— Ну, чайник закипит ещё нескоро.

— Дрейк, — вдруг заговорила она, — прости меня.

— Простить? За что?

— За всё случившееся между нами и в Тренвите.

— Дорогая, лишь бы ты не расстраивалась, а всё остальное не имеет значения. После случившегося с тем мальчиком.

Она вздрогнула.

— Теперь я уже успокоилась. Но мне кажется, тебе бы хотелось жить там с Джеффри Чарльзом. Ведь так?

— Я не знаю.

— Я заметила взаимопонимание и искреннюю любовь между вами; это мало изменилось даже спустя столько лет, когда он был мальчиком, а я его гувернанткой. Теперь он женат и навсегда вернётся домой после окончания войны. Это было и осталось его заветной мечтой. Без тебя мечта осуществится не полностью.

— Что ж, — вздохнул Дрейк. — Есть доля истины в твоих словах, из-за этого мне грустно. Но ты важнее всех, то есть, для меня важнее. Мы живём там, где хочешь ты. И точка. Если тебе хорошо, то и мне хорошо, если тебе худо, то и мне тоже. Раз Лоо — твой дом, то значит, и мой. И Джеффри Чарльз это прекрасно понимает.

— Да, теперь он понимает; но меня всё ещё терзает чувство вины.

Дрейк поцеловал её.

— Не говори глупостей. Чайник уже запел. Сдаётся мне, придётся самому идти за молоком.

Морвенна положила руку ему на плечо.

— Дрейк, все эти годы ты заботился обо мне, как о больном человеке, словно я жертва ужасной трагедии...

— Так и было.

— Пожалуй, в некоторой степени. Я не хромая, не слепая и не больная, ты ведь знаешь! Я сильная и стараюсь изо всех сил, как только что сказала...

— Разумеется, ты стараешься...

— Стараюсь быть хорошей женой и матерью.

— И в обоих случаях тебе это замечательно удаётся.

— Но при встрече с Конаном, другим моим ребёнком, когда я заметила, насколько сильно он похож на Оззи, как будто все старые раны открылись. Словно недавно сросшиеся кости вновь сломали...

— Хуже не придумаешь!

— Но вот уже несколько дней после той встречи я спрашиваю себя, а что если мне оказали услугу?

— Услугу? Боже милостивый, какая же это услуга?

— Своего рода. Потому что все эти годы Оззи был для меня кошмаром, от которого я постоянно сбегаю. Иногда мне в впрямь снились кошмары, и я просыпалась в ужасе...

— Знаю, дорогая.

— ...думая, что он рядом, ощущая его жуткое присутствие, дыхание, кряхтенье, мерзкие прикосновения. Ох, какое облегчение просыпаться и понимать, что это только сон!

— Зачем об этом вспоминать?

— И не только по ночам. Бывали такие дни, когда всё плотское казалось омерзительным, когда малейшее прикосновение к человеку казалось невыносимым, потому что это был он во плоти и превращал прикосновение к хорошему в скверну, а к чистому — в мерзость...

— Да, я прекрасно понимаю.

— Ужасная встреча с Конаном опять всё всколыхнула, как будто ударила ножом, и потекла кровь...

— Морвенна...

— Но раз это случилось, то следует, наконец, мужественно взглянуть страху в глаза, чего я раньше не делала. Я повторяла про себя: Оззи умер, Оззи мёртв, Оззи больше нет на свете. Снова и снова повторяла, а Оззи уже четырнадцать лет как лежит в могиле. Он больше меня не обидит. Просто не сможет. Как и его сын. Осознать это будет непросто. Лишь я сама делаю себе больно!

— Да, наверное. Но...

— Я сама наношу себе вред. Разве не так? Поэтому, когда я встретила Конана, упала в обморок, в ужасе пришла в себя и всё прочее, то лишь сама бередила раны. Разве не так? Но когда я делаю больно тебе, то делаю больно и Лавдей. Следовательно, что сильнее: любовь к вам обоим или страх? Если он сильнее меня, то значит, я ничтожество. Если он слабее, значит, впредь я не должна такого допускать. Я не должна закрываться от воспоминаний, чтобы они копились и в нужный момент их нельзя было побороть...

— Не накручивай себя, любовь моя...

— Я и не накручиваю! — воскликнула Морвенна, и слёзы заструились по её щекам. — Я хочу научиться быть сильной. Боже мой, уже давно пора стать сильной! Если я снова встречу Конана, где бы мы ни жили, то крепко вцеплюсь в твою руку и взгляну ему в лицо. Независимо от того, будешь ты рядом или нет, я всё равно буду держаться за тебя. И как только он исчезнет, я уйду в уголок и меня стошнит от его вида. Но я не стану прятаться! Больше не буду скрываться от него или позволять ему делать нам больно, нет!

Она так вцепилась ему в руку, что ногти вонзились в кожу.

— Будет, дорогая, — тихо сказал Дрейк. — Теперь я понимаю, о чём ты.

— Понимаешь, Дрейк? Сомневаюсь. Но какая разница, если я буду сильной? Думаю, надеюсь и верю, что сумею это преодолеть.

Он некоторое время обнимал её, и оба молчали. Из носика чайника показалась тоненькая струйка пара. Морвенна ослабила объятья, теперь они стали просто тёплыми и доверительными.

Вскоре на улице послышался свист. Это Лавдей принесла молоко.

Морвенна вздохнула и сказала:

— Некрасиво, когда юная леди свистит. Мы просто обязаны сказать ей об этом, Дрейк.

— Она довольна, — произнес Дрейк. — Что ещё нам нужно?

Морвенна сняла очки и вытерла слезы. Затем положила несколько ложек заварки в чайник.

Письмо доктору Голдсуорти Герни от Джереми Полдарка от 18 октября 1813 года.

Дорогой Герни!

Пишу тебе, чтобы сообщить о своем решении не продолжать совместную работу над паровым экипажем. По крайней мере, не сейчас. Позволь сразу сообщить, что причины, побудившие меня к этому, не имеют отношения к тебе. Я принял это решение вовсе не потому, что считаю, будто мы не сможем работать, финансировать и запустить проект вместе. Как раз наоборот.

К несчастью, по причинам, которые я предпочту оставить в секрете, жизнь в Корнуолле перестала меня устраивать. Должен пояснить, что нахожусь в подобной ситуации уже больше года, всё началось ещё до нашей встречи, а благодаря твоему интересу у меня вновь появилась страсть к паровым экипажам, прежде почти заброшенная. Но страсти, как я со временем осознал, недостаточно, чтобы вытеснить другие мои страсти, поэтому на какое-то время мне нужно уехать.

Так что — только не смейся! — я ухожу в армию, вместе с моим кузеном, майором Джеффри Чарльзом Полдарком, с помощью которого (хотя и неохотной) я побывал в Плимуте, где меня зачислили в 52-й Оксфордский полк. Я уезжаю на следующей неделе.

В конце концов, я получу новые впечатления и, надеюсь, испытаю меньше брезгливости, убивая французов, чем испытываю сейчас, убивая мышей!

Между тем, разумеется, можешь пользоваться всеми чертежами и схемами, которые я оставил у тебя. Ещё несколько, если понадобится, лежат у меня дома. Все, оставшееся от моего механизма в Хейле, можешь использовать для своих опытов, если захочешь.

Как я упоминал в нашу последнюю встречу, меня не убедили твои доводы, что машина должна иметь подпорки или ножки, которые приводили бы её в движение. Ещё я предложил бы задуматься о проблемах сцепления прежде, чем начинать строительство экипажа. Знаю, некоторые современные учёные разделяют твоё мнение; но если машина, поставленная на рельсы, может начать движение без дополнительного импульса, то не поверю, что подобное повторится на менее ровной поверхности. Я предложил бы подумать об использовании песка или гравия, которые могут храниться в специальных цистернах и выбрасываться перед машиной по необходимости.

После этого письма ты какое-то время не получишь от меня вестей, но если тебе захочется о чем-то спросить или поделиться новыми сведениями, пиши мне в Нампару, а мои родители переправят письма.

Я верю, что, вопреки твоим страхам, доктор Эйвери поправится и у тебя будет больше времени на многочисленные обнадёживающие эксперименты.

Искренне твой,

Джереми Полдарк