И в этот критический момент Арет начинает свою атаку.

Ни видеть, ни даже слышать этого мы не можем, однако догадываемся о случившемся по взметнувшимся ещё выше тучам пыли и некоему странному ощущению, передающемуся самим полем.

— Сдерживайте ваших лошадей! — рявкаю я, хотя даже Чёрный Клит, едущий у моего плеча, меня не слышит. Арету приказано найти во вражеском фронте участок, ослабленный переброской отрядов к флангу, и нанести удар именно туда. Мои «друзья» последуют за этой атакой.

Но случается так (хотя мы узнаем об этом лишь спустя несколько дней), что, когда это слабое место обнаруживается, на пути уже перешедших на галоп четырёх сотен Арета появляется из пыли двухтысячный отряд союзной персам индийской царской конницы, отозванный с крыла Дарием.

Я этого не вижу и не увидел бы, даже не будь всё поле затянуто пылью, ибо от Арета меня отделяет полоса, где ведётся ожесточённый бой между колесницами и нашей лёгкой пехотой. Впоследствии Арет рассказывал, что в тот миг ему показалось, будто всё потеряно. Он повёл свои четыре сотни прямо на две тысячи индийской царской конницы. Никакого выхода не было, и он, зная лишь, что любое колебание и промедление усугубит положение, бросил четыре сотни своих копейщиков в лобовое столкновение с двухтысячным отрядом индийцев. Это решение было принято им на полном скаку, и он не передал его своим воинам ни голосом, ни сигналом трубы, ни жестом. Арет направил своего коня на врага, и копейщики, поняв командира, как один устремились за ним.

За этот подвиг я наградил его после захвата Персеполя пятью сотнями талантов золота, суммой, равной половине годового дохода Афинского союза в период его расцвета.

Удача играет на войне не последнюю роль, и здесь, в этот миг, она ещё один раз улыбается нам.

Предполагалось, что, если Арет не сможет атаковать, Чёрный Клит бросит направо царское подразделение «друзей». Тогда я занял бы место на правом крыле его направляющего клина. Мною специально предусматривалось формирование клина, усиленного на одном, в данном случае правом, крыле, потому что задача царского подразделения, заменившего силы Арета, заключается в расчистке пути для последующей непосредственно за этим атаки «друзей», а затем в прикрытии их правого фланга, становящегося особенно уязвимым в тот момент, когда они, прорвав персидскую линию, поворачивают налево и позади вражеского фронта мчатся в направлении Дария.

Но прежде, чем мы начинаем этот манёвр, из-за завесы пыли вылетает на взмыленном коне помощник Клита по имени Александр.

— Арет завязал бой! — кричит он на скаку.

Как оказалось, Клит, будучи выдающимся командиром, по собственной инициативе выслал в намеченном для атаки направлении конных разведчиков, и в тот момент, когда я уже собрался направить царское подразделение «друзей» на крыло, они увидели, как копейщики Арета столкнулись с двухтысячной индийской конницей.

На вопрос, где это происходит, Александр отвечает жестом, указывая вперёд и вправо. Оттуда доносится шум схватки.

Арет метил в ту сторону, значит, слабый участок персидского строя находится где-то там.

Ситуация меняется, и я в соответствии с этим произвожу два изменения. Царское подразделение возвращается на своё место перед «друзьями»: мне уготовано место рядом с Клитом, на острие его передового клина. А вот непосредственно в тылу царского подразделения друзей я выстраиваю так называемым «кулаком» другой отряд, боттиейцев. Так я стараюсь усилить ударную мощь сконцентрированной здесь кавалерии.

Не безумие ли это, Итан, имея в распоряжении одну двадцатую от сил Дария, стремиться и надеяться прорваться к его персоне сквозь все заслоны и свернуть его царскую шею?

Я знаю, что у меня есть и чего у меня нет.

Я знаю, что у него есть и чего нет.

Я устремляюсь сам и увлекаю своих «друзей» за завесу пыли. Это риск, но кто не рискует, тот не выигрывает. Великие трофеи добываются лишь ценой огромного риска.

Атака на Дария происходит одним большим клином. Царское и боттиейское подразделения составляют остриё, торонцы, анфемцы и амфиполитанцы образуют правый фланг, а остальные «друзья» — левый. Это крыло расширено за счёт пеших отрядов царских телохранителей, наступающих в контакте с самым левым отрядом конных «друзей». Стражи как бы пристёгивают кавалерию к двум фланговым группировкам Коэна и Пердикки, составляющим левую оконечность большого клина.

Действия этих войск практически представляют собой самостоятельное сражение. Одно из тех, что разыгрывают на равнине. Клеандр, Менид, Арет, Аристон, Аттал и Брисон ведут второй бой на правом фланге, центральная фаланга бьётся в третьем сражении, тогда как на левом крыле Парменион и Кратер схватились с противником в четвёртом. Впрочем, к этому перечню можно добавить и пятое, и шестое. Фаланга второй линии вступает в схватку с конными и пешими группами врага, прорвавшимися или зашедшими в тыл слева, а ещё в двадцати стадиях позади, в нашем передовом лагере, раненые и нестроевой состав подвергаются налёту царской индийской и парфянской конницы. Цель этого рейда — вызволение матери и супруги царя Персии, которые на самом деле находятся не там, а в более глубоком тылу, в главном лагере, расположенном в пятидесяти стадиях позади.

Ни одно из этих сражений не видно оттуда, где происходит другое. Оценить масштабы любого может, да и то не вполне, лишь тот, кто вовлечён в него непосредственно: слишком уж высока и плотна завеса поднимающейся из-под ног и копыт множества противников пыли.

С моей позиции (а я нахожусь с «друзьями») не видно практически ничего, и я инициирую наступление, ориентируясь по доносящимся до нас (если это не обман слуха и не ошибка) звукам, обозначающим место столкновения копейщиков Арета с индийской царской конницей. Это впереди и чуть справа, локтях в шестистах.

Человек, не участвовавший в сражениях, не представляет себе, насколько они выматывают. Один лишь вес брони и оружия, которые носят на парадном плацу, за час муштры способен свалить человека с ног. А наш солдат не на параде. Он на поле. Более того, прежде чем оказаться на этом поле, он с полной выкладкой проделал переход продолжительностью в полдня. Сыт ли он? Когда он спал в последний раз? Здоров ли, не ранен ли? Добавим к этому страх, напряжение, перевозбуждение, ожидание. Есть тип усталости, которую греки называют «apantlesis». Это упадок душевных сил, причиной которого может стать не только физическое утомление, но и нервное напряжение. В таком состоянии командир или солдат неверно оценивает обстановку, полностью теряет способность к принятию осмысленных, самостоятельных решений, лишается инициативы — короче говоря, становится глухим, слепым и глупым. Хуже того, это состояние возникает у человека совершенно неожиданно, поражая его как гром. В одно мгновение деятельный и разумный воин превращается в безвольного болвана.

Однако то напряжение, какое испытывает человек, ничто по сравнению с возбуждением, выпадающим на долю лошади, особенно боевого кавалерийского скакуна. Лошади не осознают перспективы и не понимают необходимости сдерживаться и выжидать. Для них существует только данный момент, в который они воспринимают не только наши команды. Они слышат шум битвы, пугаются свистящих копий и стрел, им передаётся общее ощущение опасности. Неудивительно, что они становятся такими возбуждёнными. Их нервы, натянутые как струны, настроены в унисон с нашими: они воспринимают наш страх и волнение, так же как страх и волнение других лошадей.

Лошади — стадные животные, и зародившийся страх моментально передаётся от одного коня к другому. Природное преимущество лошади — это быстрота её ног. Дикий табун спасается от опасности бегством, и первый порыв испуганного коня — умчаться как можно быстрее и как можно дальше. Что же удерживает их, заставляя оставаться на месте? Только узы, связывающие коня с всадником. Кавалерист и его конь, которого годами учили превозмогать страх и доверять человеку, направляющему его в горнило битвы, связаны не менее прочно, чем близнецы. Именно это заставляет коня повиноваться не властному природному инстинкту, но воле человека.