Тут наш ментор обернулся к нам и с улыбкой добавил:

   — Как я сделал с вами.

Здесь и сокрыт ключ.

Может быть, те простые, усвоенные мною в детстве добродетели и позволили мне вместе с армией проделать весь этот путь. Возможно, в них заключается и выход из создавшегося положения. Время поджимает. Солдаты не будут ждать, как не будет ждать и эта река.

Давай же, мой юный друг, вернёмся назад по этому долгому пути. Я — дабы поведать, ты — дабы внимать. И начнём с самого начала. С Херонеи.

Херонея — это равнина к северо-западу от Фив. Здесь в свои сорок пять лет (мне тогда было восемнадцать) Филипп повёл Македонскую армию против объединённых сил Эллады. В его жизни это была последняя великая битва, а в моей — первая.

Простирающаяся на север и северо-восток Херонейская долина поросла лавандой и другими ароматными травами. На южной её оконечности находится возвышение с укреплённым акрополем, а на северной, как раз напротив, гора Аконтион. Войско, наступающее с северо-запада, вступает на равнину в самой широкой её части, где она простирается более чем на шесть тысяч локтей. Если вы переправляетесь через Кровавую реку, справа от вас будет поток, именуемый Цепис. Именно в него эллины упёрлись своим левым крылом, тогда как правое подпирала городская цитадель. Фронт противника имел в длину около двадцати стадиев, или примерно двадцать восемь сотен щитов.

Херонея являлась местом сражений на протяжении столетий, ибо, как и соседние равнины, такие как Танагра, Платея, Лектра, Коронея и Эритрея, самой природой была предназначена стать театром военных действий. Именно здесь писалась история Эллады. Тысячу лет умирали солдаты на этих полях, орошая их кровью.

Но сегодня здесь предстояло разыграться битве совершенно нового типа: отец твёрдо вознамерился положить конец доселе неоспоримому превосходству эллинов. Мы, те, кого Демосфен Афинский пренебрежительно именовал «народом сомнительного происхождения», те, кого сыны Греции почитали чуть ли не скифами, были исполнены решимости не просто вырвать у Эллады пальму первенства, но и стать эллинами. С сегодняшнего дня именно мы будем оплотом и опорой эллинской цивилизации.

Численность неприятельских сил колеблется между тридцатью пятью и сорока тысячами, наши чуть-чуть не дотягивают до сорока. Сил противника достаточно для того, чтобы выстроить пехоту по всему фронту, с глубиной строя от восьми до шестнадцати щитов.

Сливки эллинского воинства представляет собой «священный отряд». В нём три сотни воинов, и он, как утверждают поэты, составлен из любовных пар. Замысел состоит в том, чтобы каждый сражался как одержимый, боясь опозориться в глазах возлюбленного, и уж, конечно, не бросил его в беде.

Впрочем, в глазах Теламона такой способ комплектования отрядов не выдерживает критики.

   — Если поверить, будто лучший способ получить настоящего солдата заключается в том, чтобы трахать товарища по оружию в задницу, самой распространённой командой у десятников должно стать: «Раком ста-но-вись!»

Мой отец, которому в молодости довелось провести в Фивах три года в качестве заложника, тоже смеётся над этими поэтическими бреднями.

   — При таком подходе половина отряда состояла бы из безусых мальчишек с нежными ягодицами, но разве из них составишь ударную силу? Нет, в этом отряде — храбрейшие, самые умелые бойцы из знатнейших семей Фив, включая шестерых чемпионов Олимпиад и ещё десяток атлетов, стяжавших награды на иных Играх.

Как известно, расходы по содержанию «священного отряда» полностью несёт государство, и состоящие в нём освобождаются от всех гражданских обязанностей, кроме подготовки к войне. Говорят, что фиванские красавицы тщетно пытаются привлечь внимание этих воителей, ибо, согласно заявлению их соотечественника Пиндара, «своей невестою они избрали Битву и ей верны до самого конца».

Все воины «священного отряда» — это гоплиты, тяжеловооружённая пехота. Каждый имеет шлем из железа или бронзы (шесть фунтов), сплошной бронзовый панцирь, закрывающий грудь и спину (двенадцать фунтов), поножи (по два фунта каждая) и круглый, два локтя в поперечнике, щит, сработанный из обитого бронзой дуба. Иными словами, одни лишь доспехи такого воина весят от тридцати четырёх до тридцати шести фунтов, и это не говоря о мече и копье (ещё десять фунтов), плаще, хитоне и обуви. Эллинский гоплит защищён надёжнее любого другого пехотинца мира. Когда воины поднимают щиты так, что над их кромками становятся видны лишь глазные прорези шлемов, «священный отряд» предстаёт перед противником как сплошная стена из бронзы и железа.

Принято считать, что «священный отряд» состоит ровно из трёхсот гоплитов, но это справедливо разве что в отношении парадов. На поле боя выходят двадцать четыре сотни. Каждого гоплита подкрепляют семь пеших ополченцев: вместе они составляют боевую единицу из восьми человек. С учётом резервных подразделений, позволяющих довести глубину построения до шестнадцати шеренг, боевое построение составляет сорок восемь сотен бойцов. Кавалерии в отряде нет вовсе, и конной атаки он не боится. Фиванцы считают, что против закованной в бронзу, ощетинившейся копьями фаланги конница бесполезна.

Как и все отборные пехотные подразделения южных эллинов, отряд сражается в плотном строю. Главным оружием воинов являются восьмифутовые копья, которыми они наносят удары из-за щитов, а в ближнем бою они пускают в ход короткие, спартанского образца мечи, которыми можно как колоть, так и рубить. Отряд идёт в бой под мелодию флейты, а среди его командных сигналов нет сигнала к отступлению. Его девиз: «Стой и умри». В нём служат лучшие пехотинцы Эллады, а значит, и всего мира. Вместе с десятью тысячами «Бессмертных» царя царей Персии «священный отряд» представляет собой одно из лучших воинских формирований мира.

Сегодня он будет уничтожен. Мною.

Это, как я понял, моя задача. В Фессалии, возле Фер, где войско Филиппа сделало последний привал перед броском на юг, к Херонее, мой отец запланировал устроить учения в условиях, приближённых к боевым. Предполагалось, что манёвры проведут на рассвете, но ни утром, ни днём, ни вечером, ни после полуночи никаких приказов так и не поступило. Только после третьего караула нам приказали строиться, что мы и стали делать, толкаясь и чертыхаясь в кромешной тьме, под ругань десятников и сотников. Разумеется, именно это Филипп и задумал: он хотел бросить солдат в условный бой неожиданно, усталых, голодных, застав их справлявшими нужду или делавшими что-то в этом роде. Как мог бы застать враг.

В последнюю минуту он прибыл сам, сопровождаемый половиной «друзей», тысячью бойцами лёгкой фессалийской конницы и тремя сотнями фракийских копейщиков. Поначалу прибытие массы конных лишь усилило беспорядок. Поблескивающая луна освещала мокрую и всё ещё затянутую пеленой мелкого дождя долину.

   — Чехлы долой! — выкрикнул Филипп, и его команда, передаваемая через сотников и десятников, прокатилась по рядам. Воины принялись снимать с наконечников саррисс, копий длиной в дюжину локтей, проложенные промасленной шерстью покрытия. И в тот же миг, как только капли дождя упали на отточенное железо, всё переменилось. У воинов возникло ощущение боя. Теперь каждому пехотинцу надлежало проявлять осторожность. О толкотне не могло быть и речи, ибо каждый из них, допустив неловкость, запросто мог бы наконечником отхватить товарищу ухо, а то и выколоть глаз.

Филипп приказал также расчехлить и щиты. Стягивая с них чехлы из бычьих шкур, бойцы ругались, ибо знали, сколько трудов потребуется на то, чтобы после дождя заново отполировать бронзу.