Диспетчер приказал обогнуть район пожаров, свернуть на юг, а потом на восток, чтобы достичь базы АР. Кэш приземлился, зарулил в ангар. Сержант, забравший ящики с крабами и креветками, сказал, что люди пытались пройти по высохшему руслу Хондо. Архиепископ Остина повел большую демонстрацию, протестующую против безумной растраты богачами драгоценной воды: сволочи поливают ею сады!

Кэш подумал о разительном контрасте между выжженными окрестностями и роскошной зеленью холмов богатого района. Да, возможно, архиепископ и прав.

Сержант был суровым старым воякой — повязка на пустой правой глазнице, на левой руке не хватало трех пальцев. Он всегда доподлинно знал, что к чему и кто виноват.

— Раньше богатые семьи всегда страдали первыми, — сказал он Кэшу. — Я еще помню, как лет тридцать назад, когда с едой было хуже нынешнего, богатеи распахали свои сады и парки, чтобы растить зерно и всякое такое. Все жрали дрожжи, как и мы. А теперь они чувствуют себя в силе, плюют на всех. Люди сидят на рационах, голодают, а золотые юнцы закатывают экстравагантные вечеринки или рассекают по городу, чтобы подхватить наших девок, да швыряют хлеб прохожим. Богатеи держат бассейны полными, фонтаны работают, а люди стоят в очередях у колонок. Ну так и неудивительно, что народ взбунтовался. И, заметь, не один день уже. Почти всех моих людей забрали унимать бунт.

— Настолько все плохо?

— Взяли даже клерков, охрану базы. Парень, будешь торчать здесь, заберут и тебя, — заметил сержант.

— Да уж вряд ли. Кто–то должен им возить деликатесы.

— Это уж точно, — сказал сержант и сплюнул под ноги.

На следующий день Кэш рассказывал Говарду:

— Я взял тамошний микроавтобусик и выехал из базы, хотел посмотреть на их дела как можно ближе. Я был не в форме, автобусик без эмблем АР, но все равно в меня швырнули пару камней. Знаешь, где большая площадь, там, у старого вокзала? Ее превратили в полевой госпиталь. Наверное, уже сотни две раненых, и прибывают все новые. И убитых хватает. Власти развернули части из четвертого батальона, и те стреляют боевыми.

— Сколько, по–твоему, мертвых? — спросил Говард.

— Я насчитал двадцать восемь: женщины, мужчины, двое детей. Потом явилась толпа полицейских — подчищать, я уехал. К реке я так и не подобрался, но разбитых витрин видел много. Многоэтажка горела, и никто не пытался тушить. Наверное, все пожарные машины пошли на ту сторону реки, защищать богатеев.

Кэш основательно отхлебнул пива. Первая за день бутылка, в десять утра. Кэш знал, что дядя этого не одобряет, но ведь надо было унять дрожь в руках и давление в голове. Кэш и Говард поднялись на крышу многоэтажки, где угнездились люди из бейкеровского клана. Тут Говард держал своих голубей в проволочных клетках, растил в корытах помидоры и травку.

Разговаривая, Говард осторожно и деловито отщипывал боковые побеги у молодых томатов, прыскал из пульверизатора водой, чтобы смыть пыль с листьев. За периметром базы и насыпью с кольцевой дорогой посреди долины лежал Бастроп: сотни одинаковых десятиэтажек, собранных в прямоугольные кварталы. Над городом мерцал нечистый раскаленный воздух. А к северу поднимались лесистые холмы, такие свежие и зеленые под пронзительно–голубым небом.

— Насколько я знаю, буча уже давно зрела в рабочих кварталах, — сообщил дядя Говард. — Архиепископ Остина — молодой, горячая голова. Ему не терпится сделать себе имя. Ну, ребята из ЦТРС держат его под домашним арестом, будто бы для его же защиты, но готов спорить — больше мы про архиепископа не услышим.

— По меньшей мере, он покусился на статус–кво, — заметил Кэш.

— Ну, в Остине он покусился на статус, а статус покусился на него. И еще как, — сказал Говард Бейкер, методично опрыскивая листья водой, обрабатывая каждый сверху донизу. — Ты же видел раненых и мертвых. Хочешь, чтобы это случилось и здесь? Я, честно говоря, не хочу. Чтобы убедить в чем–то людей, не обязательно сжигать их дома. Кстати, я не зря тут распинаюсь, а?

— Я не собираюсь делать глупости, — пообещал Кэш.

— Я надеюсь. Ведь в нашей семье желание наглупить — наследственное. Ты, может, того не понимаешь, но ты ценен для нашего дела. Конечно, оно не такое славное, как водить космические корабли в окрестностях Сатурна, но, по мне, гораздо полезнее. Ну так занимайся им. Мы, Бейкеры, пролили достаточно крови для других. Настало время повоевать за себя.

Семья Бейкеров была шотландско–ирландского происхождения и переехала из Виргинии в Техас, когда Техас еще был республикой. Много Бейкеров погибло в войне с конфедератами, и гораздо больше — в войнах двадцатого и двадцать первого веков. Бейкеры пережили скверное время климатической катастрофы и Переворота, когда поднимающийся океан сделал тщетными все попытки спасти прибрежные равнины в Мексиканском заливе и погнал миллионы беженцев в глубь континента. Тогда Бастроп распух, из сонного провинциального захолустья стал крупным городом, набитым многоэтажками и вертикальными фермами. Бейкеры были народцем гордым и упрямым, поступали по чести, как ее понимали, а не по закону, держались за своих, с легкостью поддавались любому наркотику и частенько умирали насильственной смертью. Большинство непримечательно жило и незаметно умирало, но время от времени кровь Бейкеров давала кого–нибудь, способного отличиться в мире за Бастропом: боксера–чемпиона, звезду футбола, певца кантри, просадившего состояние на целой метели кокаина и метамфетамина, и с дюжину военных героев.

Кэш уж точно унаследовал буйную семейную кровь. Ему хватило ума присоединиться к ВВС и покинуть Бастроп, но самоуверенность и неосторожность доконают любое везение. Он был героем — и попал в опалу. Вернуться уже нельзя. Остается лишь благодарить дядю за помощь и за возможность покончить с занятиями контрабандой. Все–таки хорошо, что дядя помог вылезти из этого дерьма. Но всего лишь возить оружие «всадникам свободы» — мало. Засуха и голод показали всем, как несправедливы власти. А в душе Кэша раскаленным углем сидела злость и обида — как и у обычных людей, вышедших теперь на улицы. Богатые и сильные презирали народ, брали, использовали и отшвыривали без малейших колебаний.

Этим летом вспыхнули бунты во многих городах по обоим берегам Рио–Гранде. Бунты безжалостно подавили, вожаков показательно судили и казнили. Кэш стоял плечом к плечу с другими из АР‑669 на блокпостах и баррикадах, патрулировал улицы — и все время думал, что встал не на ту сторону, помогает унизившим и оскорбившим его людям, встал против тех, кто заслуживает большего.

Когда наконец пришел ноябрь и с ним дожди, в стычках погибли больше трех тысяч человек и вдесятеро больше оказалось в тюремных лагерях. Кэш некоторое время помогал распределять еду в Бастропе и Коламбус Ривер, а потом вернулся к полетам — большей частью между складом АР‑669 и западными территориями, где АР расчищала старые нефтяные поля, утыканные насосными установками и ветряками, сносил руины мелких городов и дорог. Земля там почти исцелилась — пустая, просторная, такая спокойная под безжалостным небом, заросшая канделиллой и сенегалией, кустами креозота, высокой травой. Росли и новые, специально спроектированные деревья, которые выживали там, где, кроме них, не могло укорениться ничто живое. В зарослях снова завелись антилопы и толстороги, пумы, волки и черные медведи — потомки животных, которых разводили и выпускали солдаты АР полвека назад.

Однажды в начале апреля Кэш летел над рыжими холмами, как вдруг вдалеке блеснуло — словно бутылочный осколок под солнцем среди густых деревьев в расщелине. Кэш свернул к ней и заметил примостившийся посреди рощи белый домик у самого истока ущелья, над пустым речным руслом. Запищала рация, механический голос сообщил, что самолет вошел в запрещенную зону. Кэш развернулся и полетел восвояси, к руинам городка у места давних ядерных испытаний, которое АР начала недавно расчищать. Он думал про дом на хребте над высохшим широким руслом — и про другой, в венесуэльских джунглях. Хм, странные идеи иногда приходят в голову.