Ночь застаёт меня, успевшего сменить уже восемь лошадей, в двухстах стадиях к юго-востоку от поля боя. Группа преследования составляет половину царского подразделения «друзей», две четверти копейщиков Арета и залатанный отряд пеонийцев Аристона.

Вопреки ожиданиям Дарий убежал не на юг к своим драгоценным городам Вавилону и Сузам (очевидно, он потерял надежду удержать их), но на юго-восток, к своему лагерю в Арбелах. Как мы узнали позднее от пленных, он добрался до него к полуночи и, не разрушив моста, чтобы через него могла перебраться его отступающая армия, в сопровождении свиты направился на восток через горы, по караванному пути, ведущему в Мидию. Я гнался за ним по пятам до темноты, дал отдохнуть лошадям и людям до полуночи и продолжил путь дальше, до Арбел, добравшись до них на следующее утро. Дарий опередил нас на несколько часов. Дорога представляет собой сплошной поток беженцев, и пробиться сквозь эту безумную толпу с нужной нам скоростью решительно невозможно.

Арет, во вчерашнем бою на всю жизнь увенчавший себя неувядающей славой, подъезжает и останавливается рядом со мной. Бока его коня покрыты спёкшейся коркой. Лицо Арета, включая зубы, черно от крови и сажи.

   — Пусть Дарий уходит, Александр, — говорит он. — С ним покончено. Новой армии ему уже не собрать.

Но такие советы не по мне. Мы продолжаем путь по предгорью вместе с десятками тысяч беглецов. Многие из них знают местность не лучше нас и, не имея проводников, целыми толпами забредают в тупики каньонов. Наконец один из сотников Арета отлавливает на обочине погонщика мулов, явно уроженца здешних мест. Мы принуждаем его стать нашим проводником. Я клянусь, что если он укажет нам верный путь через эти горы, то станет богатым человеком, в случае же обмана ему перережут глотку.

На протяжении двух часов наш отряд петляет по тропке не шире струйки бычьей мочи. По сторонам вздымаются утёсы и зияют бездонные пропасти. Всякий раз, когда Клит, угрожая плетью, выражает сомнение в том, что эта вонючая тропа ведёт куда надо, погонщик клянётся небесами, уверяя всех в правильности избранного пути. Он убеждает нас карабкаться всё выше и выше, ибо, по его словам, с вершины мы увидим караванный путь, по которому бежал Дарий. Но когда мы одолеваем последний подъём, тропа обрывается, упираясь в отрог.

Погонщик мулов срывается с места, пытаясь убежать, но его ловят и приводят ко мне. В сердце моём нет ненависти: я восхищаюсь его выдержкой и мужеством.

   — Ты сохранил жизнь своего царя, — говорю я ему, — но заплатишь за неё своей.

На обратном пути мои товарищи отдаются радостному воодушевлению.

   — Теперь ничто не стоит между нами, Вавилоном и Сузами, — восклицают они. — Мы возьмём себе женщин из персидских гаремов и будем вкушать трапезу на золотых блюдах!

   — Держава твоя, Александр. Приветствуем тебя, Властелин Азии!

Мой даймон, однако, настороже. Он знает, что с бегством Дария я, возможно, уничтожил одного противника, чтобы его место заняли двое других. Во-первых, Персидская держава, правление которой становится моим бременем. А во-вторых, моя собственная армия, которая, разжившись неслыханными богатствами, разжиреет и разленится настолько, что её трудно будет вернуть на путь славы.

Если это вообще удастся.

Я безутешен. Дарий снова убежал.

Вавилон означает «Врата Бога». Его стены, имеющие девяносто локтей в высоту и четыреста стадиев в окружности, были воздвигнуты, как говорят, самим Навуходоносором. Сооружённая из обожжённого кирпича и битума крепость, к которой ведут ворота Иштар, возносится над Евфратом на высоту в триста локтей. Сам город расположен на великолепно ухоженной равнине, каналы, пруды, шлюзы и прочие ирригационные сооружения которой представляют собой настоящее чудо. Впрочем, ещё более удивительные чудеса творят здешние сборщики налогов и чиновники, под присмотром которых эта земля каждый год приносит по три урожая кунжута, проса, ячменя, пшеницы и риса. Не приходится сомневаться в том, что почва Вавилонской равнины является самой окультуренной на земле. Ты не сыщешь здесь ни единого цветка, который не был бы посажен рукой человека и не цвёл бы благодаря его уходу и заботе. Финиковые пальмы растут упорядоченными рядами, плотными, как сосновые леса Фракии. Их древесина не гниёт в воде, а из плодов, которые сами по себе пригодны в пищу, варят местное пиво. Оно такое густое, что пить его лучше через соломинку, но вкус имеет отменный, прекрасно пьянит, а поутру от него не болит голова.

Более двухсот лет назад Кир Великий захватил Вавилон, отведя русло Евфрата и двинув армию ночью по высохшему руслу. У нас это происходит легче. Перед Гавгамелами разведчики из нашей лёгкой пеонийской конницы захватывают в плен нескольких персов, включая чрезвычайно сообразительного молодого персидского сотника, прекрасно говорящего по-гречески и состоящего при особе самого Мазея, командующего правым крылом персидской армии и наместника Вавилонии. Я уверен, что этот превосходный молодой офицер попался нам в руки не по оплошности, но следуя приказам своего начальника. Я приказываю освободить его, чтобы он доставил Мазею моё послание. Там говорится, что я, как благородный человек, не призываю никого предать своего государя на поле боя, однако, если военная удача склонится на мою сторону, не буду таить зла против честных противников и с радостью предложу свою дружбу тем из них, кто будет готов её принять. При Гавгамелах и Мазей, и помянутый молодой сотник сражались с исключительной отвагой, однако бегство Дария избавило их от каких-либо обязательств по отношению к бывшему владыке. Я снова посылаю к Мазею, заверяя, что, приняв мою сторону, он не пожалеет.

— Мой ответ тебе принесёт ветер, — отвечает сатрап.

В Вавилоне бытует обычай запускать в торжественных случаях воздушных змеев. Летом жаркий, сухой ветер дует по равнине потоками, которые в хорошо известных местным жителям местах обеспечивают мощный подъём. Неудивительно, что здесь так любят развевающиеся на ветру полотнища: вымпелы и флажки украшают не только усадьбы знати, но и самые скромные жилища, и над многими городскими домами по праздникам реют разнообразнейшие змеи. Вавилонские мастера изготовляют их из высушенного, прессованного льна, ярко раскрашивают и придают им самую необычную форму. Над городом можно видеть бабочек и кузнечиков, воронов, карпов и окуней. Восходящие потоки воздуха возносят змеев на невероятную высоту, а по изощрённости и великолепию такого змея можно судить и о высоте положения его владельца. И вот по приближению к Вавилону нашу армию встречают тысячи парящих над городом красочных воздушных змеев. Солдаты радостно улюлюкают, а навстречу им уже валит толпа горожан. Дети осыпают марширующих воинов лепестками цветов и протягивают им сласти. Сам Мазей, с жёнами и детьми, поджидает нас на Царском канале, на борту разукрашенной барки. Как оказалось, он подготовил большой праздник с пирами и увеселениями. На пятьдесят стадиев вокруг города дороги украшены пальмовыми ветвями, а начиная с десяти стадиев — венками и гирляндами. По обочинам выстраиваются тысячные толпы, жрецы возжигают на серебряных алтарях ладан.

Всё это теперь наше. Табуны лошадей, стада домашнего скота, повозки, груженные благовониями и пряностями. Мазей не упустил ничего, выставив в качестве даров даже говорящих воронов и тигров в клетках.

Я выстроил армию в боевом порядке, чтобы продемонстрировать населению его новых хозяев. Впереди идёт фессалийская конница, ведомая отрядом закованных в сверкающую броню фессалийцев, далее агрианские и македонские лучники, а за ними фракийские метатели дротиков Балакра. Следом движутся половина греческой и наёмной конницы, солдаты Арета, Менида и Аристона, царские копейщики и конные разведчики. Раненые и больные, не способные ни маршировать, ни ехать верхом, остались в полевом лазарете к северу от города, но я переправлю их в Вавилон, как только позволят обстоятельства. За копейщиками движутся царские телохранители, отряды Гефестиона и Никанора (и те и другие в темно-красных плащах с прорезями цветов своих подразделений), потом лучники с Крита и союзные, греческие и наёмные, пехотинцы, ведомые «наёмниками-ветеранами» Клеандра. Позади — осадный обоз и военные механики, подчинённые Диаду. С флангов их окружают наёмная конница Андромаха и другая половина союзной греческой конницы. Полевой обоз, скромный в сравнении с осадным, демонстрирует бывшему противнику, сколь малым можем довольствоваться мы в походе, но в его хвосте, на захваченных нами роскошных персидских колесницах, едут в окружении свиты мать и жена бывшего владыки Персии. Юного сына Дария, Оха, я посадил на свою собственную лошадь, Корону, и он едет рядом со мной. Женщины скрыты за высокими бортами колесниц, но над их экипажами реют царские знамёна.