-   Валера, давай, каждый день будем посещать какую-нибудь страну или место? Будем узнавать о ней, читать, смотреть, а потом вместе путешествовать по ее территории.

Это показалось захватывающим даже для меня, что уж тут говорить про мальчишку, просидевшего десять лет в ограниченном пространстве. Думаю, даже если и были у него моменты просветления, то вряд ли его радовало окружение, чтобы стремиться вновь вернуться к нему.

* * *

Глава 16. ч.2

Главный корпус не вызвал у нас особого любопытства, что тут может быть для нас интересного. Хотя все современно, все красиво. Шикарный вестибюль, охрана, светлая широкая лестница на верхние этажи, коридоры с нишами, украшенными зелеными растениями, более присущие элитным лечебным заведениям или клиникам, чем офисному зданию, небольшие кулуары с мягкими креслами, хорошо оформленные кабинеты и приемные.

Но таких интерьеров сейчас пруд пруди. Поэтому, бегло осмотрев два этажа, полюбовавшись на новенькую сантехнику в стерильных туалетах и потыкав пальчиками в кнопки на панели управления видеонаблюдения за всем центром, а попросила показать нам школу. Все же, это для нас более актуально, чем кабинеты.

-   Сейчас, еще кое-что посмотрим, а там и в школьное здание пойдем. – Дед подвел нас к лифту и нажал кнопку вызова.

Ну надо же, на три этажа и лифт! Шикуют господа! Но, как оказалось, я была в корне неправа. На третьем этаже нас ждало самое интересное. Эти помещения были предназначены для младенцев от недели и до двух-трехлетнего возраста. Так сказать, временные ясли-сад. И лифт для мам-пап-бабушек с колясками был более чем необходим.

Открытие центра намечалось на середину сентября, но мы выпросили сдвинуть дату до Митиного дня рождения, чтобы привезти мальчика на это знаменательное событие. Он так мечтал попасть на него, не понимая, что это официальное мероприятие не может принести радости детям. Наверное, он путал его с праздничной линейкой перед началом школьных занятий. Но объяснять я ему ничего не стала, сам увидит.

А пока во всем здании стояла вполне объяснимая тишина. И только здесь, выходя из лифта, мы услышали громкие голоса, раздававшиеся в одном из кабинетов.

-   Данилыч!!!   –   Рванулась я с места, узнав знакомый голос, без стука влетела в кабинет и с разбегу впечаталась в спину (вообще-то, чуть пониже) Сан-Саныча. Следом, немного отстав, притопал Валера, а там уже и дед подошел.

Уф! Хорошо, что, на радостях никто не заметил моей опять не вовремя проявившейся детской непосредственности. Мужчины, как водится, поздоровались, потом дружно заговорили, перескакивая с одного на другое.

Сказать, что я была рада, будет не совсем верно, я была безмерно счастлива. Ивана Даниловича освободили от прежних обязанностей и перевели на постоянное место сюда, к нам. Он только что из аэропорта и, узнав, что мы сегодня тоже будем здесь, решил сразу направиться к месту работы.

И вот сейчас, он встал из-за стола, где просматривал бумаги и, не выпуская их из рук, шагнул навстречу. Наклонился, поднял меня на руки, наконец, положил документы на стол, и устроился на диване. Дед, притянув Валерика, сел рядом.

-   Ну-с… рассказывайте!   –   Весело начал Данилыч   –   довольны, что я к вам?

-   Да!!!   –   хором закричали мы.

И я счастливо хлопала в ладоши и заливалась смехом, словно мне и вправду было два годика с хвостиком, а не под сто лет. Мне понравилось так открыто выражать свои эмоции, не чинясь и не сдерживаясь, не оглядываясь на то, как это будет воспринято окружающими. И я вовсю этим пользовалась, наряду с многими детскими приемчиками.

Налетевший внезапно ветерок смахнул со стола стопку бумаг и швырнул на пол. Вскочив, мы с Валерой забегали, подбирая бумаги, Сан-Саныч кинулся закрывать окно, а Данилыч спасать оставшиеся на столе документы.

Подавая собранные на полу бумаги, я, мельком глянув на верхний лист, выцепила из текста имя   –   Андрей Владимирович   –   и сердечко тревожно екнуло.

Подала бумаги Данилычу, не отводя от них взгляда. Наставник тоже насторожился, сразу почувствовав смену моего настроения. Перевел взгляд на бумаги, пробежался по тексту и опустил голову на руку, прикрыв глаза ладонью. Я уже давно выучила его привычку, обхватив рукой верхнюю часть лица, обводить средним и указательным пальцев вокруг глаз, останавливаясь на переносице. Если Данилыч прикрыл глаза рукой, значит нарисовалась проблема.

-   Иван Данилович?   –   осторожно спросила я   –   что там?

-   А?   –   он поднял голову несколько раз с усилием прикрыл-открыл глаза, словно настраивая зрение   –   да ничего страшного, все в порядке. Просто немного неожиданно. Комиссия из Института приезжает… несколько раньше, чем предполагалось.

-   Не поняла, разве Институт имеет право инспектировать наш центр? Это же частное заведение? Получается, он будет в подчинении Института?   –   я протянула руку к документу   –   можно?

Данилыч рассеянно взглянул на документ, еще переваривая свалившуюся новость и кивнул.

-   Да, конечно. Я думаю, всем нужно ознакомиться   –   он встал из-за стола, подошел к окну, скрестив руки за спиной, и стал смотреть во двор, на окружающий лес, еще почти не тронутый проектировщиками и строителями.

Территория уже начавшего свою жизнь Центра была огромна по городским масштабам. Как Алексею удалось пробить такой участок, он не спрашивал. И то, что его усадьба граничила с территорией Центра, тоже было удачей. Этот кусок леса, еще не занятый дачниками и не подходящий под сельскохозяйственные угодья, оказался для них подарком судьбы. Возможно, его резервировали для других целей, но на сегодня все сложилось замечательно. Участок как нельзя лучше подходил их целям. Река, сосновый бор, свежий воздух.

И планов, планов...

Иван Данилович прекрасно отдавал себе отчет, что совершенно бесконтрольно Совет не позволит ему работать. Но до последнего надеялся, что, пусть уж не до первого выпуска, но хотя бы несколько лет, у него будут развязаны руки.

Но увы! Это распоряжение Института ясно показывало, что той свободы, о которой он размечтался, не будет.

И уж совсем ударом под дых было назначение Андрея куратором Центра.

Прямо за окном, как живые, колыхались ветви сосен, отклоняясь в одну сторону от порывов ветра, и тут же возвращаясь на место. Мысли Данилыча унеслись в детство, в далекие восьмидесятые.

* * *

Глава 17. ч.1

Совсем пацаны, шестилетний Ванька и трехлетний карапуз Андрюша. Они были соседями по бараку. Нет, их барак не был похож на те корявые грязные строения, что любят показывать в нашем кино. Это был одноэтажный, длинный деревянный дом на четыре семьи, разделенный соответственно на части. В каждую вело отдельное крыльцо из просторного продолговатого дворика, с противоположной стороны дома, застроенного дровяными сараями. И никакого асфальта или бетона, только мягкая, вытоптанная по дорожкам трава и невысокие кусты неприхотливых цветов ромашек, бархатцев, календулы, что высевались и всходили сами по себе.

Ваня был одним ребенком в семье, Андрюша тоже. Только у Вани были мама, папа, и даже бабушка. А соседке, матери-одиночке, приходилось часто оставлять ребенка на соседей. Поэтому, Ваньке постоянно приходилось нянчиться с малышом. Так и росли они рядом, почти братья, почти родственники. Ваня привык присматривать за подрастающим Андрюшей, и считал себя ответственным за него.

А мальчишка рос исследователем. Все, начиная от будильников, магнитофонов и заканчивая живыми доступными ему по возрасту существами   –   букашками, бабочками   –   вызывало у него живейший интерес и стремление разобраться, как оно там устроено. Ваня же, напротив, рос мальчиком жалостливым, сочувствующим не только всему живому, но и каждой сломанной веточке или затоптанному цветку. Более того, он бережно относился к любой сделанной вещи, справедливо считая, что человек, создавая ее, отдал кусочек своего времени, своей жизни, своей души, и относиться к этому нужно соответственно.