— Около четырех.

— Нам надо осмотреть ваш велосипед.

Капитан Бабаев представил понятых. Почтальон сразу повел всех по заросшей травой дорожке к миниатюрному хаузу[15] с зеленоватой водой. Остановился у карагача, похожего на большую разлохмаченную метелку.

Чуть замешкавшись, показал в сторону:

— Да вот он.

У Рауфова был старенький велосипед, хорошо известный всем местным жителям. Не одну тысячу километров проехал на нем неутомимый почтальон. Этим велосипедом его когда-то премировали, и теперь он не соглашался поменять его ни на какой другой.

Полосов достал мешочек с гипсовым оттиском. Рауфов отошел, чтобы не мешать, и заложил под язык табак.

Оттиск точно сошелся с рисунком на задней покрышке велосипеда.

Начальник геологической партии был высок и крепок, с суровым, обветренным лицом и давно нестриженной бородой.

— Ергин Юрий Петрович. Прошу. — И повел за собой Леднева.

Солнце повисло над ущельем, расцветило горы. Было видно, как в подсиненном воздухе дрожали золотые лучи.

— Вот моя палатка. — Геолог показал на один из брезентовых шатров.

Леднев вошел первым, быстро огляделся. Небольшой столик, табуретка, две койки. На одной из них полулежал мужчина лет сорока, в очках, с черной шевелюрой и густыми черными бровями, в накинутом на плечи халате.

— Присаживайтесь. А это мой заместитель Гулямов, он же наш парторг. Простужен сильно, — сердито бросил Ергин.

— Мы уже все знаем. Поехать должен был я! — Гулямов снял очки. Его глаза лихорадочно блестели, он тяжело дышал и вдруг надрывно закашлялся. Достал из-под подушки термос, налил себе крепко заваренный чай в алюминиевый стаканчик. — Вместо меня поехал Сенин… — И снова закашлялся.

— Я отправил Сенина, — подтвердил Ергин. — И Голубеву, хотя Веру можно было не посылать. Да ведь Сенин редактировал ее диссертацию — вот они и поехали вместе.

«Общественная нагрузка!» — вспомнил майор.

— Только они уехали, неожиданно приехал Голубев. — Начальник партии заходил по палатке: два шага туда, два обратно. — Вообще человек он странный. Я его знаю много лет. Он любил Веру, но, как бы это лучше сказать… тяжело. И она его любила. Беспокоиться было нечего. Но он всегда тревожился.

Ергин сжал в кулаке бороду:

— Она читала нам его письма. Нежные, взволнованные. Я бы никогда так не написал. Но иногда вдруг эти письма становились резкими — и тогда он приезжал.

— Значит, Голубев уже не раз бывал здесь? — уточнил Леднев. — Зачем?

— Конечно, бывал, и не раз. Выяснять отношения приезжал, зачем же еще? Но таким возбужденным я его еще никогда не видел. — И вдруг резко повернулся к Ледневу: — Вы его подозреваете? Немыслимо!

— А вы кого подозреваете? — спросил майор.

— Я? — Ергин глубоко вздохнул. — Не знаю. Я спал… в этой самой палатке.

— В каких отношениях были Голубева и Сенин? — спросил Леднев.

— Он ей помогал…

— Почему же Голубев, зная, что его жена и Сенин были только в дружеских отношениях, приехал таким возбужденным? Вы не пытались узнать, что с ним?

— У меня своих дел по горло.

— А вы? — спросил майор у Гулямова.

— Вчера я с ним не встречался.

— В котором часу приезжал Голубев? Как он до вас добирался?

— В шесть вечера, — не задумываясь, ответил Ергин. — На автобусе до райцентра, затем по тропе. Здесь идти минут сорок… Мы объяснили, что Верочка и Юрий Васильевич на Орлиной. Он заявил: я должен ее увидеть.

— Мне известно, — сказал Леднев, — что фамилия водителя Султанов, а рабочего — Кадыров. А кто еще был с ними?

— Больше никого не было.

— Так, — протянул майор, думая о чем-то своем, — У Голубевой и Сенина были деньги?

— Конечно, — подсказал Гулямов. — Накануне всем выдали зарплату сразу за два месяца.

— С полевыми, высокогорными, безводными… — стал перечислять Ергин. — Кругленькая сумма получается.

— Как был одет Кадыров? — спросил Леднев.

— Да как обычно, — не задумываясь, ответил Гулямов. — У него приметная кепка.

Ергин вставил раздраженно:

— Эту кепку я ему привез. А что он имеет судимость, так это нас не касается.

— Я верю Кадырову, — сказал Гулямов.

— Ну а человека в желтой рубашке вы не видели? — допытывался Леднев.

— Нет. — Ергин снова закурил.

— Я тоже не видел. — Парторг весь зашелся в кашле.

— Заберите его в город, — попросил на прощание Ергин.

Гулямов кое-как успокоился:

— Да, а о Султанове мы тоже хорошего мнения.

Возле бензоколонки скопилось много машин. Раскрасневшаяся заправщица покрикивала на шоферов:

— Давай, давай, пошевеливайся! — Она ловко отбирала у водителей талоны, заученным движением включала автомат. — А, капитан. Давненько не виделись.

— Как живете, как дети? — традиционно поинтересовался Бабаев.

— Вы что, забыли? У меня ведь единственный сын. Уже студент!

— Ну и летит же время, — удивился капитан.

— Заезжайте к нам в колхоз «Победа», — предложила заправщица. — Найдем, чем угостить.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Бабаев. — Да ведь приехать смогу лишь по сугубо служебному делу.

Женщина сразу поняла, чего от нее хотят.

— Тринадцать сорок семь? Как же, вчера заправляла. Не сомневайтесь. Я уж домой собралась. Смотрю — Султанов. А в кабине симпатичный такой шатен. Ну, говорит, и женщина! Женюсь на ней. Это на мне-то?! Вот, губа-дура. А водкой несет, спасу нет.

Голубев был в синем однобортном костюме. Яркие, чуть вздрагивающие губы выдавали его волнение, когда стал отвечать на вопросы следователя.

— Семейное положение? — спросил наконец Музаффар-заде.

В глазах Голубева промелькнула тревога:

— Женат. Супруга, Вера Васильевна Голубева, — геолог.

— Когда вы с ней виделись в последний раз?

— Три недели назад. Я эти дни считаю.

— Сейчас ваша жена за перевалом Машхур?

— У меня нет прямой связи с геологической партией.

— Однако вчера вы были там…

Голубев неестественно засмеялся:

— В конце концов, что означает этот допрос?

Следователь положил на стол его записку жене. Голубев отшатнулся.

— Как попало к вам это письмо? — Теперь он казался растерянным. — Хорошо, я расскажу.

Музаффар-заде включил магнитофон.

— Я действительно написал ей это письмо, — не скрывая волнения, начал Голубев. — Просто не мог поступить иначе. Так не хотелось писать то, что написал, ведь она самый дорогой для меня человек. Я боялся. Вот уже много лет боюсь ее потерять, остаться один.

До нее однажды у меня была любовь — неудачная. Я решил, что никогда больше не женюсь. А тут Вера… И ведь когда я ее встретил, то не от нее — от себя убежал. Я решил: лучше жить одному, чем привыкнуть, но не найти взаимности. И уехал во Фрунзе. Но места себе там не находил, не мог простить, что уехал. Очень тосковал по Верочке.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы однажды я не пришел в столовую, где обычно обедал. Так вот. Обедаю я в тот день и не верю своим глазам: сидят за соседним столиком девушки, и одна из них — Вера. Уж мне ли ее не знать?! Губа у нее нижняя чуть вздернута. И брови тонкие, черные.

А откуда ей здесь быть? Смотрит и она на меня, но молчит… Ну, вы понимаете мое состояние.

Я говорю: Вера! Она кивает. Садится за мой столик, будто мы расстались вчера или пять минут назад и обязательно должны были встретиться. Она ни в чем меня не упрекает, не спрашивает, рад я или нет. Просто сидит и смотрит. И я понимаю, что больше не смогу с ней расстаться.

А она, оказывается, была проездом — ехала на практику в горы. И, конечно, мы вместе вернулись в Душанбе.