Значит, любая находка в завалах рухнувших святилищ Сары-Тепе, любая надпись на стенах его пещер имеют чрезвычайную важность.
Воины, купцы, странствующие монахи, простой народ, идущий караванным путём, — все приходили под своды пещер поклониться древней святыне. Они оставили надписи на кушанском, индийском, персидском и арабском языках. Эту своеобразную «книгу посетителей» изучают сейчас крупнейшие учёные не только Советского Союза, но и Афганистана, Ирана, Индии.
Особый интерес для науки представляют кушанские тексты. Их пока ещё настолько мало, что каждая найденная надпись приравнивается к открытию.
Теперь скажите: разве можно губить дары прошлого? Разве можно уничтожать бесценные памятники? — Борис Яковлевич обвёл глазами зал.
— Конечно, нет, — ответили ему со всех сторон.
— К сожалению, многие уничтожают.
— Кто?
— Очевидно, местные жители, имеющие доступ на заставу, и экскурсанты, посещающие монастырь. Те, кто в детстве любил вырезать перочинным ножом своё имя на парте или на дереве, теперь расписываются на стенах монастыря поверх драгоценных текстов. Встречаются не только слова, но и рисунки, например — пистолет. Рисунок сделан с таким знанием огнестрельного оружия, что я опасаюсь, не является ли он работой одного из вас. В таком случае, даже если автор «пистолета» и прекрасный стрелок, он вряд ли заслуживает поощрения.
Борис Яковлевич замолчал. С места поднялся Володя Нацваладзе.
— Товарищ начальник экспедиции, — сказал он громко, — наша застава обещает следить за сохранностью памятника. Ни одна надпись не появится больше на стенах Сары-Тепе. Так и новому пополнению закажем.
— Значит, договорились?
— Договорились, товарищ начальник.
После этого всех позвали во двор. Во дворе гостей ожидали… собаки. Посредине спортивной площадки две овчарки держали в зубах плакат: «Собака составляет самое замечательное, совершенное и полезное из всех приобретений, какие когда-либо сделал человек». Жорж Кювье[24] — выдающийся французский учёный».
Ребята зааплодировали.
— Тише, вы не в цирке, — сказал Володя Нацваладзе.
На площадку вышли семь собак. За ними — проводники.
— Восточноевропейские, или, как их обычно называют, немецкие овчарки, — сказал Володя. — Хороший слух, тонкое обоняние, преданность хозяину, недоверчивость к посторонним.
Собаки стали бегать по бревну, прыгать через штакеты[25], подниматься и спускаться по лестнице. Ребята едва успевали следить за ними, и вообще они скоро стали смотреть только на одну собаку и переводить глаза с неё на сияющую Катю.
На обратном пути, в машине, стали вспоминать, какие профессии бывают у собак.
— Собака-ищейка!
— Собака-проводник!
— Собака санитарной службы, — сказал Саттар.
— Собака — артистка цирка! — крикнула Катька.
— Поводырь слепых, — сказала Хадия.
— Сторожевые! Ездовые!
— Водолазы!
— Ты чего в пол уставилась? — спросил Севка сидевшую рядом Тоню-Соню. — Спишь, что ли?
— Не сплю, думаю.
— О чём?
— О скульптуре. Думаю, почему её не нашли.
— Собака-миноискатель! — закричал Севка во всю мочь.
— Есть ещё одна важная профессия, — сказал Карим. Стали думать, но ни одной собачьей профессии больше не вспомнили.
— Эх вы, а ещё живёте в Узбекистане, Да само название «овчарка» произошло из-за того, что собаки охраняют овечьи отары.
Действительно, как они могли забыть?
— Собака-пастух!!!
Глава XIV
Ответственным за проведение сбора, посвящённого дружбе с ленинградскими школьниками, четвёртый «Б» назначил звено Анвара Уйгунова.
Пятнадцатого мая всех, кто входил в помещение четвёртого «Б» класса, встречал плакат. Наверху огромными буквами было написано: «Узбекистан — Ленинград — дружба!». Внизу маленькими буквами значилось: «Четвёртый „Б“ узбекский навеки дружен с четвёртым „А“ ленинградским».
Любопытно, что точно такой плакат, с незначительными отступлениями, был вывешен и в четвёртом «А», хотя никто ни с кем не сговаривался. Большими буквами было написано: «Ленинград — Узбекистан — дружба!», маленькими — «С узбекским четвёртым „Б“ навеки дружим!».
Помимо плаката на стенах четвёртого «А» разместились две выставки. Одна состояла из репродукций картин Верещагина, другая — из фотографий, присланных фотокорреспондентом четвёртого «Б».
Фотовыставка называлась «Сегодня», выставка репродукций называлась «Вчера».
«Сегодня» всем было понятно: большие современные дома рядом с древней мечетью, уборочные агрегаты на хлопковых полях, отары овец, девушки в пёстрых тюбетейках у дверей медицинского училища, горы ребристых дынь и гладких арбузов.
«Вчера» — требовало пояснений.
Поэтому Вадик Александров, известный в четвёртом «А» знаток и любитель искусства, подготовил настоящую экскурсию. Вот её текст от слова до слова:
«Василий Васильевич Верещагин родился в 1842 году в городе Череповце. Его родители хотели, чтоб он стал моряком, а он стал художником.
Когда Верещагин приехал в Среднюю Азию, он увидел, что князья-эмиры угнетают народ. Тогда он написал картины: «Продажа ребёнка-невольника», «Узбекская женщина в Ташкенте», «Самаркандская зиндана». Зиндана — это такая подземная тюрьма, где эмиры заживо погребали людей.
Ещё Верещагин писал картины про кровавую войну. Картина, где куча черепов, называется «Апофеоз войны». Это значит, война торжествует, справляет свой праздник. Такие кучи из отрубленных голов складывали по приказу Тимура и других завоевателей.
Теперь смотрите: если бы картина рассказывала об одних древних завоевателях, то на черепах были бы только сабельные удары, а на них есть дыры от пуль. Значит, эта картина не только против Тимура. Верещагин так и написал: „Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим“.
На этом экскурсия кончилась. Спасибо за внимание».
— Теперь, — сказала Вера Степановна, — мы с вами поедем в Музей Этнографии.
Конечно, лучше бы съездить в Самарканд, но в музее тоже было очень интересно. Чего они только не увидели: блюда, кувшины, ковры. Узнали, как делались эти прекрасные вещи.
Вот, например, мастерская медника. Здесь не только металлические подносы и кувшины, но и сам усто. Он сидит перед наковальней, работает. Его изделия покрыты узорами и блестят как золотые. А сам усто в старом халате, подпоясанном вылинявшим платком.
А куклы? Разве не интересно? Их делали народные кукольники и показывали в кишлаках и на гузарах. Больше всего узбеки любили смотреть похождения храброго и хитрого Палвана Качала[26]. Он всех побеждал — и злых усатых ханов, и солдат с ружьями.
И паранджу увидели ребята своими глазами, и комнату для приёма гостей — мехмонхону, про которую им Сева Клюев писал.
Пока обратно ехали, только и говорили о том, какая интересная республика Узбекистан. Просто расставаться с ней не хотелось.
Поэтому Вадик Александров, вернувшись домой, решил устроить чаепитие по-узбекски. Он вынес из столовой все стулья и стол, притащил одеяла и расположил на полу по краю ковра. В центре расстелил дастархан — мамин платок с розами — и поставил поднос.
В гости он пригласил обоих Вовок. Сначала они слегка оробели, потом ничего, освоились… Снять обувь — дело привычное; накрутить на голову полотенце, чтобы чалма получилась, — можно; сесть на пол, скрестив ноги, — пожалуйста. Заминка вышла с распределением гостевых мест: сидеть надо по старшинству, а они все одного возраста и учатся в одном классе. Подумав, сообразили — по росту.
