Я провела пальцем по стене, ощущая шершавость камня, и натолкнулась на что-то мягкое. Сердце екнуло в груди. Еще один гобелен! Осторожно отодвинув край ткани, заглянула за полотно и с облегчением поняла, что от взглядов любопытствующих его закрывает колонна. Стараясь создавать поменьше шума, я вышла и за ней спряталась. Глаза пришлось зажмурить от яркого света, режущего так сильно, будто в них закапали горячий воск.

Я смогла без помех смотреть перед собой как раз, когда отец склонился перед верховным служителем. В его темных волосах плясали красные искры, пряди отливали насыщенно-винным цветом. Теперь я понимала, что это отличительная черта многих Фальксов. Даже мои обычно смоляные волосы на полуденном солнце приобретали подобный оттенок.

В зале, полном людей, с легкостью отыскала черную макушку Дамиана Грасаля. Убедившись, что он не заметил, как я появилась из-за гобелена, перевела дух. Хорошо бы, чтобы выход в сеть тайных ходов из моей спальни как можно дольше оставался секретом. Советник не должен обнаружить меня и задаться вопросом, как я вышла из комнаты.

Я перевела взор на папу в нужный момент. Когда посланник Треокого вознес над головой отца золотой венец, настоящий, какой носили еще предыдущие монархи, а не ту безделушку, красовавшуюся на Викаре прежде, корона ярко вспыхнула, признавая в нем царя. Артефакты царской власти, которые царь держал в руках, скипетр и шкатулка, тоже откликнулись на зов, полыхая белым светом.

Я почувствовала, как диадема наливается теплом. Сразу стало легко и приятно, все тревоги разом отступили, и в сердце зажглась радость, как будто я снова побывала дома: под боком, невольно грея и ласково мурлыча, лежал Рыжий, а веки ласкал пробивающийся сквозь шторы свет… Такого душевного подъема уже давно не ощущала. Огонек надежды, что я непременно выдержу посланные невзгоды, зажегся в сердце, все сильнее наполняя душу радостью.

Все не сводили глаз с владетеля престола, но одна женщина обернулась и посмотрела точно на меня. Я знала, что она не могла ничего увидеть за колонной, но все равно возникла смутная тревога, что незнакомка повернулась не случайно. По ее близкому положению к трону я логично предположила, что она из высшей аристократии, а по легко угадываемым северным чертам — что это княгиня Дульбрад.

На лице леди расцвела теплая, всепонимающая улыбка, словно она ведала нечто такое, чего не знали остальные. Она отличалась от всех прочих людей, будто сияя изнутри, и мне стало интересно узнать ее мысли. Напрягшись, я попыталась вычленить их из общего гомона, но это не вызвало ничего, кроме головной боли, резко ударившей по вискам. Все-таки я еще недостаточно хорошо овладела даром, чтобы довериться ему в таком скоплении придворных. На талию княгини легла рука ее супруга, но ее улыбка, направленная на меня, не дрогнула.

«Куда она смотрит?» — задался вопросом князь и тоже обернулся, но, поводив взглядом по залу, не обнаружил ничего интересного.

Его жена нехотя отвела взор от колонны, за которой я скрывалась, и посмотрела на царя, успевшего занять свое место на троне. Княгиня стояла вполоборота. Продолжая разглядывать загадочную особу, я не упустила мига, когда ее взгляд опустился на царский жезл. Она хитро ухмыльнулась и словно укоризненно покачала головой, стрельнув глазами на… Дамиана Грасаля, про которого я уже, стыдно признаться, успела забыть. Только тогда с ужасом осознала, что все это время советник пристально наблюдал за женой своего знакомого.

Грасаль отвел взгляд от княгини и уставился в ту сторону, куда она смотрела прежде, — на меня. Сердце рухнуло в пятки. Я сжала кулаки. Неужели лишусь нежданно приобретенного преимущества, рассекретив, как здесь очутилась? Выражение лица князя не сулило мне ничего хорошего, но я надеялась, что это лишь показалось. Я юркнула обратно за гобелен, уповая, что судьба милует и советник интересовался вовсе не мной, тайком пробравшейся на коронацию отца.

Рука сама потянулась к диадеме. Камни уже больше не ощущались холодными. Они казались… живыми. Теплые сапфиры едва кололи пальцы, как малые дети, которые играя хватают за ладонь взрослых. Поддавшись порыву, я потянула за подарок Илис и… сняла. Боги миловали меня! По лицу покатились слезы радости. Я больше не буду пленницей злого рока.

Вот только избавившись от артефакта на миг, я тут же захотела его вернуть на место. Это было странно и не поддавалось никакому объяснению, но, убирая с головы диадему, я тосковала по ней и чувствовала в душе боль, раздирающую на части. Я не могла просто освободиться от нее, меня глодало ощущение, словно я выкидываю на улицу маленького щенка, беззащитного перед большим миром. Дар покойной королевы затрагивал в душе те же струны, хотя и не умел жалостливо скулить и преданно заглядывать в глаза, моля вернуть на место.

Чем дольше я держала венец в руках, тем больше это усиливало внутренний разлад. Надеть или выкинуть прочь, оставив томиться в безлюдных коридорах дворца? Сомнения терзали душу.

Ты ведь уже привыкла к чужим мыслям, Айрин. Что ты будешь делать, когда не сможешь ничего противопоставить изощренному уму князя? Да он быстро выкинет тебя из столицы, выдав замуж за какого-нибудь скупого вельможу. Грасаль сбросит тебя с шахматной доски и заменит другой «королевой»…

Я тряхнула головой, желая избавиться от нравоучений внутреннего голоса. Носить диадему слишком опасно. Я уже успела ощутить на собственной шкуре, как могут быть губительны размышления других людей.

Надень! Надень! Надень!

В туннеле потянуло сквозняком. Почти все свечи в канделябре резко потухли, и остался лишь единственный огонек, храбро разгоняющий тьму в одиночку. Я шумно выдохнула. Как мне найти дорогу назад?

Не о том думаешь, Айрин. Верни диадему на голову. Илис избрала ТЕБЯ.

Все тело покрылось мурашками от озноба. Температура в коридоре внезапно опустилась, заставив меня задрожать. Изо рта вырвалось облачко пара, и я ощутила себя ящером с Крайнего севера царства Льен, выдыхающим ледяной огонь.

Синие камни призывно сияли, будто подсвеченные изнутри.

— К демонам, — вслух выругалась я и надела венец обратно.

Как только я это сделала, эмоции, слишком сильно бушевавшие внутри, немного погасли, уступив место трезвой расчетливости. Поднявшийся холод погасил вспыльчивый нрав, и я стала чувствовать себя лучше. Дамиан Грасаль еще не знает, что его ждет.

Темнота. Холод. Сырость.

Я полагалась на свою память, блуждая по ходам, пронизывающим, как дырки в сыре, весь дворец. Только в отличие от пустот в любимом берльордском сорте, в жизни коридоры постоянно ветвились, неизменно создавая почву для сомнений: а правильно ли иду?

Но вскоре я увидела впереди очертания старого знакомого. Скелет сидел все в той же позе. Рядом не хватало только бутылки рома и разбросанных монет, чтобы усилить ощущение пребывания в каком-нибудь приключенческом романе, которые так любит читать Клотильда. Мне приходилось постоянно одергивать себя, дабы не назвать ее тетушкой. К сожалению, нас не связывали родственные узы, как я прежде наивно думала. Отец просто хорошо заплатил женщине, чтобы она занялась моим воспитанием.

— Ну здравствуй, — хмыкнула, вглядываясь в щербатую улыбку несчастного, и растерянно потопталась на месте.

Лекарь, чьи уроки брала, сказал бы, что я очутилась в «точке бифуркации». За ученым словом подразумевалось очередное разветвление. Я стояла на перепутье, не зная, как добраться до комнаты. Что хуже — попасться на глаза Дамиану Грасалю, вернувшись назад, или заблудиться во дворце, повторив незавидную судьбу скелета?

Говорят, чаще всего люди сворачивают направо, выбирая, куда отправиться в незнакомом месте. Едва ли меня обычно можно назвать исключением из этого правила. Но сегодня все произошло иначе: я приняла волевое решение, решив пойти наперекор давней привычке и направиться в противоположную сторону. Полная надежд, зашла за угол, но впереди ждало лишь разочарование. Обнаружив на пути новый коридор, я с прискорбием поняла, что ошиблась.