Урсула хихикнула, но в кабинете её не услышали.

— Полагаю, я не знаком с этим бриллиантом. Вероятно, у неё достаточно денег, чтобы содержать тебя, как комнатную собачонку. Надеюсь на это, потому что завтра ты покинешь этот дом в этой самой одежде и с парой сундуков личных вещей. А после этого не получишь от меня ни пенни. Можешь катиться к чёрту и сгнить в аду!

— Можешь называть это адом, отец. Но вообще-то у моей жены тридцать тысяч фунтов в трёхпроцентных облигациях, так что, хотя я надеюсь со временем увеличить капитал, моя жизнь будет не хуже прежней. А в одном смысле даже лучше, потому что я наконец-то буду наслаждаться свободой от тебя. Ты отравил жизнь моей матери своими нездоровыми подозрениями и ревностью, и я счастлив, что у тебя больше не будет возможности отравлять мою!

Раздался гонг к ужину. И Урсуле вдруг захотелось, чтобы он был громче и прекратил ссору. Сказано уже столько ужасного, и в основном в адрес её обожаемого отца. Эти слова ей уже никогда не забыть, они звучали как обвинения, кошмарные оскорбления, которые и произносить-то нельзя. Сначала она просто хотела подслушать ссору из любопытства, а теперь по-настоящему испугалась. Возможно, сказанного уже никогда не исправить. Семья никогда не станет прежней.

В кабинете стало тихо. По крайней мере, они не подрались, а пару минут назад к этому всё и шло.

— Я никогда не прощу тебя за такие злобные и невежественные выпады по поводу моих отношений с твоей матерью. Прошу тебя, покинь эту комнату и не приходи на ужин. Уезжай из дома с самого раннего утра, чтобы мы случайно не столкнулись. Возвращайся к своей жене в Кембридж и живи там. Чтоб ноги твоей не было в Корнуолле.

— Боюсь, мои ноги останутся в Корнуолле, — сказал Валентин. — Я буду жить здесь. У моей жены здесь дом. Я хотел отсрочить объявление о нашем браке на полгода или около того, но ты вынудил меня признаться своим неразумным нажимом. Моя жена — миссис Селина Поуп. Теперь — миссис Селина Уорлегган, и мы поселимся в Плейс-хаусе, всего в пятнадцати милях отсюда. Прежде чем ты скажешь какую-нибудь гадость, добавлю, что ей тридцать два года, и у меня есть две падчерицы. Они молоды и привлекательны, и я постараюсь удачно выдать их замуж. Может, скажешь об этом Харриет за ужином? Мне бы хотелось как можно скорее открыть ей правду. Уверен, она повеселится. Но смеяться будет скорее над тобой, чем надо мной...

Урсула едва успела прижаться к стене, когда из двери вылетел Валентин. Она не поняла, заметил ли он её, но если и так, то не подал вида. Чёрные волосы прикрывали синяк на его лбу, глаза сверкали, губы решительно сжаты, нос торчал как у орла. Он выглядел лет на десять старше, совсем не похожим на апатичного юного хлыща, он выглядел опасным.

Лето выдалось прохладным и неуютным, с такими редкими солнечными днями, что трава едва поднялась, и с такими скудными дождями, что зерно едва созрело. Видимо, все милости этого года исчерпались.

В Америке всё жарче разгоралась война, июльская победа американцев у Ниагары и захват британской флотилии на озере Шамплейн в сентябре перемежались сражением у Бладенсберга, где победили англичане, и пожаром в Вашингтоне в отместку за поджог американцами столицы Верхней Канады несколькими месяцами ранее. Эти ответные меры весьма расстроили принца-регента.

Бывший полк Джеффри Чарльза, 43-й Монмутширский, вернулся в Англию двадцать третьего июля и не был распущен, как многие другие, а просто получил двухмесячный отпуск. Десятого октября полк погрузился на суда, чтобы принять участие в сражениях по ту сторону Атлантики.

В районе Бристоля хозяйничали американские приватиры, они захватывали одни суда и сжигали другие, в основном препятствуя торговле. Газета «Таймс» клеймила беззакония и вероломство американцев. Президент Мэдисон клеймил беззакония и вероломство тех своих граждан, кто прорывал блокаду, чтобы торговать с Британией.

На переговорах в Генте России предложили примирить британцев и американцев и положить конец войне.

Во Франции предприняли два неудачных покушения на жизнь короля Людовика XVIII, а в сентябре французы представили бюджет, в котором попытались восстановить твёрдую банковскую систему «вместо грабежей и надувательства прежнего самозванца». Англичане ринулись в Париж и были поражены его потрёпанным видом.

В августе исполнилось сто лет со дня вступления на престол Ганноверской династии. Хотя большая часть населения Британии не видела поводов для восхищения её представителями, всех обрадовала возможность для очередного праздника. Как язвительно заметил Росс, в Корнуолле устроили больше торжеств, чтобы увековечить преступления непопулярной монархии, чем по поводу освобождения Европы и низложения грозного врага.

В Труро на улице Боскауэна, от Монетного двора до Кинг-стрит, воздвигли арки, украшенные лавром, еловыми и дубовыми ветками и красными флагами. Под арками установили два ряда столов длиной триста футов, где устроили пикник для публики с холмами мяса и бараньих ножек, горами овощей и альпами пудингов с изюмом. Играл оркестр. Чай с печеньем раздали тысяче семистам детишкам, которые позже приняли участие в традиционных народных танцах. Старшее поколение разыграло шутовскую коронацию Людовика XVIII, под восторженные крики толпы «его» пронесли по улице на носилках.

В Каллингтоне устроили фейерверки и балы, а в Хельстоне — обед на девяносто персон на постоялом дворе «Ангел», вслед за этим беднякам раздали пятнадцать центнеров говядины и баранины и тысячу буханок хлеба. Торжественные процессии, фейерверки и пикники продолжались целую неделю. На «Объединённых шахтах» в Чейсуотере за обедом присутствовали тысяча двести человек, а в Фоуи, после фейерверков и костров, по улицам прокатили две поставленные на колёса лодки, одну с музыкантами, а другую с местными красотками в прекрасных платьях и украшенными цветами.

В лондонских королевских парках прошли пышные празднования: фейерверки, процессии, духовой оркестр. Торжества затянулись на десять дней, все перепились, играли в азартные игры и предавались разврату. В конце концов в парках развесили объявления, запрещающие вход простонародью.

Сенсационные сплетни о неожиданной женитьбе Валентина Уорлеггана охватили Корнуолл на пару дней, но все быстро с этим свыклись. Нет ничего особо странного в том, что молодой человек женится на женщине, старше его на двенадцать лет, в особенности когда женщина — богатая и привлекательная вдова. То, что она не из Корнуолла и происходит не из высших кругов, не так уж и важно, ведь и претензии Валентина на хорошее происхождение основывались только на материнской линии. Правда, он ещё не закончил обучение, а уже получил репутацию повесы.

Пол Келлоу так это прокомментировал: «Могу поспорить, очень скоро он начнет кувыркаться со своими падчерицами». И это повторяли все вокруг. Но Селина Уорлегган наверняка знала, что делает, она ведь не вчера родилась. Теперь на северном побережье, у бухты Тревонанс, возникла новая семья, и когда вернётся Джеффри Чарльз (если он вообще вернётся), сводные братья с новоиспечёнными жёнами поселятся рядом. Но отношения у них будут напряжёнными, судя по последней встрече.

***

Некоторые сочувствовали Кьюби Тревэнион, потому что она лишилась хорошей партии, и хотя условия её возможного брака знали только в узком кругу, все предполагали, что, породнившись с Уорлегганами, Тревэнионы снова встанут на ноги. Майор Тревэнион никогда не пользовался популярностью, но его сестёр любили.

Первая встреча сэра Джорджа с Валентином после его женитьбы стала и последней. Вскоре после этого майор Тревэнион отбыл в Лондон, официально — чтобы принять участие в празднованиях, а неофициально — в попытке найти денег и спастись от долговой тюрьмы. Кьюби и Клеменс надолго загостились в Каллингтоне у тётушки Беттсворт, родственницы Тренеглосов.