— Александр, — тихо промолвил он, стоя передо мной, и больше не добавил ни слова. Я его понял.

Десять лет спустя, когда Филипп был убит, я, унаследовав трон, послал такое же письмо Пармениону, велев ему взять под стражу и казнить за соучастие в заговоре его зятя Аттала. Он так и сделал.

Прошло ещё десять лет. На сей раз я напишу Пармениону об измене Филота и отправлю к нему гонцов на беговых верблюдах. Когда он станет читать депешу, его друзья по моему приказу лишат его жизни.

   — Быть царём, — говорила мне Сизигамбис, — значит ступать босыми ногами по лезвию бритвы.

В Афганистане говорят на дари. На дари и ещё пяти тысячах других наречий. У каждого племени свой язык, совершенно непонятный даже для ближайших соседей. Впрочем, ты, Итан, прекрасно это знаешь. Речь идёт о стране, где я сражался с твоим отцом и откуда взял в жёны твою сестру.

Почему мы оказались в Афганистане? Потому что через него пролегает путь в Индию и к побережью Океана. И потому, что я не могу повести армию через Гиндукуш, в Пенджаб, оставив в тылу непокорённых вождей воинственных народов.

Изучи подённые записки, что велись в этот период, и ты увидишь, что на протяжении трёх лет армия с боями пробивалась через Арию, Парфию, Дрангиану, Бактрию, Арахозию и Согдиану, но при этом практически ни разу не встретилась с неприятелем в правильном сражении, на поле боя, лицом к лицу. Здешняя война — это бесконечные осады и операции против неуловимых местных бойцов, называющих себя «воинами-волками». Это не армия Бесса, который к тому времени уже сдался нам, а степные кочевники или горные племена. Первые, начиная военные действия, собирали по тридцать тысяч бойцов, вторые же, когда кланы объявляли всеобщее ополчение, могли выставить и втрое больше. Своим предводителем эти дикари провозгласили знатного перса Спитамена, прозванного Старым Волком за проседь в бороде и несравненное умение уходить от погони, скрываясь в горах.

Бороться с партизанами обычными средствами невозможно, тут приходится применять особые методы. Предвидя подобные затруднения, я ещё после Гавгамел провёл реорганизацию армии, сделав её более лёгкой и более мобильной. Сарисса была укорочена примерно на три локтя. У каждого солдата осталось двадцать фунтов походного снаряжения. Шлемы стали открытыми, от панцирей пехота отказалась полностью. Что же до кавалерии, то я удвоил количество «друзей», причислив к ним царских копейщиков, пеонийцев и лучших всадников из персов и иных азиатов. Мне нужны подразделения, способные совершать быстрые и дальние рейды по любой местности, находить пропитание по пути и самостоятельно действовать во враждебном окружении.

В соответствии с обстоятельствами пришлось менять и тактику. Имея дело с цивилизованным противником, полководец намечает стратегические цели (крепости, житницы, мосты, дороги и так далее), захват или уничтожение которых вынуждает врага сдаться. Но использовать подобные методы против диких племён бесполезно, да и невозможно. У них нет собственности, которой они опасались бы лишиться, да и жизни собственных сородичей значат для них очень мало. Им нечего терять.

В этом смысле они подобны диким зверям, войну с ними можно сравнить с охотой на опасных хищников, и жалость по отношению к ним уместна не более, чем по отношению к кабанам и шакалам. Воины из племён Афганистана оказались самыми свирепыми бойцами, с которыми мне вообще приходилось сталкиваться, а их вождь, Старый Волк, — единственным противником, которого я когда-либо боялся.

Воины-волки — фаталисты, они верят в судьбу и готовы умереть, отстаивая свою свободу. Разговаривать с ними бесполезно, им внятен лишь язык свирепой жестокости. Чтобы взять над ними верх, необходимо превзойти их в свирепости, наводя ещё больший ужас, чем они сами. При этом следует иметь в виду, что, будучи дикарями, они не считают за человека никого, кто не принадлежит к их клану и не связан с ними кровными узами: в их глазах он или зверь, или демон. Угроз они не боятся, на лесть не падки, а главная их черта — воинская гордыня. Подчинение для них хуже смерти. Они тщеславны, алчны, коварны, злобны, нечестны, малодушны, отважны, расточительны, упрямы и продажны. Они способны терпеть лишения превыше человеческих возможностей и могут вынести такие страдания плоти и духа, которые сломили бы каменную глыбу.

Называя войну с ними охотой, я имею в виду преследование, не прекращающееся до тех пор, пока последний враг не загнан в угол и не убит. Такие операции лучше всего проводить в зимнюю пору, когда снег выгоняет дикарей с гор. После реорганизации наши войска становятся пригодными для подобных действий. Мы поднимаемся в предгорья и, зная, что извести волков можно, лишь разрушив их логовища, не оставляем от вражеских деревень камня на камне. И ни единой живой души. Население подлежит поголовному уничтожению. Изгнание ничего не даст, дикари дождутся ухода войск и вернутся на прежнее место. О договорах и соглашениях можно забыть: подобной ерунде племена не придают ни малейшего значения. У них есть представление о чести и верности слову, но оно распространяется только на соплеменников. Обмануть чужака в их глазах не позор, а доблесть. Каждая их клятва — это притворство, каждое обещание — это обман. Я сотню раз присутствовал на переговорах с племенами, но если кто-то из них и произнёс там хоть слово правды, я никогда этого не слышал.

И всё же, несмотря на коварство и двуличность этих людей, ими невозможно не восхищаться. В каком-то смысле я даже полюбил их. Они напомнили мне о горных племенах нашей родины. Их женщины горды и красивы, их дети смышлёны и бесстрашны, они умеют искренне смеяться и быть счастливыми.

Приручить их до конца мне так и не удалось, и я решил вопрос иначе: породнился с ними. Твоя сестра, царевна Роксана, стала моей женой, а твой отец, Оксиарт, получил такой выкуп за невесту, какого ты не можешь себе представить. Мой отец наверняка одобрил бы эту сделку, которая вполне себя оправдала.

Что касается Спитамена, то в конечном счёте я одерживаю над ним победу не с помощью оружия, но силой золота. Вольным всадникам Афганистана — парфянам, арийцам, бактрийцам, дрангианцам, арахозийцам, согдийцам, даанам и массагетам — всё равно, за кого воевать. После двадцати с лишним месяцев безуспешных попыток затравить Старого Волка меня осенило, и я пустил в ход наличные. Поразительно, как быстро злейшие враги могут превратиться в лучших друзей. В считанные дни мы умиротворили огромную территорию. Я просто купил эту страну. Но не могу не признать, что, будь у Спитамена мошна потолще, мне бы его не одолеть. Взять его воинской силой я не смог, и дело решил только подкуп.

Драться за деньги афганские дикари готовы, но работать не желают ни за какую плату, считая наёмный труд занятием унизительным и недостойным воина. Предложить кому-либо сделать что-то за деньги значит нанести ему тяжкое оскорбление. Знаешь, как мы решали эту проблему?

Скажем, когда нам требовалось перевезти в Кабул сто кувшинов с вином, мы обращались к местному вождю с просьбой о ghinnouse, то есть об «услуге». Подходишь к нему и говоришь, что будешь весьма признателен, если он любезно согласится с ближайшим своим караваном, отправляющимся в Кабул, отвезти туда заодно и наш груз. Вождь соглашается, ибо, поскольку о плате никто и не заикался, никакого оскорбления не нанесено. Другое дело, что мы берём на себя «расходы по доставке».

Породнившись с твоей семьёй, я поручил своим людям проложить к горным владениям твоего отца дорогу, дабы он всегда мог рассчитывать на поддержку армии, как материальную, так и военную. Работы велись всё лето, а следующей весной, по возвращении из похода, я увидел, что дорога полностью разрушена. И сделали это, как выяснилось, не мятежники, а соплеменники твоего отца, с его ведома. Мне оставалось лишь покачать головой. Горные кланы предпочитают оставаться в изоляции, ибо это помогает им сохранить свободу.