Заметив выражение лица Джейн Джеймс, дядя Чарльз перестал ругаться, но продолжил рассказывать всем присутствующим, что он хотел бы сделать с Чудиком. Как он сказал позже Марианне, таким становишься после удара по голове. А те две девочки смеялись.

– Но вы целы? – спросил его Джейсон.

– Мне бы полегчало, если бы этот кот помер, – ответил дядя Чарльз. – Мне ведь не удалось его убить, да?

Дженет с Джулией, безуспешно пытаясь не смеяться слишком сильно, перевернули ведро и освободили Чудика. Чудик был тощим, царапающимся и практически целиком белым. Пока он отбивался, побелкой забрызгало всех. Дженет держала его на вытянутых руках, отвернув лицо в сторону, пока Айрин и Джейсон кинулись помочь дяде Чарльзу.

– О, это черный кот! – воскликнула Джулия, когда стало видно живот Чудика.

Нога Джейсона поскользнулась в побелке. Он попытался удержаться, схватив Айрин за руку. В результате Джейсон плашмя упал на живот в побелку, а Айрин в нее села. Мнение Дженет об Айрин полностью изменилось, когда, сидя на полу, та просто рассмеялась.

– Все их хорошие одежды испорчены, – говорил дядя Чарльз Марианне, когда, чувствуя легкое головокружение, пришел в Дроковый Коттедж с Чудиком подмышкой. – Это только доказывает, что даже кудесник не может избежать чар невезения. Если тот парень не самый настоящий кудесник, то я наемный китаец. Не говори об этом Бабке. У нее будет истерика. Он поднял меня, когда сам еще лежал лицом в циновке. Забирай своего кота. Помой его. Утопи его, если хочешь.

Марианна отнесла Чудика в раковину и открыла оба крана. Чудик громко протестовал.

– Ты сам виноват. Заткнись, – велела ему Марианна.

Папа сидел за столом, собирая цветы и листья кукушкиного цвета в аккуратный двойной узор отражающего амулета, и Марианна пыталась послушать, что он говорит дяде Чарльзу насчет чар невезения.

– Это неудача. Точно, – говорил дядя Чарльз. – Я понял, как только та проклятая стремянка ударила меня по голове. Но я не знаю чьи, или…

Его перебила мама: она крикнула из гостиной, где лечила маленького мальчика от внезапного тяжелого кашля, есть ли у дяди Чарльза сотрясение.

– Просто небольшое головокружение. С ним всё хорошо, – крикнул папа в ответ и продолжил говорить дяде Чарльзу: – По мне, так чувствуется, как подталкивающие чары. Из тех, которые поджидают, пока что-нибудь пойдет почти наперекосяк. Вроде как ты почти споткнулся и почти уронил ведро с побелкой, и они подталкивают так, что ты в самом деле это делаешь. Им не надо быть сильными, чтобы вызывать большие последствия.

– Это не объясняет лису, – возразил дядя Чарльз. – Или, говорят, множество малышей подхватили коклюш. Этого они не объясняют.

– Может, есть отдельные чары, – сказал папа. – Если одни чары делают и то, и другое, то я должен буду признать, что они сильнее подталкивания. А никто еще не умер.

Тем временем заляпанный побелкой отряд Джейсона покидал Лесной Дом, чтобы переодеться в чистую одежду. Джейсон выглядел особенно эффектно, поскольку белыми у него были не только грудь и живот, но и кончик носа, и челка. Когда его машина отказалась заводиться, он разозлился так, что в ярости закричал. Он осыпал машину большим количеством ругательств, чем дядя Чарльз – кота. У Дженет была теория, что в итоге машина завелась исключительно от стыда. Но Джулия сказала, что Джейсон использовал магию – много магии.

Когда машина, наконец, заурчала, они выехали на дорогу и за последние маленькие дома деревни. Там Джейсон затормозил так, что тормоза завизжали, а машину дернуло. Он выпрыгнул из машины и встал посреди дороги, свирепо оглядывая живую изгородь.

– Что он делает? – спросила Дженет.

Они все встревоженно смотрели на шутовскую фигуру Джейсона.

– Магию, – ответила Джулия и тоже выбралась наружу.

Дженет и Айрин последовали за Джулией как раз в тот момент, когда Джейсон нырнул к пучку растущих на обочине трав.

– И прямо посреди полыни, чтобы придать силу! – услышали они его слова.

Он ударил в пучок каблуком ботинка.

– Выходи, давай!

Из травы появился маленький черный комок с тянущимися за ним нитями. Он походил на грязное лавандовое саше, которое не завязали как следует. Джейсон выковырял его из травы на дорожную насыпь.

– Попался! – сказал он.

Айрин бросила на штуку один взгляд и отошла обратно к машине с бледным больным видом. Джулия почувствовала тошноту. Дженет озадачилась, что с ними обеими такое. Это был всего лишь сальный серый мешочек с травами.

– Отойди, – велел ей Джейсон.

Он пнул мешочек в центр дороги и осторожно склонился над ним.

– Кто-то здесь поступил ужасно подло. Зверские чары порчи. Они, вероятно, уже заразили всю деревню. Залезайте в машину, пока я избавляюсь от этой штуки.

К этому моменту даже Дженет чувствовала, что с мешочком что-то неправильно. Она споткнулась и чуть не упала, когда Джулия потянула ее обратно в машину.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – сказала Джулия.

Они наблюдали из машины, как Джейсон левитацией поднял мешочек в воздух на пятнадцать футов и заставил его вспыхнуть огнем. Он горел и горел в неправдоподобно длинных малиновых языках пламени, испуская вихрь густого черного дыма. Джейсон постоянно собирал дым и отправлял его обратно в пламя. У всех, даже у Дженет, возникло ощущение, что мешочек пытается наброситься на Джейсона и сжечь и его тоже. Но Джейсон заставлял его оставаться в воздухе отбивающими движениями левой руки – примерно как поддерживают в воздухе воздушный шарик, снова и снова ударяя по нему. А его правая рука продолжала собирать дым и скармливать его пламени, пока от него, наконец, ничего не осталось – ни малейшей пылинки пепла. Когда Джейсон вернулся в машину, сквозь побелку у него проступил пот.

– Фух! – сказал он. – Кто-то тут в окрестностях очень нехороший. Эта штука была устроена так, чтобы ухудшаться с каждым часом.

Всё это время Кот блаженно скакал на Сиракузе вдоль берега реки, следуя за Джоссом на большом гнедом коне. Сиракуз привлекал внимание Кота к запахам речной долины: к мягко бурлящей с одной стороны реке с сильными водными запахами и влажной травянистостью от растений на ее берегах, и к запахам позднего лета от остальной долины. Кот вдохнул сухие благоухающие запахи с полей и подумал, что узнал бы, что стоит конец августа, даже если бы внезапно ослеп. Сиракуз, который был счастлив, не меньше Кота, помог ему почувствовать мириады вязких существ в реке, проживавших свои болотистые жизни, все сотни созданий, шуршавших на ее берегах, и по-настоящему кишащую жизнь птиц и животных на поляне наверху.

Кот наложил отгоняющие мошек и слепней чары. Они тоже кишели. Они тучами вылетали из кустов. Пока он накладывал чары, у него возникло ощущение, которое теперь всегда у него возникало, когда он выезжал – то ощущение, которое впервые возникло у него в Домовом Лесу: что, несмотря на толпы живых существ, здесь должно быть что-то еще. За суетой созданий, за порханием и парением птиц, была явная пустота, которая должна бы быть заполненной.

Кот в очередной раз пытался отследить пустоту, когда всё остановилось.

Птицы перестали петь. Создания перестали шуршать в камышах. Даже река потеряла голос и текла молчаливо, как молоко. Джосс тоже остановился – так резко, что Сиракуз едва не сбросил Кота в реку, свернув в сторону, чтобы не столкнуться с крупом коня Джосса.

Из ивовых зарослей выступил мистер Фарли, зажав подмышкой длинное ружье.

– Доброе утро, мистер Фарли, – почтительно поздоровался Джосс.

Мистер Фарли проигнорировал вежливость – как и Кота, остановившегося наискось поперек тропы позади Джосса. Его мрачные глаза обвиняюще уставились на Джосса.

– Передай Пинхоу, чтобы они прекратили, – сказал он.

Джосс явно не больше Кота понимал, о чем он говорит.

– Прошу прощения? – произнес он.