А может быть, эта записка и не ей. У меня мелькнула об этом мысль, но уже потом, когда отправил письмо.

Эта записка… Такой неуютной показалась мне наша квартира, все, что напоминало о Вере. Весь день ходил как больной и не мог заснуть. Наутро снова принялся уговаривать себя, что записка адресована не Вере. Ничего из этого не вышло. Тогда стал иначе осмысливать все, что в ней написано. Ну и что, если «сказка»? Это мог написать приятель, один из тех, с кем она работает вместе.

Тут я вспомнил, что начальника геологической партии зовут Юрием Петровичем. Отлично его знаю: у него жена, дочь. Как это я сразу не догадался? Неужели он?!

Сразу вспомнилось, что этот май она проводила дома, не была в горах. С апреля работала над диссертацией, целыми днями просиживала в библиотеке. Она еще не защитилась, дописывала какие-то главы. Значит, эта записка ей. У них была переписка. Тайная, которую от меня скрывали.

И тогда я не выдержал: бросил все и помчался в горы. Мне было необходимо все выяснить до конца.

Теперь напротив Бабаева сидел Кадыров. Он положил руки на колени и словно замер.

— Фамилия, имя?

— К-кадыров. С-сахиб. — Он слегка заикался, если начинал волноваться. Одна бровь у Кадырова поднялась, обнажила багровый рубец.

Был судим, приговорен к трем годам лишения свободы за хулиганство. Наказание отбыл. С прошлого года работает подсобным рабочим в геологической партии.

— Вчера вечером вы были в ресторане. С кем сидели, по случаю чего?

— Я, Султанов и Митька Тля… Едем мы, а тут человек голосует на дороге. Остановились, он — в кузов. Вот-те и раз: Митька! Много лет не виделись.

— Как его фамилия? Где познакомились?

— Не знаю. Тля и Тля. Вместе отбывали наказание.

— Где он теперь живет? И что делал в горах?

— Не знаю. Спрашивал, как я живу. Х-хорошо, отвечаю. Вот сегодня получили зарплату. А он г-говорит: тогда угощай.

— В каких отношениях вы были с геологом Сениным? — Этот вопрос явно озадачил собеседника капитана.

— В х-хороших.

— А с Верой Васильевной Голубевой?

Кадыров окончательно растерялся.

— Они оба убиты. Теперь вы понимаете, почему нас интересует Митька Тля?

В глазах Кадырова застыл страх.

— Но я п-правда больше ничего о нем не знаю.

Вернувшись в управление, майор Леднев убедился, что помощники зря времени не теряли. Прежде всего он познакомился с результатами дактилоскопической экспертизы. На бутылке, которой был убит Сенин, следы не сохранились. А вот на раскладушках были обнаружены отпечатки пальцев, принадлежавших разным людям, в том числе рецидивисту Рослякову Дмитрию Ивановичу. После отбытия наказания в декабре прошлого года он выехал в Андижан.

Судебно-медицинская экспертиза определила, что у Сенина была кровь первой группы. Между тем на бутылке, которую приобщили к делу, оказались и несколько капель крови второй группы. Возможно, убийца поранил руку?

Майор связался с ГАИ:

— Меня интересуют все машины, которые вчера после девятнадцати часов проезжали через Орлиную.

— Разрешите, Петр Ильич? — В дверях появился лейтенант Ходжаев. — Вот фотографии Рослякова. Мы их уже размножили, направляем по списку.

Позвонил Бабаев, доложил о том, что стало ему известно.

— Вы мне этого Тлю найдите! — потребовал Леднев. — И еще вот что: выпишите на завтра, часам к десяти утра, повестки Султанову и Кадырову. Я с ними тоже хочу поговорить.

Леднев набрал номер телефона следователя прокуратуры.

— Приезжайте ко мне, — сказал Музаффар-заде, внимательно выслушав его. — Вместе подумаем. А здесь, кстати, Голубев. И еще, Петр Ильич. Мне очень нужна ваша машина.

В ресторане «Фарогат» преобладали синие тона. Васильковые скатерти на массивных столах, бирюзовая раздвижная стена, отделяющая зал от бара, небесная фресковая живопись на потолке. Тяжелые темно-синие шторы загораживали дневной свет. Ваганова это раздражало.

Он никак не мог понять, почему согласился пойти в ресторан с этим совершенно не знакомым ему человеком.

— Откуда вам так хорошо известны мои семейные обстоятельства? — наконец не вытерпел он.

— А может, я — судебный исполнитель, на алиментах специализируюсь?

Ваганов решил промолчать.

— Мы связаны одним тугим узлом, — доверительно сообщил после очередной рюмки Мавричев.

— Значит, вы сейчас с Надеждой? — До Ваганова с трудом доходил смысл его слов.

— Может быть.

— И это с вашего согласия она забрала Людмилу?

— Вот тут вы не угадали. Дело в том, что вы будто джинна выпустили из бутылки. Надежда считает: раз присудили алименты, значит, есть и у нее права на ребенка.

— Очень сомнительные.

— А по-моему, теперь все зависит от нее.

— Вы плохо знаете закон.

— Ну это не вам судить, что я знаю. — Мавричев снова налил себе. — Вы лучше спросите, почему я не сбросил вас с лестницы.

— Ну и почему?

— Интереса не было. А вот кошка у меня действительно с лестницы загремела. Известная вам женщина визг подняла. Да что ты, говорю, Валентина, разве от одной кошки человечество обеднеет?

Официантка принесла счет.

— Рассчитывайтесь, — пьяно усмехнулся Мавричев. — Ведь теперь у вас будет неплохой дополнительный заработок от алиментов…

После этого разговора Ваганов и пришел в прокуратуру.

Голубев с отрешенным видом сидел на стуле.

— Пусть его отвезут домой, — распорядился Музаффар-заде, как только Леднев появился в его кабинете.

Дежурный пошел проводить Голубева.

— Конечно, письмо написал он. — Следователь включил магнитофонную запись:

«…В воскресенье я был за Машхуром, — скрипучим, надорванным голосом исповедовался Голубев. — Меня встретил Юрий Петрович Ергин: «А Верочка недавно уехала». Я подумал: почему Верочка? Но Юрий Петрович так сердечно меня принял, что все сомнения рассеялись. «А Верочка уехала, — повторил он. — С Сениным». Меня словно обожгло: ведь и Сенин — Юрий! Так, может быть, это его записку я тогда обнаружил? Опять стало тревожно на душе. Я спросил, едва сдерживаясь, куда они поехали. Оказывается, на Орлиную…

Мне очень нужно было повидать Веру. Солнце уже заходило, когда я спустился на большую дорогу. Вспомнил, что с утра ничего не ел. Разыскал закусочную. Я очень редко пью, а тут выпил. Ничего не мог с собою поделать. Не дождавшись попутной машины, отправился пешком к Орлиной. Шел и шел, все ускоряя шаг, и никак не мог успокоиться. А мысли, одна другой обидней, распаляли меня. Потом споткнулся и упал.

Лежал и не хотел вставать. И опять думал, что все для меня на этом свете уже потеряно.

Не знаю, где и ночевал, — в каком-то стогу сена. Наступило утро, меня ждали в институте. И тут вдруг машина. Я так и не добрался до Орлиной, не объяснился с Верой. И вот у вас это письмо. Но мы бы разобрались сами. Или здесь какое-то недоразумение?..»

— Ну что вы скажете по этому поводу? — спросил Музаффар-заде, выключив магнитофон.

— Его заявление о машине мы тоже постараемся проверить, — сказал Леднев.

Следователь прокуратуры смотрел в окно. Огромный медный шар солнца уплывал за черные зубчатые горы. Где-то там, в тесных ущельях, уже начиналась ночь. Скоро и здесь, над городом, сгустится мгла, вспыхнут яркими жемчужинами холодные, лучисто мерцающие звезды.

— Ладно, Петр Ильич, утро вечера мудренее, — заключил Музаффар-заде.

Участковый инспектор Джураев протянул Ледневу фотографию Рослякова:

— Я знаю его как Андрея Валейского. Впервые встретил этого человека около месяца назад. Он прибыл из Караганды и остановился у гражданки Зябликовой, которая работает продавщицей.