— Дамиан!

Он исчез. Я дрожала, будто в лихорадке. Вытерла испарину со лба. Все кончено. Тьмы больше нет. Но что-то все еще не давало расслабиться…

Не хотелось больше оставаться в комнате. Привычная остановка давила, высасывая все силы. Черные потоки исчезли, но я все еще чуяла их присутствие в падающих тенях от предметов и резких очертаниях вещей, подсвеченных сзади закатным солнцем. Собственные покои пугали, горькая беспомощность стояла комом в горле.

Кинув последний взгляд в зеркало, я набросила на плечи шелковый шарф и открыла дверь. Только переступила порог, как за спиной послышался непонятный, трескающий звук:

— Хрусть!

Я замерла, не спеша поворачивать голову назад.

— Хрусть-хрусть!

Не похожий ли шум я слышала ночью? Медленно оглянулась, воровато заглядывая назад. В окутавшем комнату полумраке никого не было видно, да и не походил этот треск на издаваемый живым существом. Волнение понемногу отступило.

Я вернулась в покои и с недоумением оглянулась. Вокруг опустилась тягучая тишина, только ветер завывал снаружи, разговаривая с шелестящей листвой.

И вот снова, когда я уже решила, что мне все показалось, послышалось:

— Хрусть!

Фиолетовая фиалка казалась подсвеченной изнутри. Бархатные лепестки выглядели нежнее самой изысканной ткани, серебристые тычинки хрупче сельмского кружева.

Неужели? Неужели не почудилось?

Цветы дрогнули, царапая с виду крепкое стекло, уже покрытое сетью трещин. Белая паутина быстро уплотнялась, расползаясь по поверхности купола, пока некоторые ячейки не просели вниз и первые осколки не просыпались алмазной крошкой на землю. Едва ощутимый, сладковатый запах цветов защекотал ноздри.

Я неверяще погладила мягкие лепестки. Немыслимо! Фиалку же зачаровали, лишив шанса вырасти из своей тюрьмы. Она застыла, неизменная во времени, не увядающая и непоколебимая, но что-то пошло не так, и вечная магия иссякла, позволив хрупкому цветку восстать против решетки из стекла. Я поняла — даже слабейшее существо при должном упорстве одолеет могущественного врага.

Аккуратно, чтобы не порезаться битым стеклом, убрала руку и кинув последний взгляд на прощанье, вышла из покоев. Увиденное зажгло маленький огонек решимости в душе. Он трепыхался на ветру, но ни за что не собирался гаснуть.

Не успела закрыть за собой дверь, как услышала ворчливое:

— Миледи!

Служанки гуськом выстроились возле стены, как маленькая армия. Во главе — стояла курносая девушка с пухлыми губами и родинкой на виске, похожей на мотылька. Я отмахнулась от челяди, не желая выслушивать упреки в свой адрес. И так ясно — еще час затворничества, и стражи бы проломили в комнате дверь.

— Оставьте ужин в покоях, — уже совсем привычно приказала я и тут же себя одернула.

Ведь еще несколько недель назад я общалась с прислугой на равных, ничуть не стыдясь этого. Даже насмешки князя не поменяли моего решения. Но с тех пор много всего случилось: испортились отношения с Ксаной, произошла стычка с Марном, и я изменилась.

Как единственная наследница, я даже обязана была общаться свысока не только с простолюдинами, но даже со знатью. Однако такие перспективы меня пугали.

— В малой гостиной все уже накрыто, миледи, — смущаясь, потупила голову девушка, пряча румянец под чепцом. — Но если вы желаете…

— Так даже лучше, — поспешно вставила я, про себя удивившись предусмотрительности прислуги. Есть хотелось ужасно, и я не могла думать ни о чем, кроме еды.

Я услышала невероятный аромат мяса еще до того, как зашла внутрь. Запах стоял просто восхитительный. Не говоря ни слова, прошла в гостиную, ведомая этим вожделенным духом, и села в кресло напротив Грасаля, уже с аппетитом поглощающего пищу. От жаркого, щедро посыпанного калунскими травами, вздымался пар. Я уловила хвойные нотки розмарина, душистые — базилика и холодящие — мяты. Поднеся ко рту первую ложку, зажмурилась от наслаждения. Мясо просто таяло во рту, оставляя приятное послевкусие.

— М-м-м…

Жером громко рассмеялся, заметив выражение моего лица.

— Только меня заодно не съешьте, миледи.

— Вы не вкусный, — окатила его оценивающим взглядом, — слишком жилистый, — съела еще один кусок, — и костлявый.

— Тогда мне ни в коем случае не стоит полнеть, — усмехнулся он.

Чабрец, шалфей и душица сливались в единую гармоничную мелодию, среди которой было нелегко разгадать благоухание других трав. Повар не поскупился на порции, но я знала, что не выйду из-за стола, пока все блюда не опустеют.

— У вас с князем одинаково кровожадный вид, — продолжал посмеиваться лорд, благородно отдав Грасалю на растерзание мясо, полагавшееся ему самому.

— Вы не голодны? — из вежливости спросила я, заранее зная, что он откажется, но все равно готовая поделиться с Брайлем, если он того пожелает.

Он не пожелал.

— Нет, миледи. Не отказывайте себе в удовольствии насладиться очередным шедевром повара его величества.

В тоне Жерома не прозвучало упрека, а я удивилась. Не знала, что для меня теперь готовит главный повар. Интересно, как давно? Стыдно признать, даже не заметила разницы. Еда, подаваемая на мой стол, всегда была на высшем уровне. Я уже и забыла, что когда-то питалась гораздо проще.

Дамиан Грасаль, потерявший много сил из-за моего дара, утолил первые признаки голода и вскинул голову, готовый слушать.

— Милорд, вы хотели нам что-то рассказать?

Жером сразу же принял серьезный вид.

— Леди Айрин интересовалась недавно появившейся в конюшне лошадью. Арманьельского мустанга купил князь Сельм-Рамст. Поистине королевская трата, но он может себе ее позволить: все-таки юго-восточная провинция в Льен — едва ли не самая богатая во всем царстве.

— Но это слишком много! — воскликнула я, на мгновение забыв об ужине.

— Его светлость собирается подарить кобылу государю. Это произойдет во время торжественного приема, на котором будут отмечать низвержение Лирана Фалькса.

— Хорошая взятка, — сразу догадался Грасаль.

— Поздно он спохватился, — фыркнула я. — Царь уже знает, что князь служил Шанталь. Но отец не настолько любит лошадей, чтобы простить подобное.

— Канор не сделал ничего непоправимого, чтобы навредило царству Льен, — не согласился Дамиан.

— Значит, ты знал?!

Я повернулась к бывшему советнику государя, не скрывая гнева. Не верилось, что он потворствовал строящемуся заговору.

— Конечно, Айрин. Но я спускал это Сельм-Рамсту с рук, пока он не переходил черту. Не всегда стоит сразу же карать людей за прегрешения, если из этого можно извлечь выгоду.

— Шантаж? — не удивившись, фыркнула я. — Но отец не посчитает лошадь достойной платой.

— Этого мы пока не знаем, — ухмыльнулся Дамиан, давая понять: уж он-то точно ведает, как поступит Викар, и все закончится совсем не так, как я думаю.

— Отец не простит его!

— Арманьельские мустанги — одни из самых дорогих лошадей в мире, миледи, — тихо вставил Жером. — Они требовательны к уходу и своенравны, но, если правильно распорядиться этим даром, его величество многое приобретет из сделки. Тем более князь ни разу не навредил своими действиями государю.

— В любом случае это не совсем те сведения, на которые я рассчитывала, — вздохнула я.

— Вы велели узнать, кто из князей совершал большие траты в последнее время. Мой ответ — никто, кроме Сельм-Рамста, разумеется, — сообщил лорд. — Но я взял на себя смелость копнуть глубже. Возможно, мне удалось найти кое-что интересное…

Под строгим взглядом Грасаля он запнулся и добавил:

— Миледи попросила об услуге, однако ответ всплыл сам. Это случилось всего несколько дней назад. Мой хороший знакомый гостил у лорда Лейма, бывшего посла Льен в Сагассе, ныне удостоившийся места в совете, — я кивнула, не нуждаясь в пояснениях — ведь именно с моей легкой руки он так приблизился к царю, — и был обескуражен богатством стола. Леймы баловали посетителей медовыми леденцами, пышной сдобой, посыпанной пудрой, и засахаренными дольками лимонов. Такая щедрость потрясла моего друга до глубины души. Будь на месте Лейма любой другой, это не вызвало бы вопросов, но лорд всегда слыл большим скрягой. Только представьте, за время службы в Сагассе он родной дочери даже атласной ленточки на платье не послал!