— Да, верно. Именно оттуда мывсе родом — из Тренвита.

— Тогда боюсь, мой брат решит, что мы замыслили устроить свидание.

— Так оно и есть. Надеюсь. Но Джеффри Чарльз — герой войны. И женатый человек. Женился на испанке. Многие придут, просто чтобы с ними повидаться, пока они не уехали. Это патриотично. Так почему бы и тебе не прийти?

Они свернули на Нижнюю Лемон-стрит. На углу рядом с новым мостом находилась гостиница Пирса.

— Но ведь мы с ними не знакомы.

— Это совершенно не важно.

— Не хочешь зайти и встретиться с Клеменс?

— С удовольствием. Но сперва...

— Да. — Когда они дошли до дверей гостиницы, Кьюби отняла руку у Джереми. — Милый Джереми, не знаю, что из этого получится.

— Так давай попытаемся узнать.

Она рассматривала коз, которых гнали по улице.

— Где мы будем ночевать? Нельзя же нам...

— В Тренвите найдется место — должно найтись. Если не там, тогда в Нампаре... Нет, так не годится. Тогда Плейс-хаус. Миссис Поуп разместит вас у себя.

— Миссис Поуп?

— Да, она мой новый друг. Вдова с двумя взрослыми падчерицами. У них дом всего в двух милях от Тренвита. Она будет чрезвычайно горда, что разместила у себя семейство Тревэнион.

Лицо Кьюби выражало крайнюю сосредоточенность. Затем она метнула на Джереми взгляд, и глаза её вновь засияли.

— Хорошо. Я попробую.

— Пообещай.

— Сначала пришли мне приглашение!

— Ох, это проще простого, уж поверь. Трудности возникнут с твоей стороны.

Она чуть сжала его руку, а затем отпустила.

— Я попробую. Возьму Огастеса и Клеменс в помощь.

С этими словами они вошли в гостиницу.

На следующий день Джереми и Клоуэнс заехали в Тренвит и отправились на прогулку по утёсам вместе с Джеффри Чарльзом и Амадорой. Джереми и Клоуэнс искупались — утро было солнечным и безветренным, а прилив — по-прежнему высоким. К вечеру, когда начался отлив, из-под воды показались груды водорослей и плавника; несколько десятков человек копались в них в поисках чего-нибудь ценного. Стоял тихий вечер, хотя сентябрьское солнце и переменчиво.

— Завтра будет солнечно и ветрено, — сказал Джереми.

Тропа у края утёса сужалась, они разделились — Джереми и Джеффри Чарльз ушли вперед, а девушки отстали на пятьдесят ярдов из-за Клоуэнс, собиравшей полевые цветы и показывающей их Амадоре.

— А мне запрещали пользоваться этой тропой в детстве, — заметил Джеффри Чарльз. — Даже Морвенна не разрешала здесь ходить.

— В этом все матери одинаковы, — откликнулся Джереми.

— Иногда поволноваться даже полезно, — заявил Джеффри Чарльз. — Амадора достаточно безмятежна. По крайней мере, по отношению к себе.

— Так ты настроен вернуться в Испанию сразу после приёма?

— Настроен? Это слово не хуже остальных. Я считаю, это мой долг. В какой-то мере я даже с нетерпением жду этого — столько лет враг бил нас, не пора ли уже начать бить его?

— Думаешь, война скоро закончится?

— Сейчас так много фронтов... Американцы преуспели в битве на озере Эри. Думаю, они скоро отобьют Детройт. Они гораздо быстрее получают подкрепления.

— Значит, даже если в Европе установится мир, война в Америке может продлиться ещё несколько лет?

— Сказать по правде, я бы не стал рваться домой, если меня тут же отправят воевать в Канаду. Мой враг — Бонапарт.

Словно желая превзойти Клоуэнс, Джереми остановился и сорвал стебель розоватого иван-чая, росшего на тропе. Он понюхал, но не почувствовал запаха.

— Не сделаешь мне одолжение, Джеффри Чарльз?

— Говори.

И Джереми рассказал.

— Дай мне их полные имена и адрес, когда вернёмся домой, — сказал ему кузен. — И я завтра же пошлю письмо.

— Благодарю.

— Возможно, мы не сможем разместить их в Тренвите. Ты ведь видел наши спальни. Но, как ты и сказал, миссис Поуп...

— Вы уже встречались с Поупами?

— На прошлой неделе. Она навестила Амадору. Хорошенькая дама.

— Бесспорно, — откликнулся Джереми.

Амадора, идущая позади, спросила:

— Это купание, которое мы будем делать сегодня. Ты останешься во всей одежде?

— Нет. Мама сшила себе лёгкий костюм, и мы все его скопировали. Ты видела греков — в смысле, на картинках? Они носили что-то вроде короткой тонкой туники без рукавов. Конечно, это мужская одежда для повседневной носки, а не для купания. Но мы используем для купания что-то подобное. Разумеется, такие костюмы не одобрили бы в Брайтоне или Пензансе, но для здешних мест сгодится.

— Но разве костюм не оголяет ноги?

— Оголяет. Но кто нас увидит?

— Ой. Не думаю, что я так смогу! Ты делать так только со своей семьей. А я не из твоей семьи.

— Из моей!

Амадора довольно чопорно ответила:

— Не в этом смысле. Я не могу раздеться перед Джереми.

— Мы как-нибудь сходим одни — прямо на оконечность пляжа.

— Может быть. Когда море станет потеплее. На прошлой неделе я опустила руку в море, и оно было ледяным!

— Но сейчас сентябрь, Амадора. Теплее уже не будет!

— Матерь Божья, я этого не вынесу! Я умру от холода!

— А вот это, — показала Клоуэнс, останавливаясь, — критмум. Мы используем его в маринаде. Попробуй, листья довольно вкусные.

Амадора попробовала, поморщилась и бросила лист.

— В Испании есть что-то похожее. Клоуэнс...

— Да?

— Мы почти одного возраста, разве нет? Есть кое-что, что будет тревожить меня, как ты понимаешь, это тревожит каждого. Я не сказала твоей матери, хотя она — добрейшая из всех. Это будет тревожить меня всегда, если я перееду жить в Англию.

— Ты о чём?

— Моя религия.

Клоуэнс смяла остальные листы и понюхала их.

— Меня воспитали в монастыре, ты же понимаешь, — пояснила Амадора. — Там нас учили, что все, кто не исповедует католицизм — еретики. Их стоит избегать, сторониться, воспринимать как порочных людей, как безбожников. Мне говорили, что еретики даже не могут хорошо выглядеть, ведь на их лице написано зло. Так меня учили, но потом я встретила англичан — и Джеффри Чарльза. И больше не могла в это верить. Afortunadamente [3], мой отец — очень мудрый человек и очень терпимый. Прости, от смущения я начинаю забывать английский...

— Не торопись... Да идем мы, идём! — крикнула она молодым людям.

— Но моя мать неумолима, а ещё брат, старший брат, Мартин — мечет такие свирепые взгляды, словно я загоняю себя в преисподнюю. А уж отец Антонио — даже не спрашивай! — девушка вздохнула. — Пока наша любовь оказывалась выше всех этих препятствий, так будет и впредь, я сердцем чувствую.

— Разве не это одно имеет значение? — спросила Клоуэнс.

— Разумеется. Разумеется. Por supuesto. Но, оказавшись здесь, я говорю себе: для них я — еретичка, воплощение зла, антихрист. Люди, не имеющие сильной любви, чтобы преодолеть всё это — что они скажут?

— Что-то заставило тебя так думать?

— Пара-тройка косых взглядов то здесь, то там. Да и с тех пор, как мы приехали сюда, Джеффри Чарльз ни разу не ходил к исповеди — не видел священника, не посещал церкви. Это меня огорчает.

— То, что он не верен своей религии?

— Да.

— А с Джеффри Чарльзом ты об этом говорила?

— Нет, нет, нет. Не могу. Как я, его жена, осмелюсь расспрашивать о таких вещах?

— Дорогая, — Клоуэнс погладила её по руке. — Я не думаю, что религия играет в жизни Джеффри Чарльза такую же важную роль. Не думаю, что он слишком сильно расстроился из-за невозможности посещать церковь вместе с тобой. К тому же в нашей церкви просто не существует такого таинства, как исповедь.

— Не существует?

— Нет. Мы верим, что между нами и Богом необязательно должен стоять священник. Если нам есть в чем исповедоваться, мы исповедуемся Ему напрямую.

— А кто отпускает грехи? «Отпускает» ведь правильное слово?