Выплата жалованья солдатам и награждение отличившихся — это святое дело. Этим вопросам я уделяю больше внимания, чем чему бы то ни было, не считая разведки и подготовки к грядущему походу. Необходимо, чтобы военная добыча распределялась справедливо: ни один храбрец не должен остаться без награды, так же как ни один трус — без наказания. Большое значение имеет и моральное поощрение. Я ввёл в практику награждение царскими благодарственными письмами. В Лидии, в городе Сарды, где армия делает остановку, чтобы сосредоточить силы перед дальнейшим наступлением, я привлекаю к работе не менее сорока писцов, которые трудятся посменно, записывая тексты под мою диктовку. Разумеется, армия слишком велика, чтобы предводитель мог знать имена и заслуги каждого солдата, однако каждый день я надиктовываю именные указы, касающиеся тридцати-сорока воинов. Добытые у противника золотые чаши и серебряные кубки становятся достоянием тех, кто проливал кровь за своего царя и наше общее дело. Если получается, я вручаю награду лично, в противном же случае она вручается солдату вместе с моим благодарственным письмом, которое он может отослать домой, где оно станет предметом гордости отца и матери и будет храниться как семейное сокровище.

На Эгейском побережье прекрасные виноградники, и всякий раз, когда я нахожу вино, приходящееся мне по вкусу, кто-нибудь из отличившихся командиров получает от меня кувшин и записку следующего содержания: «Александр нашёл это вино великолепным и желает, чтобы его друзья разделили с ним полученное удовольствие».

Мои воины никогда не видят меня спящим. Я встаю задолго до общего подъёма и продолжаю заниматься делами, когда все уже отошли ко сну. Когда воины пьют вино, я выпиваю с ними, когда танцуют, я присоединяюсь к хороводу. Но, даже засидевшись за вином допоздна, я возвращаюсь в свой шатёр твёрдой походкой, и все мои командиры это видят. Я без жалоб переношу палящий зной, ночую, если требуется, на земле, по-походному подстелив плащ, и постоянно упражняю своё тело.

Что же касается сокровищ, то всем моим соотечественникам ведомо: я оставляю себе лишь редкие памятные трофеи вроде прекрасного коня или дивной работы доспехов, основные же средства полностью отдаю на нужды армии и нашего великого дела.

При этом я не могу не думать о Дарии.

Владыка Азии остаётся в Вавилоне, в восьми тысячах стадиев к востоку. Следует ли нам устремиться туда или ждать, когда он выступит против нас сам? Где мы встретимся? Когда? С какими силами?

В нашей стране есть игра под названием «Убить царя». В неё играют две команды мальчиков верхом на лошадях на поле с ограничительными линиями с каждого края. Паренька с мячом называют «царём». Он пытается прорваться сквозь ряды соперников и доставить мяч за их линию. Если ему это удаётся, его команда побеждает. Если же его сбрасывают с коня, «царь» объявляется убитым и победа присуждается сопернику. Великая стратегия войны против Персии немногим сложнее этой детской забавы.

Всё сводится к одному.

Убить царя.

Ночь за ночью, по мере того как мы продвигаемся вдоль побережья, я и мои полководцы собираемся вокруг стола с картой, изучая планы местности и донесения разведки, доклады о видах на урожай и сообщения, поступающие из вражеского тыла от тайных лазутчиков. Кратер, наиболее воинственный из моих командиров, призывает нанести немедленный удар в сердце неприятельских владений, по Вавилону и Сузам, где Дарий хранит основную часть своей казны и где почти наверняка собирает новую армию.

   — Надо разделаться с ним прежде, чем он успеет набрать такое войско, что мы не сможем с ним справиться, — горячо убеждает Кратер.

Парменион, старейший и опытнейший из полководцев, опасается столкновения с неисчислимыми воинствами Востока.

   — Александр, стоит ли искушать небеса? Не лучше ли удовлетвориться плодами побед, уже дарованных нам Всемогущим Зевсом? Никому доселе не удалось приобрести в Азии столь обширные владения. Если Дарий согласится уступить их тебе, почему бы не заключить мир?

Каждую ночь сторонники различных стратегий спорят до хрипоты, хотя окончательное решение так и так предстоит принимать мне. У моего отца я научился подбирать для каждого важного заявления наиболее подходящий момент. Вот и сейчас я делаю его в именины Пармениона, день, который македонцы празднуют так же, как эллины день рождения. Это позволит и оказать честь старейшему из полководцев, и дать ему ощутить проходящие годы. Мы пьём вино, едим мясо, и разговор ведётся на равных. Я выступаю со своим мнением не как царь, но как один из товарищей по оружию.

   — Друзья мои, обдумывая кампанию против Дария, мы не должны упускать из виду одну непреложную истину: он правит не нацией, а империей. Ему служат не друзья и союзники, а подданные. И управляет он ими даже не столько силой оружия, сколько с помощью укоренившегося в умах мифа о его непобедимости. По существу, мы ведём войну не с царём царей, а с этим мифом.

Боюсь ли я несметных полчищ Дария? Ничуть! Пусть, если захочет, приводит с собой хоть половину Азии. Чем больше войск поведёт он за собой, тем больше отяготит себя и своих военачальников обозами и вопросами снабжения. Я хорошо запомнил поучение отца: не имеет смысла собирать войско больше, чем то, которое способно полностью перейти из одного лагеря в другой в течение одного дня. Такова наша армия: сорок с небольшим тысяч человек. Пусть войско Дария растянется от горизонта до горизонта. Это лишь сделает его неуправляемым, и, когда мы нанесём удар в самое сердце, оно разбежится, как если бы состояло из зайцев.

А тебе, друг Кратер, и остальным рвущимся в бой молодым командирам я скажу следующее: сколь бы ни казался заманчивым бросок в сердце вражеской державы, мы от него воздержимся. И вот почему: если мы появимся под стенами Вавилона, не развеяв мифа о непобедимости Дария, город окажет нам упорное сопротивление. Перед нами встанет необходимость осаждать твердыню, стены которой имеют в длину четыреста стадиев и достигают в высоту девяноста локтей. Но стоит нам одолеть Дария в открытом сражении, и Вавилон сам откроет перед нами свои ворота.

Помните, захват территории не стоит ничего до тех пор, пока держится миф о царе. А потому, друзья мои, нам не стоит пытаться одолеть Дария с помощью хитростей и уловок. Нет, давайте встретим его на поле боя, причём во главе не наспех согнанного сброда, а настоящей армии. Пусть лучшие его воины, цвет персидской знати, выступят под его знамёнами. Я нанесу удар туда, где будет находиться сам царь, и вы сможете встретиться со славнейшими и знатнейшими из его полководцев.

А тебе, Парменион, скажу, что мы не удовлетворимся приобретениями на окраине владений Дария, а завоюем всю его державу. Моя цель состоит в том, чтобы после завоевания всех провинций, когда-либо покорявшихся Персии, и захвата Индии двинуться дальше — к побережью Океана на Краю Земли. Никаких переговоров с Дарием я вести не буду и не приму никаких условий, кроме безоговорочной капитуляции.

Наилучших результатов можно добиться, действуя смело и решительно, ибо дерзость и отвага воспламеняют людские сердца.

Гефестион пылко высказывается в мою поддержку. Кратер, Птолемей и Пердикка соглашаются с ним, а вскоре к сторонникам этой идеи присоединяются Селевк и Филот. Противниками её остаются лишь полководцы, отточившие зубы при Филиппе: Парменион, Мелеагр и Аминта Андромед (Антигона Одноглазого я назначил наместником Фригии).

Этим людям кажется, что я проявляю излишнюю самоуверенность. С каждым из них я поговорю с глазу на глаз. Они получат уступки, возможности для продвижения своих фаворитов и любые награды, если перейдут на мою сторону. Ну а будут упрямиться, придётся от них избавиться. Да, даже от Пармениона.

— Известно ли вам, друзья мои, как крокодил пожирает вола? Он начинает с ног и грызёт всю тушу, добираясь до сердца. Точно так же мы обойдёмся с Дарием: его держава слишком велика, чтобы проглотить её всю зараз, поэтому мы будем откусывать от неё по стране или провинции. Торопиться не стоит. Первым делом мы захватим прибрежные города, лишив неприятеля портов и закрыв для него водные пути снабжения. Очередное наступление будет начинаться лишь после того, как мы надёжно закрепимся на уже захваченной территории, обеспечим тылы и удостоверимся в прочности коммуникаций. Пусть персы придут к нам сами. Пусть они проделывают долгий путь и отрываются от своих опорных пунктов, а не мы от наших.