генерал-адъютанта Трепова, женщина ответила, что узнала о деле государственного преступника Боголюбова, была раздражена тем, что градоначальник унизил человеческое достоинство заключённого[2], решила за это градоначальнику «по делом» воздать и одновременно привлечь внимание общества к тяжёлому положению политических арестантов в тюрьмах; на вопрос, откуда у неё револьвер Webley Bulldog, последовал ответ: револьвер купила случаем и недорого. Задержанная Козлова была очень возбуждена, бледна, руки у неё дрожали. Говорила она сбивчиво, а потом вдруг полностью отреклась от сказанного и замкнулась в себе.

Между тем доктор осмотрел Трепова и отметил, что положение генерал-адъютанта опасное, хотя состояние здоровья его на момент осмотра и удовлетворительное. Пуля, вошедшая в левый бок, изменила в тканях направление, пошла вниз, пробила подвздошную кость и, вероятнее всего, не повредила ни одного жизненно важного органа, в противном случае пострадавший был бы совсем плох. Где засела пуля, при первичном осмотре установить не удалось. Доктор предположил — что где-то в бедренной кости.

В дальнейшем в результате проводимого лечения господин градоначальник быстро пошёл на поправку.

На последующих допросах преступницы было выяснено, что никакая она не Козлова Елизавета Ивановна, что настоящее имя её Вера Ивановна Засулич; она дочь майора, уже ранее судимая и отбывавшая наказание на каторге. Мотивы покушения молодая женщина приводила те же — хотела-де отомстить за поругание человеческого достоинства арестанта. Свидетели происшествия показали, что слышали выстрел, крики, а потом видели, как двое господ выводили из приёмной комнаты красивую разгневанную брюнетку с длинными, распущенными волосами.

По городу скоро прошёл слух, будто женщина, покушавшаяся на жизнь градоначальника, — редкая красавица. Видно, слух этот, может, слегка преувеличенный, дошёл и до царской семьи, ибо сам государь Александр Николаевич из любопытства лично посетил Веру Засулич, содержавшуюся до суда в отдельной камере. Говорили после, что Его Величество согласился: да, арестантка собою весьма недурна. А предприимчивые торгаши уже продавали на улицах из-под полы маленькие портретики красавицы-террористки. Эти портретики показывали друг другу извозчики и камнетёсы, лодочники и сезонные артельщики, грузчики и печатники, студенты и гимназисты, чиновники и дьяки, кухарки, прачки, посудомойки, швеи; на образ отчаянной террористки едва не молились арестанты в тюрьмах, и образ этот сопровождал их на тернистом, многомесячном пути в Сибирь; эти портретики ходили по рукам обворожительных придворных дам и блистательных молодых офицеров; фотокарточку обвиняемой девицы тайком передавали друг дружке на балах впечатлительные петербургские матроны и их дочки; смеялись, что сам министр юстиции граф Константин Палён обнаружил такой фотографический портретик в будуаре у своей обожаемой супруги.

31 марта состоялся судебный процесс. Обвинитель, назначенный явно неудачно, был невнятен и тих. Зато защитник, адвокат П. А. Александров, красноречив был и убедителен, громким голосом он рокотал, в каждом своём выступлении блистал талантом оратора и был явно поддерживаем председательствующим на процессе А. Ф. Кони[3] и сопереживаем присяжными — иных из них он даже довёл до слёз, с чувством рассказывая о том, как, верно, было возмущено пламенное сердце подсудимой, когда эта сердобольная, молодая и красивая женщина узнала об издевательствах, чинимых в тюрьме над лишённым всяких прав студентом Боголюбовым. Ах, заметьте, как она ангельски хороша! разве может такая представительница прекрасного пола намеренно, не находясь в состоянии аффекта, перед которым, согласитесь, слаб всякий из нас, пойти на худое дело!..

Несмотря на всю очевидность состава преступления, террористка Вера Засулич была судом присяжных полностью оправдана и немедленно выпущена из-под стражи.

Подполковник

ак только эта карета, запряжённая парой лошадей, съехала с моста и неспешно покатила по набережной канала налево, из полутёмной арки появился молодой человек в сером сюртуке и в шляпе с широкими полями. В одной руке он держал стопку книг, перевязанную бечёвкой, в другой — модную тросточку. Он огляделся по сторонам и двинулся навстречу карете. Едва карета приблизилась, молодой человек выбежал на проезжую часть улицы и, размахнувшись, бросил стопку книг под колёса. Бросок был рассчитан точно. Но лошади, испугавшись внезапного появления этого человека перед ними, испугавшись его резкого движения, отпрянули, чуть не вскинулись на дыбы и попятились. Стопка книг оказалась у них под копытами.

Тут и взорвалось... С иных прохожих сорвало шапки. В ближайшей к месту происшествия лавке — лавке мануфактурных товаров — осыпались стёкла витрины. Посыпались осколки стёкол и с ближайшего газового фонаря. Несколько камней, вырванных из мостовой, с глухим стуком ударили в стену здания.

Вся сила взрыва пришлась на бедных животных. Кровью залило мостовую и гранитные плиты набережной, кровью заляпало весь передок кареты и кучера. Задние ноги у лошадей были изломаны; торчали наружу розовые мослы и кровоточащие обрывки мышц. Смертельно раненые лошади вращали налитыми кровью глазами, хрипели и в горячке пытались подняться — скребли передними копытами по мостовой.