— Так точно.

Дежурный протянул бутылку с мазью.

…Шли дозорной тропой, тем же маршрутом, что и наряд сержанта Назарова. Комары гудели, пикировали, но жалить не решались. Их тоскливая песня сливалась с монотонным гулом реки.

Возле какого-то ориентира Пологалов остановился, подождал майора:

— Двести метров правей, в камышах, моряки.

— Пошли.

Они неслышно спустились к реке. Волны рассыпались у самых ног. В маленьком заливчике едва разглядели замаскированный катер. Сразу впереди раздался условный сигнал. Старшина ответил. Старший наряда внезапно появился перед Серебренниковым.

— Товарищ майор, на границе без происшествий. Старший наряда — старшина первой статьи Шарапов.

— А где младший наряда? — так же тихо спросил Серебренников.

Шарапов свистнул, подражая какой-то ночной птице. За спиной Серебренникова зашевелился камыш.

— Старший матрос Кошевник.

— Хорошо, — сказал майор. — Продолжайте службу.

Сразу наряд растворился, словно его здесь и не было. Пологалов повел Серебренникова дальше, время от времени освещая вспаханную землю. Признаков нарушения границы не было.

В камышах захрюкал кабан, вспугнул фазаний выводок. Пологалов и Серебренников остановились, долго прислушивались.

— За поворотом наряд, — предупредил старшина.

Майор знал, что сейчас услышит хлопки. И все-таки они раздались неожиданно и не с того места, откуда он их ожидал. Пологалов снова ответил.

Будто из-под земли вырос пограничник. Узнав Пологалова, стал докладывать:

— Товарищ старшина!..

Пологалов показал на Серебренникова, который остановился в нескольких шагах сзади.

— Докладывайте майору.

Пограничник, мягко ступая, подошел к майору.

— На границе без происшествий. Докладывает старший наряда — рядовой Бегалин.

— Где еще наряды? — спросил Серебренников старшину.

— Один — в камышах, в стороне от дозорной тропы. Другой — в районе отдельного дерева.

Серебренников посмотрел на светящийся циферблат часов:

— Пошли к дереву. Кто там в наряде?

— Сержант Назаров и рядовой Бородуля.

«И-ишь ты, и-ишь ты!» — будто пела река.

Бородуля давил комаров. В другой раз он не пожалеет мази и не испугается, что придется лишний раз стирать гимнастерку.

В просвете между камышами виднелся кусочек неба. Бородуля старался не смотреть в эту сторону: неприятное ощущение от словно снижающихся звезд еще не прошло. Потом у него затекли ноги. Он распрямил их, и сразу зашуршали камыши, повеяло ветром.

К Бородуле подполз старший наряда.

— Не забудь: если кто-нибудь пойдет от границы — я пропускаю, а ты подаешь опознавательный знак. Если пойдет с тыла — пропускаешь ты и не допускаешь безнаказанного отхода. Ясно?

Назаров отполз. Бородуля знал, что он где-то рядом, но чувствовал себя неуверенно. Надо было взять себя в руки. Подумаешь, звезды… Ну, звезды как звезды. Вот сейчас поднимет голову и увидит Большую Медведицу. Семизвездный ковш. Его он часто наблюдал дома, когда отправлялся с ребятами в ночное.

Но сколько ни всматривался в небо, не мог различить Большую Медведицу. Все звезды были незнакомые.

И чем больше вглядывался в них Бородуля, тем страшнее ему становилось. На самом деле, куда девалась Большая Медведица?

Бородуля прижался к земле и закрыл глаза. Не думать о звездах… Вообще ни о чем не думать!..

Так он лежал долго. Вдруг на какое-то мгновение сознание отключилось. Бородуля словно провалился куда-то, а на него шла Большая Медведица. Он испуганно вскинул веки — определенно на него кто-то надвигался.

Небо стреляло звездами, прижимало к земле. Хотелось отползти подальше в камыши и спрятаться. Ноги налились свинцом. Тогда он снова закрыл глаза и сдавил голову руками.

— Рядовой Бородуля!

Что происходит?!

— Бородуля, встать!

— Стой, кто идет! — отчаянно вскрикнул он и щелкнул затвором.

Кто-то отвел дуло карабина в сторону.

— Этим не шутят.

Бородуля наконец увидел, что рядом стоит майор Серебренников. Вскочил на ноги.

— Товарищ майор, товарищ майор!.. — как в бреду забормотал он.

— Спал, Бородуля? — спросил майор. — Поставь карабин на предохранитель.

— Он испугался, — сказал подошедший Назаров.

Старшина Пологалов молчал. Бородуля вдруг понял всю нелепость своего положения и похолодел.

— Я не испугался.

— Так что же? — спросил майор.

— Я за… ма… скировался. — Голос у Бородули дрожал.

— На заставе разберемся, — медленно произнес Серебренников.

В комнате было душно. Затянутые марлей окна почти не пропускали воздух. Но москиты пробивались сквозь сетку, жалили и ускользали из-под пальцев. Тамара, жена Ярцева, сидела возле детской кроватки.

Ярцеву не спалось. Заместителя нет, а одному трудно работать. Устал и едва сдерживает раздражение. А тут еще это письмо от друга.

— Пора, Коленька, вставай!

Ему не хотелось отвечать.

— Коля, ты слышишь? — Тамара подошла к мужу и, увидев, что он лежит с открытыми глазами, спросила озабоченно:

— Не заболел ли уж?

Он отвел ее руку, встал. Через пять минут нужно было высылать на границу очередной наряд.

— Ты обязательно ложись, — сказал он ей. — Так ведь можно известись.

В дверь постучал дежурный.

— Иду! — отозвался капитан.

Он проинструктировал наряд и решил дождаться возвращения с границы майора Серебренникова. Ложиться уже не было времени. Освещенная слабым светом, длинная узкая комната показалась чужой и не уютной.

«А ведь еще недавно мне здесь нравилось», — подумал Ярцев.

Майор вошел недовольный.

— Что случилось? — спросил начальник заставы.

— Сон на границе.

«Опять ЧП!» — расстроился капитан и неожиданно для себя произнес резко:

— Конечно, у нашего брата, простых смертных, обязательно что-нибудь случится.

— Вы устали, капитан, — миролюбиво заметил Серебренников, — потому и говорите не то, что думаете.

— А если мне надоела застава?

Серебренников улыбнулся:

— Что касается ЧП, давайте поделим ответственность. Это я предложил перевести Бородулю к вам на заставу.

— Так ведь разве я боюсь ответственности? — даже удивился Ярцев. — Просто все не так.

— Но вы рождены для заставы, — убежденно сказал Серебренников. Он хорошо знал, что застава — самое важное звено в пограничной службе. Потому и не разделял мнения тех, кто хотел перевести Ярцева на штабную работу.

Остаток ночи Серебренников решил провести на крыше. В казарме душно — не уснешь. Только теперь он почувствовал усталость.

Серебренников лежал на спине. Прямо над ним в полосе Млечного Пути ярким четырехугольником повисло созвездие Лебедя. Он чуть повернул голову и увидел на юго-востоке другой четырехугольник — созвездие Кита. На южной границе оно яркое, а на Урале, где прошло его детство, почти незаметно. Зато там в пол-неба шагает Большая Медведица, а здесь, прижатая к горизонту, подернулась мглою.

Неожиданно нахлынули воспоминания. Октябрь сорок первого года. Свердловск. Леденящая ночь. Тусклые огни семафоров. Попыхивающие «буржуйками» пульманы. А рядом женщина — родная, близкая — его жена, с закутанным в одеяльце Юриком.

— Я боюсь, боюсь! — горячо шептала она. — Ну как я буду одна?

Он успокаивал, тревожно поглядывая на сына. Юрик ворочался, кряхтел, пытался высвободить ручонки. Он был как медвежонок, и таким запомнил его Серебренников на всю жизнь. Таким видел его под Яхромой, в ночь, освещенную взрывами, когда шли в наступление. Таким представлял его себе в Карабановском госпитале, где лежал контуженый и с перебитой ногой. Таким видел сына на Юхновском направлении, командуя отделением противотанковых ружей. Потом, когда ходил в разведку и снова попал в госпиталь. Обязательно хотел выжить, чтобы увидеть жену и сына. Обнять их, пожалеть. Сколько вынесли они за эти тяжелые годы! Как терпеливо и мужественно ждали его!..