Персидской царской конницей командует Тигран, герой Исса и самый прославленный конник Азии. Говорят, что его конь Беллакрис (Метеор), подарок Дария, стоит двадцать талантов золотом. Вокруг Тиграна сражаются благородные воины, которым нет равных: Ариобат, Автофрадат, Гобарзан, Массаг, Тиссамен, Багоас и Гобриас.
Могучий воин устремляется ко мне. Это Тигран. Я узнаю его по великолепному снаряжению и превосходному коню, на котором он скачет. Рядом с ним мчится Ариобат. Этот человек мне незнаком, но весь его облик говорит о высокой воинской доблести. Рядом со мной скачет Чёрный Клит. (Теламон и Птолемей остаются на правом крыле, помогая Клеандру, как и Любовный Локон с Певкестой; Гефестион командует agema царских телохранителей.) В данный момент мою личную охрану составляют трое юношей из свиты, каждый не старше девятнадцати лет. Тигран ведёт за собой группу царских «родственников».
Мы сталкиваемся как волны.
— Искандер!
Вызывая меня на бой, Тигран выкрикивает моё имя на персидский лад. Его Метеор устремляется на Буцефала, как трирема на таран, и могучие кони сшибаются на полном скаку. Оба они производят впечатление огнедышащих чудовищ. Зубы Метеора оказываются настолько близко от моего лица, что он пытается отхватить мне скулу. Глаза его полны дикой ярости. Сомкнувшись грудь с грудью, кони ведут собственный бой, тогда как мы с Тиграном схватываемся в поединке, один на один. Тигран мог бы вонзить своё копьё в горло Буцефала с такой же лёгкостью, как я поразить Метеора своим. Но он этого не делает, как не делаю и я.
— Я Тигран! — кричит мой соперник по-гречески.
Мне нравится этот человек. Это воин! Это герой!
Я намереваюсь нанести ему удар сбоку, чтобы поразить его под обрезом нагрудника, но люди и кони настолько тесно прижаты друг к другу, что я не могу не только отклониться в нужную сторону, но даже пошевелить правой ногой, прижатой к боку Буцефала крупом коня моего телохранителя Андрона. В результате я наношу прямой удар, целя мимо шеи Буцефала в горло соперника. Однако кони не стоят смирно, а ведут свою борьбу, в результате чего я совершаю промах. Наконечник моего копья отскакивает от виска, защищённого вызолоченным, конической формы шлемом с наушниками и назатыльником, и пронзает воздух поверх плеча Тиграна. Тот, в свою очередь, левой рукой перехватывает моё копьё настолько выше по древку, что его кулак касается моего, а правой совершает выпад своим. Его копьё имеет кизиловое древко длиной чуть более четырёх локтей и четырёхгранный железный наконечник. Удар приходится в грудь, у левого соска, но соскальзывает по пластине панциря ещё левее. Повредив доспех, наконечник оказывается между моими рёбрами и рукой. Чем я немедленно пользуюсь, прижимая оружие к себе. Ранен ли я? Сейчас, в горячке поединка, мне трудно определить, задело ли отклонившееся копьё мою плоть или броня спасла меня. Но в одном у меня нет никаких сомнений. Если мне суждено сложить голову в этом поединке, то я утащу за собой в ад и своего соперника.
Насколько это возможно при зажатой правой ноге, я выпрямляюсь и подаюсь вперёд, наваливаясь всем весом на шею Буцефала и, соответственно, на своё копьё. Моя задача — или высвободить своё оружие из хватки врага или, если он не отпустит, вывести его из равновесия. Если не будет другого выхода, я спрыгну с коня и разорву ему глотку голыми руками. Однако пока мы сцепились с ним мёртвой хваткой, заблокировав один другому оружие, на моё левое плечо обрушивается удар персидской булавы. Я лечу на находящегося справа от меня Андрона. В тот же самый миг Клит из-за моей спины наносит длинным македонским копьём удар, целя Тиграну в сонную артерию. Он промахивается и попадает в наушник шлема, но удар настолько силён, что едва не вышибает перса из седла. Ремень лопается, шлем слетает с головы. Чудо, что у Тиграна не сломалась шея. Мало кто, получив такой удар, усидел бы в седле, но Тигран приходит в себя настолько быстро, что успевает поймать свой шлем на лету и, повернувшись в седле, в ярости швыряет его в Клита.
Филот, сражавшийся слева от Тиграна с Ариобатом, ловко увернувшись от своего противника, сам метит в Тиграна. К этому моменту «друзья» и «родственники» смешались в такой безумной, ожесточённой схватке, что о цели атаки, царе Дарии, похоже, все позабыли.
Я, однако, о нём помню и стремлюсь пробиться к нему. В общей давке меня оттесняют в сторону от Тиграна. Несмотря на ожесточённое сопротивление, мы рвёмся вперёд, проламываясь сквозь живую стену. Неожиданно Клит громко кричит и указывает вперёд. Я вижу Дария. Царь находится менее чем в тридцати локтях от нас. С яростной доблестью орудует он со своей колесницы двуручной пикой, именуемой asksara, отбиваясь от воинов нашего боттиейского отряда, занимавшего правую оконечность нашего атакующего строя. Забыв обо всём на свете, я напролом устремляюсь к царской колеснице. Мысль о том, что моего главного соперника может убить кто-то другой, чуть не сводит меня с ума. Всего три ряда отделяют нас от царя. Я вижу, как Карман, командир домашней стражи, собирается вывести колесницу Дария из-под удара. Я направляю вперёд почти взбесившегося от ярости Буцефала, и тут в нашем тылу неожиданно появляется вражеская тяжёлая пехота. Наёмники Патрона, которых мы обогнули на предыдущем этапе атаки, видимо, смогли уйти из-под удара большого клина и, чего никто не ждал, объявились здесь. Эллины прорываются сквозь ряды боттиейцев и смыкаются вокруг царя бронированным кольцом. Они спасут его. Я отчаянно взываю к небесам, моля о крыльях, о чуде, о чём угодно, что перенесло бы меня над всей этой давкой и позволило оказаться рядом с Дарием. Мои ноги настолько устали, что я уже не ощущаю своего тела ниже пояса. С яростью отчаяния я прокладываю себе путь сквозь толпу защитников. Многие из них падают под ударами, но остальные теснее смыкают свои ряды, становясь живым щитом для готовящегося к бегству царя. Ради его спасения герои Персии дерутся со сверхчеловеческой отвагой: они понимают, что каждый миг, купленный ценой их жизни, увеличивает надежду на то, что владыке Востока удастся ускользнуть от врага.
Мы наступаем, и противник отступает. Но отступает, сохраняя порядок и оказывая ожесточённое сопротивление. Персы свежи. Мы измотаны. Мы пробились с боем сквозь восемь вражеских рядов, наши кони с того момента, как мы спустились с Полумесяца, преодолели не один стадий и пребывали в крайне напряжённом состоянии на протяжении времени, казавшегося нам долгими часами. Я схлестнулся с воином в железной кольчуге, находящимся всего в двух рядах от царя. Он левша. Остриё его пики проходит на волосок от моей правой руки, и этот промах стоит ему жизни. Я вгоняю меч ему в глотку, вкладывая в удар всю силу. Мне необходимо убрать этого человека с дороги, но доблестный воитель, даже умирая, загораживает собой своего царя. Он наваливается на мой клинок так, что тяжесть его мёртвого тела сковывает меня, не давая добраться до Дария. Между тем обе мои руки уже немеют от усталости. Я оглох от шума, в глазах у меня рябит от нервного возбуждения.
Я вижу, как наёмник Патрон собирает своих гоплитов вокруг Дария. Домашняя стража Кармана расчищает путь побега. Раздаются крики, неистово щёлкают кнуты, но звуки не достигают моего слуха. Это кошмар. Создаётся впечатление, будто я вязну в дёгте или варе. Между нами и царём остаётся лишь двойная шеренга защитников. Мы с Клитом и бойцы царского подразделения «друзей» бросаемся на них, но мне кажется, будто наши удары наносятся замедленно, словно бой происходит под водой. Я не ощущаю рук и поднимаю меч с таким трудом, словно это тяжеленная свинцовая гиря.
— Он убегает! — истошно кричит Фи лот. По линии сто македонских глоток подхватывают этот крик.
Бой продолжается ещё два часа. Мои отряды не могут немедленно погнаться за Дарием, ибо на флангах идёт отчаянный бой, и военачальникам, Пармениону и Кратеру слева, так же как Мениду, Арету, Клеандру и Аристону справа, настоятельно требуется подмога. За это время я сам полдюжины раз оказываюсь на волосок от гибели, а многие мои командиры получают раны. Гефестиону копьём пробили руку, Теламону прострелили обе ноги; Кратер, Коэн, Пердикка и Менид, все четверо, изрешечены стрелами. Из двух тысяч первоклассных боевых коней «друзей» от ран или изнеможения пала половина, а у наёмников да союзников и того больше.
