— Вы только не пугайтесь, дорогая Саломат. Анвар ничего плохого не натворил. Учится он хорошо, по математике он по-прежнему у нас лучший, и дисциплина у него не хуже, чем у других. Вот только мальчик второй день не приходит в школу. Ведь он не болен?

— Ах, Гульчехра Хасановна, это моя вина. Карантин в яслях. Пятеро деток скарлатиной заболели. Горе какое. Вот мои-то и дома. Я три дня с ними посидела, а больше не могу. У меня ведь работа такая, что дома не посидишь. Санитаркой я в больнице работаю, да ещё на полторы ставки, в полторы смены, значит. Больным без меня очень плохо. Думали мы с Анваром: как быть? И решили — три дня я прогуляла, два дня — он прогуляет. Но уроки он всё равно все сделает.

— А дальше как? Или карантин уже кончился?

— Нет, не кончился. Я позвонила в кишлак тётушке Хурлико. Обещала сегодня приехать, пожить у нас.

— Хоп. Значит, всё более или менее наладилось. Но скажите, дорогая Саломат, почему вы работаете в полторы смены? Ведь и работа у вас трудная, и семья большая? Не сочтите за праздное любопытство, я ведь от расположения к вам спрашиваю. Разве ваш муж мало зарабатывает? У них на заводе и премии бывают, и прогрессивки?

— Ох, вот тут-то наше горе. Горе-горькое, беда. Пить он стал, год как трезвым не ходит. Что только не делали. И бригада прорабатывала, и я плакала-плакала, и родня с ним разговаривала. Всё понимает, прощения у нас с Анваром просит, клятвы даёт, жизнью детей клянётся — а завтра опять пьян. Зарплаты его я уж давно не вижу, вот и приходится работать в полторы смены. С голоду, конечно, не помираем, но всё равно едва концы с концами свожу… Анвара жалко. Очень он переживает. Отца стыдится, волком на него смотрит, а уж как раньше любил. Бывало, все вечера вместе проводили, свои у них мужские дела были. И всё норовит мой старшенький где-нибудь денег заработать — то на базаре товар посторожит, то соседям арык почистит. Вот в Самарканд ездили — и оттуда два рубля привёз. На себя ни копейки не истратит, всё маленьким — игрушки, цветные карандаши, конфеты. Хорошее у него сердце, да не дело с детских лет про заработки думать. Я его ругаю, а он упрям, своё твердит: «Меня баловали, а чем они — младшие, значит, — хуже». И, главное, плохо, что отца стыдится. Да вот и отец.

Из мехмонхоны вывалился встрёпанный глава семьи. Он едва не упал, но удержался, схватившись за косяк двери, слишком низкой для такого высокого человека, каким был Халиф Уйгунов. Увидев Гульчехру Хасановну, он пьяно заулыбался и сделал безуспешную попытку заправить в брюки выбившуюся мятую рубашку.

— Салям дорогому гостю! Учительница всегда дорогой гость в моём доме. Жена! Принимай дорогого гостя, сажай на почётное место!

— Не кричи, отец. Иди в дом, — тихо сказал Анвар.

— Мой первенец, наследник. Учёным будет. — Халиф протянул руку, чтобы погладить сына по голове, но Анвар увернулся.

— Не слушается отца, покорности нет. Но умный. Учёным будет. В Ташкент учиться поедет, в Москву поедет.

Гульчехра Хасановна смотрела, смотрела на раскачивающегося в дверях Уйгунова. Потом подошла к нему чуть не вплотную и сказала таким злым голосом, какого Анвар у неё никогда не слышал:

— Не поедет ваш сын в Москву и учёным не будет.

— Почему не будет? Кто ему помешает?

— Вы! Ваше пьянство. Ему не учиться придётся, а деньги зарабатывать, матери помогать, маленьких кормить и отца-пьяницу голодным не оставить. А потом и сам пить начнёт, чтобы быть как отец. Кому сыновья подражают? Отцам. С кого пример берут? С отцов. Чей нрав первенцы наследуют? Отцовский. А у Анвара хороший пример перед глазами.

Сказав это, Гульчехра Хасановна повернулась спиной к ошеломлённому Халифу.

— Анвар, проводи меня немного. По дороге расскажу тебе, что проходили на уроках. До свидания, Саломат Расуловна, рада была повидаться с вами и посмотреть на ваших милых малышей.

— До свидания, до свидания. Большое спасибо, что навестили нас.

Перед калиткой Гульчехра Хасановна остановилась:

— Я ведь пришла к тебе, а не к маме, и не только для того, чтобы узнать, почему тебя не было в школе. Я пришла по очень важному делу.

Она помолчала, давая Анвару время сосредоточиться.

— Ты ведь знаешь, что люди бывают не только хорошие, что среди людей встречаются и плохие, и нечестные?

Анвар растерянно кивнул головой, не понимая, куда клонит учительница.

— Так вот, два нечестных человека затеяли нечестное дело. Один из них живёт в Самарканде, другой — в нашем городе.

Анвар побледнел.

— Ты не волнуйся. Ни я и никто другой в твоей честности не сомневаются. Но, передавая записку, ты нечаянно помог плохим людям.

— Я ничего не знал.

— Верю. И все тебе верят. Поэтому мы и просим тебя рассказать, как всё было.

— Перед тем как в Самарканд ехать, встретил меня Садулла. «В Самарканд едешь?» — «Еду». — «Сделай доброе дело, передай письмо одному человеку». — «Пошлите почтой, так тоже дойдёт». Противный старик, хитрый. Карим с Катькой его тоже не любят. А он говорит: «Почтой долго. Ты передай, а человек тебе за это рубль даст, подарки домой купишь». — «Ладно, а кому передать?» — «Фарманова знаешь?» — «Шофёра? Знаю». — «Ему и передай». — «Давайте адрес». — «Не надо адреса, так передай». — «Где же я найду его?» — «Не надо искать, он сам тебя найдёт». — «Что он, шайтан, что ли?» — «Не шайтан, а умный человек. Всё в секрете держит. И ты в секрете держи». Потом, когда мы на Регистане были, я Фарманова увидел и письмо ему передал. Он прочитал, хотел выругаться, но не выругался, а сказал: «Ответ я завтра принесу. Где завтра будете?» — «С утра в обсерватории Улугбека». — «Туда и принесу». Ну, а что дальше было, вы сами знаете, вам, наверное, Севка Клюев рассказал.

— Знаю. А что в письме Садуллы было?

— Не читал я, а в обратном письме — про плов.

— Значит, ты про плов Садулле отдал.

— Отдал. Как приехали, в тот же день и отдал.

— Что он сказал?

— «Молодец», — сказал. Больше ничего.

— Ещё что-нибудь поручал тебе?

— Нет, да я его и не видел больше. Гульчехра Хасановна, они что, шпионы?

— Правду тебе скажу, я и сама не знаю. Поговорить меня с тобой попросил один хороший человек. Кроме него, про наш разговор никто не знает и не узнает, если…

— Чего вы не договариваете?

— Если ты никому не скажешь.

— Скорее из собственного языка плов сварю.

— Завтра суббота. Можешь остаться дома, а уж в понедельник обязательно приходи.

— Нет, завтра приду. У нас первый урок математика.

Глава XVI

В субботу после уроков Катю, Севу и Карима ждала полуторка. Борис Яковлевич договорился с Каримом, что тот будет работать не только по воскресеньям, но и по субботам тоже. Иначе не успеть.

Сегодня как раз наступила последняя рабочая суббота, завтра наступит последнее воскресенье — и прощай, Сары-Тепе! К первому июня археологи заканчивали рабочий сезон.

На раскопе Карим срисовал орнамент стен. Борис Яковлевич не мог нарадоваться на его работу. Копии получались такими точными, что, если их приложить к стене, они превращались в продолжения тех треугольников, цветов или ромбов, остатки которых были найдены в монастыре.

В той же пещере, где работал Карим, Катя и Сева занимались замерами. Каждый замер Борис Яковлевич приказал делать по два раза, чтобы, как он выразился, «не вкралась ошибка». Было обидно, что начальник экспедиции считал их маленькими и не верил в их умение работать с цифрами. Другие, наверное, тоже не верили — вся экспедиция, даже дедушка Юсуф, называли их пещеру «детской». Ничего себе «детская» — одна из самых главных пещер Сары-Тепинского холма!

К сожалению, они не присутствовали на её вскрытии — произошло это в будний день. Но им так всё подробно рассказали, что они как будто присутствовали.