Чудовищность марсианской катастрофы заставила задуматься обе стороны. Был поспешно составлен и ратифицирован мирный договор. Эми присутствовала на церемонии подписания в разрушенном городе своего детства, Афинах. Но из тех суровых и страшных событий никто не вынес ни урока, ни долгой памяти. Хрупкий мир между Землей и дальними продержался целое столетие — но лишь потому, что ведущие силы на Земле были заняты восстановлением планеты, исправлением вреда, нанесенного Переворотом, веками глобального потепления и индустриализации.

Эми обзавелась семьей и вместе с партнером строила город Радужный Мост на Каллисто. После смерти партнера она переехала в Афины на Тетисе и начала новую карьеру — медтехника. Эми подружилась и временами сотрудничала с геномагом Авернус и, как и она, участвовала в движении за мир и сотрудничество с Землей. Потому альянс и посадил Эми в тюрьму после войны.

— Но я никогда не была отказницей, — призналась она. — Я слишком стара и труслива, чтобы участвовать в ненасильственных протестах. Потому меня и послали сюда вместе с прочим старьем.

Фелис преподнес ей приукрашенный рассказ о своих путешествиях в поиске Зи Лей: о годе, который он провел, расчищая и отстраивая Париж на Дионе, о путешествии с бродячим геологом Карилом Межидовым. У Фелиса не хватило духу рассказать о том, сколько у них общего с Эми. Ведь оба они в прошлой жизни росли на Луне, где Фелис был рожден и генетически модифицирован с тем, чтобы напоминать дальнего, превратиться во взрослого всего за две с половиной тысячи дней, стать шпионом и диверсантом. Если Эми и заподозрила его истинную натуру, то ничем не выдала этого, не спросила, кто спроектировал его генные модификации, откуда он явился и что делал до войны. Похоже, он ей нравился как есть. В самом деле, прошлое — это то, что уже прошло. Его незачем поминать. Нынешняя жизнь — это ежедневная тюремная рутина, день за днем — словно бусина в четках, каждый — крошечная доля искупления грехов.

Спустя полторы сотни дней после того, как Фелис Готтшалк очнулся в тюремной клинике, прибыла новая партия заключенных: геномаги, инженеры, эксперты в самых разных областях науки и технологии. Новеньких поселили в Трасти–тауне, а не в бараках и заставили сотрудничать с учеными Евросоюза и бразильцами с территорий, контролируемых кланами Пейшоту и Набуко. Одна из новеньких, Бель Глайз, худая как скелет женщина лет шестидесяти, была старой подругой Эми. Теперь она частенько сидела рядом, когда Эми играла с Фелисом в шахматы. Бель Глайз была математиком и поэтессой. Если верить Эми — знаменитой во всех обитаемых мирах Внешней системы. Но Бель почти ничего не рассказывала о своей работе — да и вообще мало говорила.

— Сейчас не то время, — скупо улыбнувшись, ответила она, когда любопытство побороло робость Фелиса и он осмелился спросить, написала ли она что–нибудь в тюрьме.

Ему Бель не очень–то нравилась. Большинство дальних скрупулезно поддерживали телесную чистоту, но от Бель постоянно исходил кислый запашок, длинные бледные волосы свисали сальными прядями, ногти были обгрызены до подушечек. Бель сидела, сгорбившись, потерянная, одинокая, наблюдала за игрой со сбивающим с толку напряженным вниманием и походила на молчаливого укоризненного призрака.

Эми сказала Фелису, что ему следует поменьше критиковать Бель и побольше стараться понять ее. Она потеряла на войне несколько ближайших родственников. Ее арестовали по высосанному из пальца обвинению, чтобы европейцы и бразильцы могли использовать ее опыт и знания в области математики, связанной с поиском данных. Бель с трудом приспосабливалась к тюремной жизни.

— Она — самый умный человек из всех, кого я знаю, — сказала Эми. — Ее разум работает на очень абстрактном уровне. Допросчики не понимали ее, даже когда она изо всех сил старалась что–то объяснить им. Потому ее запугивали и били. Ее пичкали огромными дозами «сывороток правды», подвергали через имплант мощным болевым импульсам, когда казалось, что Бель в особенности упряма. Но из–за того ей было еще труднее рассказывать. А ее били и наказывали все суровее и безжалостней. Такая вот жуткая петля обратной связи. Я пытаюсь лечить Бель когнитивной терапией, наблюдение за нашей игрой — часть процесса.

Эми была хорошим другом Фелиса — и единственным. Он нуждался в ее медицинских познаниях, в лекарствах, смягчающих симптомы болезни. А это значило, что он должен попытаться стать другом Бель Глайз. Та была очень одинока в Трасти–тауне. Она или сидела в комиссариате, или бродила между жилыми блоками, заламывала руки, потирала их, словно пытаясь содрать невидимое, но стойкое пятно, непрестанно шевелила губами, глядела в никуда. Она часто захаживала на променад, туда, где стена меньшего купола вплотную подходила к наружной стене. Там с длинной плоской полосы строительного алмаза открывался вид на лунную поверхность. Ничего особенного: обычная холмистая равнина, испещренная мелкими кратерами и грудами щебня с несколькими крупными скалами там и сям, тянущаяся до низкой гряды на горизонте — кромки другого кратера. Но панорама завораживала и успокаивала Бель.

Фелису Готтшалку тоже нравился пейзаж. Он любил наблюдать за тем, как меняют форму тени, как цвета плавно переходят от оттенков серого к бронзе и золоту, когда в черном небе восходило Солнце. Это напоминало последние дни учебы, когда Фелиса с братьями выпустили на поверхность и он был полон радостных надежд, мечтал об ответственных заданиях, о победах, которых поможет добиться, и — немного — о бегстве. Уже тогда он мечтал о том, чтобы стать другим, найти настоящего себя. А иногда при взгляде на пейзаж в голову помимо воли приходили простые выводы: длина экватора Луны — одиннадцать тысяч километров, кратер Королёва чуть в стороне от экватора. Если пройти две тысячи километров на восток, можно увидеть, как восходит Земля. Поход займет около двухсот часов — немногим более восьми дней.

Однажды Фелис стоял, погруженный в размышления, — и вдруг услышал за спиной шум. На дальней стороне газона, покрытого редкой сухой травой, двое холопов Эдза Желота ходили вокруг Бель Глайз, насмехались, не давали уйти. Фелис подошел ближе и узнал того из мучителей, кто был длиннее: Жанг Хилтон. Его руку Фелис сломал в короткой стычке полгода назад. Жанг пытался — впрочем, без особого энтузиазма — расстегнуть комбинезон Бель. Та яростно и молчаливо защищалась, одной рукой прикрывала замок, второй отпихивала нагло пристающего Жанга. Его приятель ухмылялся и отпускал сальные шуточки.

Высоко над головой висел дрон, отчетливо видимый на фоне голубого купола. Идя по траве, Фелис слышал шелест его роторов. Жанг повернулся к Фелису, спросил, хочет ли новенький тоже малость пощупать.

Фелис не обратил на него внимания, спросил у Бель, все ли с ней хорошо. Она коротко кивнула, плотно сжав бескровные губы.

— Я провожу вас до вашей комнаты, — предложил Фелис.

— Мы ее разогрели, а значит, ты пришел на готовенькое? — спросил Жанг. — Не получится!

Он улыбался, но в глазах виделась откровенная угроза.

— Как рука? — спросил Фелис.

— У меня кости срастаются быстро. А у тебя?

— Если хочешь драться со мной, не вовлекай других, — предупредил Фелис. — Просто подойди сам и получи.

Он смотрел надзирателю в лицо, выжидая, пока тот решится на драку, — но боковым зрением видел и приятеля Жанга.

А тот вдруг повернулся. Тогда Фелис мотнул головой — доля секунды, не больше — и увидел, что с запада приближаются двое мужчин, а еще — мужчина и женщина — с востока, все — ленивой вальяжной походочкой хозяев жизни. Понятно. Банда Эдза. Фелис заметил, что выражение лица Жанга чуть переменилось, тот сунул руку за пазуху — но не успел завершить движение. Фелис поймал запястье, повернул, швырнул надзирателя наземь и сильно пнул под челюсть, в нервный узел, затем выдернул из–за пояса короткую дубинку и повернулся к приятелю Жанга. Приятель откуда–то вытащил кистень с тремя шариками, держал его низко и мотал из стороны в сторону, отходя боком.