— У нас хватит кармы на то, чтобы организовать исследование проблемы, — позднее этим вечером сказал Ньют Мэси на борту «Слона». — Продвинем немного идею — а вдруг он подхватит?

— Как думаешь, он одобрит нашу помощь? — осведомилась Мэси.

— Должен, по идее. Ведь работать придется ему. Я даже не подумаю лезть в бюрократические джунгли, которыми обязательно обрастет подобный проект. Но вот создать зародыш этого дела мы сыну поможем.

Увы, иногда Ньют ничего не видел прямо под носом, кроме своих проектов.

— Я имела в виду, представь себя в возрасте Дарвина, — терпеливо посоветовала Мэси. — Как бы ты почувствовал себя, когда бы родители полезли в твои планы?

— Черт возьми, да не было у меня тогда никаких планов!

— И ты был крайне благодарен всякий раз, когда Эбби вытаскивала тебя из беды?

Ньют рассмеялся.

— Уела, сдаюсь. Но я все–таки хочу найти способ помочь парню. А ты — разве нет? Для компании это может быть фантастической возможностью. Начальные затраты будут ого, но потенциальный выигрыш — куда выше.

— Конечно же, я хочу помочь, — согласилась Мэси. — Но я не хочу управлять его жизнью вместо него самого.

Ньют немного подумал.

— …Хм, думаю, пусть парень основывает свою компанию — а мы выступим как субподрядчики. Мы дадим ему кредит, но распоряжаться всем станет он. Пусть сам продвигает дело, а там будь что будет. Но парнишка–то умный. Думаю, у него выйдет, если ему не наскучит и он не вздумает бросить и заняться чем–нибудь другим.

Мэси с Ньютом гостили у Дарвина два дня. Мэси обсудила последние теории панспермии с экзобиологом. Тот уговорил ребят взять его на комету, чтобы достать образцы из глубины ядра. Пока он не смог обнаружить признаков биологической активности, но его коллекция биомолекул, замороженных с момента создания Солнечной системы, несомненно, будет ценным добавлением в обширную копилку знаний о первичном диске околосолнечной материи. Родители поговорили с сыном о поселении–океане, не критикуя и не вмешиваясь, постарались поддержать идею — и уверили себя в том, что, даже если ничего не выйдет, никакой беды не случится. Дарвин молод, в Солнечной системе — море возможностей.

Затем Мэси с Ньютом попрощались, «Слон» стартовал, описал петлю вокруг Марса, чтобы вернуться в плоскость эклиптики, и понесся к планетам–сестрам, Земле и Луне.

Мэси не была на конференциях, посвященных «Великому прыжку вдаль», уже восемнадцать лет. Она прекратила заниматься исследованиями планет в других звездных системах из–за работы на Титане, отнимающей почти все время. На первый взгляд, на конференции ожесточенно спорили все о том же: от картирования экстрасолярных планет до Святого Грааля преодоления скорости света. Все такая же социальная динамика: молодежь желает показать себя, старики — защитить репутацию. Присутствовала даже пара «призраков», как обычно, держащихся особняком. Все смотрели на них как на изгоев, истраченных, бессильных парий, наконец–то помирившихся с великим обществом Солнечной системы, но еще находящихся в долгом и мучительном процессе интеграции.

Мэси знала большую часть делегатов — старых друзей, ставших чуть более седыми и медлительными, но в остальном практически прежних. Кое–кого не хватало, и прежде всего — Пита Бакалейникофф, выговорившего себе место на Фолусе, планетоиде — «кентавре», снабженном масс–движками и теперь направляющемся к Дельте Павлина, в путешествие, которое продлится тысячу лет. Джанко и Джанпей Асаи все еще исследовали землеподобную планету Дельты Павлина, Терру. Используя составной телескоп с огромной базой — целое облако, растянувшееся между Юпитером и Сатурном, — Джанко и Джанпей добились разрешения меньше километра и теперь обсуждали с Питом и командой, направившейся к Фолусу, где лучшие посадочные места, местность, пригодная для постройки города, модели климата, карты растительности и многое другое.

Так что главная разница была в том, что первая конференция, которую видела Мэси, ограничилась чистой теорией. А теперь вдобавок к Фолусу еще несколько планетоидов были переделаны в корабли, где могли жить целые поколения. Восемь лет назад Шри Хон–Оуэн и ее ветвь ушли к Фомальгауту на куске реголита, вырезанном из Януса, — и до сих пор ускорялись. Они уже достигли середины кометного пояса — семьдесят пять триллионов километров от Солнца.

После окончания конференции, загруженные приглашениями посетить всевозможные исследовательские институты, Мэси с Ньютом стартовали с Луны и пошли к Земле по древней траектории возвращения — медленное, ленивое трехдневное путешествие. Материнская планета медленно росла перед ними — и вот «Слон» вышел на орбиту в полутысяче километров над экватором. Мэси указывала на горы, моря, города и реки, с удовольствием называла их. Ньют сказал, что, конечно, все уже обсудили и решили еще перед отлетом, но если Мэси все–таки передумала, есть захваченная на всякий случай пара экзоскелетов. Можно спуститься вниз на шаттле.

Мэси задумалась. Ньют внимательно глядел на нее.

— …Нет, — наконец выговорила она. — У нас впереди еще много встреч и перелетов, а я хочу успеть к Хане до срока. Может, в другой раз.

— Но мы так близко — рукой подать. А мне интересно повидать место, откуда ты произошла.

— Откуда произошли все мы, — уточнила Мэси.

— Не я. Я родился на Титании.

— Там, внизу, то же самое, что и в любом другом месте. Плюс к тому давящая гравитация, переполненные города, кусающие твари, болезни…

— И ветер, и дождь, и все прочее, по чему ты скучаешь…

— Я переросла эту скуку. Мы летим дальше, — заключила Мэси.

Они ненадолго пристыковались к орбитальной станции, висящей на синхронной орбите над экватором, разгрузились, а затем направились к внутреннему краю пояса астероидов, к поселениям–пузырям, созданным из мелких спутников Сатурна Шри Хон–Оуэн и ее командой, — тонкой, прерывистой дуге садов, опоясывающей Солнце. Приемная дочь Ньюта и Мэси, Хана, жила на самом большом из садов–пузырей, названном Паньгу в честь китайского первочеловека–демиурга, с мужем Ксандером Элиотом и близнецами Эбби и Китом. Близнецам уже исполнилось семь лет, а Хана донашивала новую пару близнецов естественным образом, так же как Мэси носила Дарвина, и собиралась рожать через три недели — потому Ньют с Мэси и отправились в гости.

Паньгу был двадцать километров диаметром, опоясан бугристой оболочкой из наполненных водой пузырей для защиты от солнечной и космической радиации, но в остальном он немногим отличался от поселения, построенного Свободными дальними на Нефеле. Домом Ханы и Ксандера был купол–палатка с садом на поверхности самого астероида, откуда открывался вид на огромный простор до внешней оболочки, усеянный платформами с лесами и фермами, подвешенными к ее распоркам. Над платформами сияла сеть ламп, слой над ними — инфраструктура, обеспечивающая жизнь поселения.

Ксандер был пилотом и уходил вместе с Ньютом на многие часы. Зять с тестем осматривали корабли в ангарах, с головой ныряли в споры о крохотных улучшениях маршрутов между внутренними и внешними планетами и последних достижениях в разработке быстрых термоядерных реакторов. В отличие от братьев — одержимого кометами Дарвина, Хана, теперь увлеченного улучшением садов, оставленных Авернус в атмосфере Сатурна, а через год–другой наверняка столь же пламенно увлеченного чем–нибудь другим, — Хана была человеком очень здравомыслящим и прагматичным. Она обзавелась домом с партнером и детьми, состояла в команде, поддерживающей экосистему поселения — модификацию структуры «фитопланктон — криль — рыба», свойственной земным антарктическим морям, — в водяных пузырях, окружающих астероид. Хана любила свою жизнь и не видела причин радикально менять ее.

Однажды, когда Ньют с Ксандером снова спрятались в ангарах Паньгу, Мэси с Ханой взяли близнецов в лес на острове. На организацию экспедиции потребовалось целое утро. Они двинулись в путь далеко за полдень и поехали на вагончике по монорельсу, проложенному в центре огромной полой опоры внешней оболочки.