Сарацин пересадил шахина на плечо, чтобы низко поклониться, коснувшись груди почти чёрной рукой.

— Малик аль-Сафар ибн Махди к вашим услугам. Я покорный раб светлейшего царя времени — кордовского халифа Аль-Хакама ибн Абд ар-Рахмана.

Гундред недоумённо покосился на Лундвара, который своим серьёзным видом выражал хоть какое-то понимание дела.

— Стало быть, мы обязаны помощью Кордовскому халифату, владыкам большей части Испании? — перевёл жрец мудрёные слова араба. — А Аль-Хакам Второй, как мне известно, принадлежит к благородной династии Омейядов, зародившейся в Дамаске, но полностью уничтоженной больше двух веков назад. Кроме кордовской ветви, разумеется.

— Приятно и почётно беседовать со столь образованными людьми! — всплеснул рукой обрадованный Малик. — Указом наместника Святого Мухаммеда я служил послом при дворе Рамиро, короля Леона. Так я и выведал все планы его величества, примчавшись в Понтеведру, как только он затеял поход. Ну, точнее, его регенты. Видите ли, я большой знаток переговоров и за время мира между Кордовой и Леоном успел завоевать доверие последнего.

— Предположим, — ярл почесал в рыжей бороде, сверкая перстнями. — А нам-то зачем помогать?

— Светлейший халиф считает, что датский конунг — выгодный союзник против Галисии и Астурии. Между нашими державами может быть налажена торговля, найм новых войск, наконец, дипломатия с обоюдным обменом знаниями, изобретениями, культурой… — сарацин позволил птице пересесть на спину лошади, чтобы, перехватив поводья, направиться к портовым воротам города. — Предлагаю ярлу и его уставшим с дороги воинам расположиться на ночлег в просторной вилле и её окрестностях. А поутру вы могли бы обдумать не столь дальнее странствие в сказочную Кордову.

Вслед за бывшим послом викинги под покровом сумерек беспрепятственно прошли в Понтеведру, сохранившую остатки роскоши от прошлых поселенцев. Не превосходя размерами большую деревню, городские улицы и подступы к домам ровно вымощены тем же камнем, что использовался для кладки стен. На раздольных площадях можно встретить разрушенные временем фонтаны, перекинутые через каналы каменные мосты, ряды высоких колонн. Галисийцы при виде норманнов не поднимали гвалт, но живо прятали детей по домам, запирая двери на крепкие засовы. Когда Малик привёл Гундреда к той самой римской вилле, месяц и его светила вошли в своё полное владычество:

— По легенде первый камень на этой изобильной земле заложил Теукр, снискавший геройскую славу в Троянской войне. Город на месте, где бурная река Лерес впадает в волны залива, назван буквально старым мостом — «понте ведра».

Северяне могли лишь подивиться красоте богатой античной постройки, ведь подобные свидетельства старины почти никому из войска видеть не доводилось. Фасад из безупречно обтёсанных каменных плит имеет несколько больших окон и арочный вход, к которому ведут ступени. Двускатную черепичную крышу и массивные лестничные парапеты уставили на диво живыми статуями людей. Внутри виднеется двор с колоннами и бассейном, уложенный мозаикой. На подступе к вилле высажены оливковые деревья, образующие широкую аллею. У входа в настенных держателях зажжены факелы, и жёлтые огни ярко освещают внутренний двор.

Гундреду и дружине городской управитель по наущению Малика позволил заночевать в пышных хоромах, а многочисленным пехотинцам не нашли другого места, кроме сараев, амбаров, конюшен да постоялого двора с борделем и кабачком, открытыми на одной улице. Отоспавшись на славу, ярл узнал, что минувшей ночью королевские войска действительно заняли Компостелу, где и задержались на неопределённый срок, наводя попранные викингами порядки. Прежде чем получить от Гундреда окончательный ответ, посланник халифа посоветовал ему и дружинникам воспользоваться возможностью и взглянуть на развалины римского театра, некогда возведённого в Понтеведре. Хотя Малик недвусмысленно оттягивал время, главнокомандующий поддался присущему ему любопытству первооткрывателя.

По дороге к памятнику римского величия Гундред расспросил нового знакомца о службе Аль-Хакаму, дружбе и предательстве короля и семье самого посла. Не преминул ярл похвастаться и дочкой-богатыршей, достойной любого халифа, вот только опять куда-то запропастившейся.

— Найти и привести, — мимоходом бросил Гундред сподручнику, который тут же поднял на уши весь отряд.

Очень скоро недовольную ярлицу подвели к родителю и его спутникам, чьи глаза вмиг округлились. Побледневшая Тордис скукожилась, тщетно надвигая на лицо прядь, чтобы скрыть ещё больше раздавшийся синяк.

— Чьих это рук дело? — недолго думая выдал Гундред, почти не выказывая гнева.

Девушка, вперившая пустой взгляд в землю, ответила не сразу:

— Да ничьих. К коню подошла не с той стороны.

Лундвар заставил себя проглотить смешок. Палец ярла скользнул по шее:

— Это что? В лошадином хвосте запуталась? — Гундред вышел к дочери, обернувшись к мавру и ведуну. Булатная перчатка тяжело опустилась на отёкшее от укуса плечо. — Малик, не суди мою Тордис за гордый нрав. Как бы поступил твой повелитель, если бы кто обидел его дочь?

Посланник задумчиво потеребил кудрявую бородку.

— Осмелюсь предположить, что обезглавил бы мерзавца и всех, в ком течёт хоть капля его крови.

— Выходит, мне остаётся проредить наши славные ряды, чтобы трус…

— Я избил её.

Разом онемевшие северяне и южанин повернулись к воину, оказавшемуся в непростительной близости. Ярлов берсерк, очами и волосами такой же чёрный, как Малик, свёл брови с мучительным напряжением, а крепкая грудь его раздувалась, как кузнечные мехи. Оживилась и Тордис: щёки налились краской, плечи распрямились, а сердце птицей забилось под рёбрами. Ратник оставил четырёх своих товарищей, медленно пятясь от толпы.

— Корриан? — на лице Гундреда не было ни тени злости, ведь осознанию лишь предстояло разбить покрытое многими шрамами сердце. — Я не… Зачем ты это сделал?

Берсерка била дрожь, по спине катились струйки холодного пота, а рука будто сама вынула меч из ножен. Ещё можно вернуть доверие ярла: перевести всё в шутку или вовсе подставить вероломную самозванку… Но в который раз Корриан возненавидел ложь внутри себя, искупая неподдельный риск смерти бесценной правдой.

— Потому что она никто. Ни сестра Тора… Ни твоя дочь… — берсерк выставил перед собой оружие, обходя ярла и его союзников по кругу. — И ты тоже… Гундред. Ты лгал нам, что можешь иметь детей. Но боги… обделили тебя в настоящем мужестве. — Корриан попытался сглотнуть пересохшим горлом, шало глядя по сторонам. — Таскаешь за собой своего фанатика, ведь тот напел тебе в уши небылиц… — лязг мечей заставил перейти на крик. — И по горло утопил нас в крови!

Наконец и тяжёлая секира Гундреда присоединилась к прочим оружиям на изготовке. Светлые глаза его заволокла непроглядная пелена ненависти, а жилы на лице и шее разбухли.

— Посол, отойди-ка подальше. Замараешься кишками этой падали.

— Отец! — Тордис выскочила вперёд, закрыв ярла своим телом. — Он мой. Я приму бой, и пусть Водан рассудит, кто из нас прав!

Лундвар подлетел к Гундреду, хватая за рукав:

— Не подставляйся, ты слишком важен. Позволь сразиться ей. На нас смотрит приближённый халифа, помнишь?

Гундред вырвался, судорожно мотая головой, под скулами заходили желваки.

— Ничтожный предатель, — ярл приосанился, крича сарацину. — Малик, может, ты рассудишь, как нам быть?

Ещё не опомнившийся от происходящего араб сцепил беспокойные пальцы на груди, чёрные глаза покосились куда-то вдаль улицы.

— Ну… мы ведь шли к римскому театру. Быть может… устроить гладиаторский поединок, как это было в старину?

Хоть выложенный камнем амфитеатр порядком обрушился и зарос травой в многочисленных трещинах, полукруглые ряды ступеней сгодились, чтобы разместить весь отряд дружинников. Позади манежа, где некогда играли актёры и зачитывали поэмы стихослагатели, тянется длинная открытая галерея на возвышенности, оканчивающаяся стеной с колоннадой и каменными сидениями для особо почётных зрителей под сенью центрального портика с треугольным фронтоном на крыше. Там и расселись Гундред, Лундвар и Малик, свысока наблюдая за борцами, затеявшими хольмганг на круглой арене.