Кодонк Детт проводил высокого гостя к главному замку Матасагарис, и сегодня, несмотря на усталость, Ив был счастлив. В Колыбели лошадей осталось не так много — на улицах шутили, что поголовье принцев утерло нос поголовью коней. К тому же Ива воспитывали мореходом, и он куда лучше управлялся с парусами, чем с упряжью. Желтый мор скосил благородных животных вскоре после его рождения, и ко дню совершеннолетия лошади имелись лишь у Выживших и у сотен всадников легиона. Колыбель Странствующего Бога… Разросшийся город уже давно не мог прокормить себя. Засухи и вечные неурожаи; вассалы, затягивающие под любым предлогом подвоз еды; подготовка к исполнению клятвы Странствия — все являлось лишь малой частью причин, по которым Ив не наездился вдоволь. Здесь, в равнинах, он, наконец-то, почувствовал себя всадником.

Однако Ив бесконечно благодарил принца Тайгона не за хорошую скачку, гарцевание или уроки выездки в Подгорном Ручье. Он задержался в замке Матасагарис на целых двенадцать дней, невзирая на недовольство Касара, и сожалел, что они пролетели, будто краткий миг. По прихоти Странника Ив, впервые в жизни, влюбился не в большой и многолюдной столице, а во внезапной вылазке по степным просторам.

Посланницы Странника — радужные бабочки, которых видит во сне каждый влюбленный, пленили его. Девушку звали Миэла, и она была дочерью кула Карсиса. Всегда разной — застенчивой или легкой, милой или насмешливой, с веселой искринкой или задумчивой поволокой в серо-голубых глазах. Иву казалось: она вобрала в себя, все лучшее, что еще могло находиться в землях материка. Глаза их были похожи, они родились в один год, словно по задумке бога, а могли бы жить вместе до конца обретенных дней. Он мечтал бы о такой жизни, если бы...

Вот почему Ив оттягивал знакомство с ее отцом насколько мог: он просил Миэлу показать ему окрестности Подгорного Ручья по-третьему, по-четвертому разу; бродил по закоулкам замка, расспрашивая Миэлу и лорда Харрадиса о его недолгой истории; осваивал премудрые тонкости по управлению местными неказистыми лошадьми; восторженно слушал игру Миэлы на старинной арфе знаменитого мастера Лагаранта, создавшего несколько инструментов из золотого дерева в конце Сорокалетия Войн.

Все это продолжалось день за днем и прекратилось однажды утром, когда в замок прибыл запыленный нарочный с письмом от лорда Карсиса, где тот вежливо спрашивал: не гневается ли принц, и не бросить ли ему ежегодное состязание воинов и прибыть в замок, чтобы засвидетельствовать свое почтение?

Ив не хотел показаться неучтивым — бремя сана накладывало обязательства. Он растроганно простился с Миэлой, неожиданно обнаружив, что его чувства вполне взаимны. В одной из тихих комнат замка, когда они вдруг, а может и с помощью кастеляна ненадолго уединились, Ив получил поцелуй в щеку, а также заверения, что леди хочет увидеть его в будущем. Тогда он засветился радостью, и решился несмотря ни на что просить ее руки.

Весь путь до родового, давно разрушенного гнезда Матасагарис Ив копил глубоко внутри смелость. Рискнет ли он отвернуться от отца — изменить предначертанное богом? Сможет ли остаться и жить, просто жить, вместо гибельного и опасного Странствия?! Не находя себе оправданий, он закрывал глаза и вспоминал Миэлу.

К их маленькому отряду присоединились не меньше полусотни всадников из Предгорного Ручья, а также из мелких замков и деревень, съехавшихся, чтобы поглазеть на столичного принца. Лорд Карсис проводил конные учения севернее, недалеко от Старого Замка, поэтому в окрестностях Подгорного Ручья оставались лишь пожилые воины еще способные прокормить лошадь. Их ежегодное испытание осталось в прошлом, и они решили просто размять кости.

Как поведал Иву словоохотливый лорд Харрадис, Старый Замок был сильно поврежден более двухсот лет назад. Из-за чего кулы Благородного Коня решили перенести столицу поближе к горам. Ведь предгорный ручей, что стекал на равнины, набирал силу и превращался в Усохшую речку, больше не стремился через пустыню к оазису, а сменил русло и потек на запад, оставив замок без должного количества воды.

По иронии Неумолимой Богини Усохшая речка, став полноценной рекой, сохранила свое название, а вот для находящихся теперь в стороне вотчин и полей наступили трудные времена. Первыми умерли фруктовые сады, без мутной илистой воды перестал расти рис, не вызревала пшеница. Тучные земли превратились в выпас. Но трав и кормов для скота тоже стало не хватать. Лорд Харрадис хоть и хвалил выносливых лошадей Матасагарис, но сетовал, что их с каждым годом все меньше и меньше.

«Двуглавый Демон заворочался во сне, и крона Вселенского Древа поднялась», — кратко ответил лорд Харрадис на вопрос Ива: почему река изменила ход? В этих землях в Странника, Неумолимую Богиню и Древо верили немногие. Кастелян был одним из них. Кто-то придерживался старой веры в Четырех отцов и Четырех матерей, однако более всего тут царствовал культ Благородной Лошади.

После окрика Салвусу отряд мирно волочился неспешной рысью, изредка переходя на шаг; пахло степными травами, потом и конским навозом. Пару миль назад всадники спустились в небольшую балку с протоптанной сотнями копыт дорогой посередине. Под зноем Палящего Ока травы засохли и стали редки, хотя по краям оврага настороженными часовыми торчали тощие кусты. Земля выглядела переспелой, все больше принимая песочный цвет. Ив сразу догадался: их отряд скакал по бывшему ложу Усохшей речки.

Впереди, высоко в пустынном небе парила одинокая птица. В столице Ив видел птиц нечасто — чайки, бакланы, поморы с моря или вороны, галки и голуби с гор иногда залетали в город, но пустые животы Колыбели немедленно начинали на них охоту. Еще в гильдии лорда Виаурига приручали альбатросов, да и других птиц, — так советовал отказавшийся от трона принц Сайдион, а Ив даже знал слух, что один из его альбатросов вернулся из океана в год его собственного рождения. Альбатросов — этих красивых величественных созданий искатели получали с островов Цога в качестве королевской дани.

Салвус, казалось, дремал, держа поводья одной рукой, а стяг Матасагарис вялился под оком у него на плече. Принц и кастелян скакали наравне, как будто их лошадей запрягли совместно в карету. Остальные всадники и даже верный Ралик прилично отстали. Ив думал о своем обещании царственному отцу, о словах Тайгона, непрерывно молил Странника о Миэле. Однако его любопытство взяло вверх. Он заставил привыкшую к новому наезднику лошадь вплотную приблизиться к соседу и громко спросил:

— Там альбатрос в небе? — Ив задрал голову и ткнул пальцем в угодья Неумолимой Богини.

Лорд Харрадис ничуть не посмотрел вверх, а лишь усмехнулся в когда-то рыжие, а ныне поседевшие усы.

— Альбатрос?! Что вы, мой принц, помилуйте! Альбатрос — морская птица, он летает над морем, а в нашем небе парит коршун.

Ив не помнил, рассказывали ли ему наставники о подобной птице — искатели преподавали больше историю, географию, мореходство, знание родословных и гербов.

— Коршун?

— Местная птица. Охотится на сусликов, змей и всякую другую мелочь, — пояснил лорд, но увидев, что Ив опять не все понял, добавил: — Суслик — мелкий хитрый вредитель, навроде крысы.

Некоторое время слышался лишь глухой стук копыт, потом Ив заговорил снова:

— В Колыбели меня учили, что на Благородной Лошади прискакал последний воин Матасагарис. Скажите, лорд Харрадис, почему обычная лошадь стала вашим богом?

Старый кастелян повернул голову. Один глаз на его обветренном грубом лице был вечно прищурен, отчего казалось, что лорд сердится.

— Мы бы не скакали сейчас бок о бок, а наши предки давно бы сгинули в морской пучине, если бы простая лошадь не спасла всех нас!

Ив не согласился.

— Мы живем лишь милостью Странствующего Бога! — горячо возразил он.

— Именно так, — кивнул лорд. — Я сам истово верю в Святое Явление! В детстве я служил пажом вашего деда в столице и тогда же воспринял веру в Странника.

Они помолчали, словно давние собеседники. Коршун исчезал в синем небе, превращаясь в далекую точку. Иву не терпелось услышать продолжение.