Аманда Лег, такая же маленькая и подвижная, кивала в такт отрывистым фразам мужа. Лойон знал, что у этой парочки все решается на общем совете.

— Пока не время, — отговорился он. — Не нужно спешить. Скоро на престол взойдет новый король! Я уверен, принц Гед выслушает вас и после поступит сообразно нуждам Колыбели и всего королевства.

Вместе с Марнией он распрощался с префектом, а когда повернулся, то обнаружил Второго Явителя, стоящего рядом.

— Его святость поручил мне кое-что сообщить вам! — без вступлений сказал Хассо. — В частном порядке.

Натуры вроде тебя хорошую весть не приносят, подумал Лойон. Он провел биннахарца к дальнему окну гостиной — узкому, с красивой росписью — своеобразному уголку, где любил иногда постоять в раздумьях. Марния вернулась к столу.

— Я слушаю, Сагон.

— Чистый Круг узнал плохие новости о вашей воспитаннице.

— Моей дочери! — резко поправил Лойон, вперив взгляд в бесстрастное лицо явителя. Дело стало яснее некуда.

— Да, — Хассо не спеша моргнул и монотонно договорил: — Явители установили, что она имеет плотские отношения с женщинами. Одна из них находится сейчас в храме и дает признательные показания.

— Что?! — Маурирта подался вперед, чуть не коснувшись груди Хассо своей гривой. — Какие еще женщины? Как ты смеешь, явитель, нести эту чушь! Я ее отец, а кроме того Жнец Правосудия, как ты волен заметить! И поверь мне, моя дочь чиста, словно горный ручей!

— Есть и другие свидетельства, ваше правосудие. Разговоры, слухи, доносы… Она до сих пор не замужем и похоже не интересуется мужчинами. Чистый Круг вынужден открыть церковное дело.

— Ты с ума сошел, Второй Явитель. Ей всего двадцать шесть лет! — Лойон не смущаясь, положил руку на шею Хассо и сильным движением приобнял его, что было заметным нарушением этикета. — Послушай-ка меня, биннахарец! Как открыли дело, так и закроете — за неимением улик. А наглую дрянь, посмевшую обвинять Маурирта, приведите в Обитель. Я сам ее допрошу!

Хассо не стал снимать руку Лойона, но нисколько не подчинился. Жрец стоял прямо, лицом к лицу.

— Мирской суд не имеет соизволения бога. Написанные, в «Восхищении…» догматы нерушимы, — гнул он свое. — Вблизи Странствия такие пятна нужно убирать!

Лойон отодвинулся от явителя, освобождая проход и ожидая его ухода. Тот, однако, продолжил:

— Но его святость хотел бы услужить вам, он постарается утрясти оплошность круга. Элирикон всего лишь просит допустить лучших явителей в обитель и помочь в ведении дел.

Ээээ… Как он мог поверить, что причина в блуде! Ненасытный старец одним веслом подгребает на похоронном баркасе, а власти жаждет, словно король-юнец.

— Вы итак ведете дела против ереси, показного язычества, нарушении заповедей, несоблюдения обрядов… — Лойон усмехнулся. — Что там еще? Не напомнишь?

— Всякое преступление есть преступление против Странника. Явители должны участвовать. Например, этот ужасный случай с насаженной на кол девицей. Можно начать сотрудничество с него. — Голос жреца был до того спокоен, что Лойону показалось — он стоит на сонной проповеди в Бирюзовом Храме.

Любопытное получится следствие — набожные явители и его дочь-оторва.

— Я подумаю… — сказал он, подражая собеседнику, хотя кипел гневом внутри.

— Его святость в летах и нетерпелив, я не знаю, как долго он сможет сдерживать круг от…

Брат короля, Маурирта — потомок спасителя, Жнец Правосудия в конце концов!

— Как же, знаю, — процедил Лойон. — Элирикон немощен и вряд ли протянет долго! Так вот, Хассо, передай старикану, что нанести вред Сатилл намного хуже, чем навредить мне!

Наконец-то жреца проняло. Он вздохнул и распрощался:

— Да поведет тебя Странствующий Бог!

Маурирта кивнул в ответ. Смотря в мощную спину жреца, он прикинул: что, если явители начнут пропадать по ночам? Сколько у него преданных людей? Кани, его отец, Сатилл, Бок, еще несколько человек. Слишком рискованно…

Лойон подошел к столу. Слуги уже унесли подносы, но еще не выветрился аромат апельсина. Ни они, ни Марния не могли слышать разговора. Жена задумчиво смотрела в пустой кубок. Когда-то она была самой желанной невестой королевства, жаль ей, как и ему, за пятьдесят. Заплывшие щеки, морщины на шее, убитые, вечно недовольные глаза. Нрав у нее резкий, и они часто спорили, хуже того спорили не по пустякам.

— Ты не могла бы получше подбирать гостей? — попросил Лойон, присаживаясь на бывшее место Ланты. — Префект и явитель. Что может быть хуже? Я устаю от них в городе, дома я хочу отдыхать.

— Ха-ха! — засмеялась Марния. Она не так уж и пьяна, как казалось вначале. — Скажи спасибо, что вообще хоть кто-то пришел!

— Я бы предпочел каких-нибудь мелких лордов, чиновников или даже купцов.

Она с иронией посмотрела на него.

— Все эти лордики тебя боятся. Они воробьями разлетаются в стороны, завидев, как я подхожу к ним со своим гостеприимством. Я помню наши радушные пиры в молодости, но сейчас у меня и пяти подруг не наберется! — чем больше она говорила, тем сильнее просыпалась ее злость. — А уж после того как ты убил Амиса, я хожу, словно зачумленная!

Лойон заскрипел зубами.

— Сколько раз говорить, твой толстый шмелек опылял не только цветки Маурирта! — выплеснул он обиду. — Амиса зарезали в пьяной драке, когда он возвращался от жены этого, как там его... Вспомнил! Я ведь приводил к тебе Хоря.

— Убил ты! Я это чувствую! — упрямо завела она песнь обвинений.

Он вскочил так яростно, что опрокинул стул. Что за день!

— Слушать не желаю! Я иду в Обитель!

Чертог пустовал — слуги хоронились в дальних покоях, как обычно при их перебранке.

— Иди! Беги к своей оборванке!

— Замолчи! Сатилл скоро двадцать лет как Маурирта и принадлежит к знати!

— Ха-ха-ха! — Марния расхохоталась тоном демона, вылезшего из пасти. – Надеешься, что люди забудут, откуда ты ее взял? Любой, кто смотрит тебе в глаза, думает: «А это королевский брат, спутавшийся с потаскухой!» Так думают все — от Кайромона до уборщиков клоаки!

— Заткнись! — Лойон чуть не ударил жену, потом все-таки овладел собой, поднял стул и поставил его, надавливая на спинку так, будто пытался забить стул в пол.

— Беги к ней! Чем вы там занимаетесь по ночам в Обители разврата?

— Сатилл моя дочь, которую ты родить отказалась!

— Ты взрастил ее для себя с юных лет!

Ему очень захотелось рассказать жене правду, чтобы посмотреть на ее ошеломленное лицо.

— Как же язык поворачивается говорить такое!

— Я тебя не боюсь! Я — Гозои! Отец отказал югу в брачном союзе, а я сменила веру ради любви к тебе! Ты же задрал платье первой встречной шалаве!

Странное дело… Лойон совершенно не помнил, кто послужил причиной их давнишнего разлада. Тогда… Тридцать пять лет назад… Причем, он был уверен, что и сама Марния этого не помнит.

Он отошел от нее, закрыл на миг глаза, двумя руками пригладил волосы взад.

— Найди себе занятие! Висар скоро вернется. Я не хочу, чтобы он услышал все это.

— Пошел отсюда, — устало ответила Марния. — Убирайся!

Он молча повернулся, открыл бронзовые двери, вышел в прихожую комнату, где маялся бездельем Олт — серьезный мальчик лет тринадцати, дворянский сын и родственник Бока. Олт очень гордился пажеской службой — он тут же подал Лойону чистый балахон жнеца правосудия.

Лойон снял верхний дуплет, натянул свой темный балахон с помощью мальчика, вновь прицепил кожаный пояс с кинжалом и письмом. Напоследок грозно цыкнул пажу: «Не вздумай слушать!» После чего вышел из покоев.

Он прошел направо, по коридору к лестнице, где находились двое Выживших на посту. Когда-то они несли стражу в прихожей комнате, но Лойону надоело вечное столпотворение в ней, и он переместил Выживших подальше. Они поприветствовали его и не осмелились предложить сопровождение: жнец давно отучил от этого дворцовую стражу.

Его покои располагались на втором этаже Сокрушенного Дворца — выше находился лишь тронный зал, парадные комнаты и спальни Кайромона. Дворец был огромен: обширные залы и портики на первом этаже; массивные двухэтажные боковые крылья; не менее большой главный корпус с внутренним двором, розовой мраморной колоннадой, и ярко-синей статуей грустного Странника, только что сокрушенного с неба.