Мне никак не удавалось выровнять дыхание. В голове было пусто, мысли путались и смешивались, переходя одна в другую, оставляя лишь один немой вопрос: «Как?! Как он мог так поступить?» Потеряв опору, я не думала о том, куда иду. Ноги сами вели вперед, не способные стоять на месте. На секунду вынырнуть из пучины собственных переживаний заставил лишь резкий и сухой до скрежета голос:

— Вам туда нельзя.

Я вздрогнула и оторопело уставилась на сомкнутые копья, закрывающие проход. Подняв взгляд обнаружила перед собой двух усталых стражников, стоящих возле арки.

— Вам туда нельзя, — уже мягче повторил один из мужчин.

— Но… — было произнесла я, как мои сбивчивые объяснения прервал громкий голос, прозвучавший из-за спины:

— Я проведу леди Айрин.

Стражи почтительно расступились, пропуская Канора Сельм-Рамста. Если бы я действительно была чистокровной аристократкой, на что указывало почтительное обращение князя, то немедленно бы сделала реверанс, но мое тело не пожелало исполнить даже быстрый книксен. Вместо этого я выпалила, как только мы остались наедине:

— Почему вы так поступили?

— Айрин… Знаю, вы не видите во мне союзника, но я не враг. Я лишь желаю раскрыть глаза и показать истинное зло. Вы молоды и наивны, что, несомненно, не только украшает образ, но и служит во вред, — сделал паузу князь. — Некоторые заблуждения могут стоить жизни. Вы запутались, и я лишь предлагаю помощь, чтобы распутать этот клубок.

— Слишком много помощников на территории одного дворца, — пробормотала я, но Канор либо не расслышал моих слов, либо сделал вид, что не расслышал.

Только отойдя на порядочное расстояние от стражей, я окинула стены вокруг внимательным взглядом и поняла, где оказалась. Темница дворца выглядела именно такой, какой предстает перед глазами, когда о ней думаешь, — мрачной, с налетом раздирающей сердце тоски и оставляющей в душе неприятный осадок. Но именно проходя мимо рядов камер, я осознала: Сельм-Рамст сказал верно. Пора заглянуть правде в глаза.

Все то время, пока мы шли, князь молчал, предоставляя мне время собраться с духом. Здесь не было привычного великолепия придворной жизни, оно померкло с исчезающими по мере продвижения вглубь коридора лучами солнца, а по полу шныряли толстые крысы, озлобленно поглядывающие на незваных гостей блестящими глазками.

Когда мы подобрались совсем вплотную к нужному месту, мрак стал совсем густым. Даже в воздухе словно таилась опасность. Все звуки стихли, и даже заключенные лихачи попрятались по углам, не высовывая головы наружу.

Дамиана Грасаля посадили в клетку и заперли на замок, точно дикого зверя, показавшего истинную натуру и цапнувшего за руку хозяина. Никто не посчитался с высоким статусом князя — его приравняли к одному из посмелевших нарушить закон простолюдинов и заключили в камеру на нижних этажах дворца. Я судорожно сглотнула.

Я до последнего верила, что хитрый советник сумел избежать заключения, но вид на его измученное лицо убедил в обратном. До моего появления Грасаль спал, но, услышав шаги, тут же открыл глаза и без интереса посмотрел в мою сторону, будто бы я каждый день навещаю его в узилище.

Канор Сельм-Рамст поклонился мне и быстро произнес, боясь оставаться наедине даже с сидящим за решеткой главным советником:

— Оставлю вас ненадолго.

Я кивнула и снова посмотрела на Грасаля. Князь молчал. Равнодушие в глазах выдавало в нем человека, смирившегося со своей судьбой. Я поняла, что мне придется первой нарушить тишину:

— Отец сказал, что вы отдали приказ убить мою мать, — без лишних предисловий изложила суть. — Это правда?

Грасаль молчал, позволяя в этом молчании самой отыскать ответ. Но это было совсем не то, чего я хотела. Настоящая правда — только высказанная вслух. Спрятанная за вуалью молчания, она искажается и превращается в то, что хочется услышать.

— Это правда? — уже жестче переспросила я.

Князь поднял голову и некоторое время разглядывал меня, а потом разбитыми губами произнес:

— Мне очень жаль.

Я отшатнулась. Ноги подкосились, и пришлось ухватиться за стену в поисках опоры. Во взгляде Грасаля смешались холодность и обреченность. Он смотрел так, словно давно уже выгорел изнутри. Смирение с судьбой вышло на передний план, оставив осознание от последствий собственных поступков позади. Князь давно понял, что натворил. Не это ли послужило тем спусковым механизмом, что заставило его вычеркнуть меня из своей жизни, подставив тот инцидент с Ксаной? Я не знала… и не хотела знать, только развернулась и решительно бросила поджидающему возле дверей Сельм-Рамсту:

— Я нашла ответы на свои вопросы.

Канор мрачно кивнул и, в последний раз взглянув на родовитого пленника, пошел рядом. Я держала лицо, боясь демонстрировать перед князем боль от услышанных слов. Царский дворец — настоящее змеиное гнездо, где чужие невзгоды смакуются как самый лучший десерт.

Рука Сельм-Рамста остановила меня возле арки. Пользуясь тем, что ему не видно лица, неприязненно поморщилась, борясь с желанием скинуть ладонь с обнаженного плеча.

— Если нужна помощь…

— Благодарю, князь, — сделала быстрый книксен. — Мне нужно время, чтобы собраться с чувствами.

Сельм-Рамст сдержанно поклонился, но я все равно заметила довольство, мелькнувшее в глазах, еще до того, как он отвел взор.

Я знала, что во всей Мауроне есть только один человек, способный понять и без осуждения или злого умысла выслушать о случившемся. Еще никогда мне так не хотелось увидеться с Мев. В душе зрела уверенность, что поддержка бывшей настоятельницы монастыря будет весьма кстати. Поэтому, подхватив юбки, я направилась не в собственные покои, а разыскала слугу. Ушлый Марн с по-крысиному острым лицом не мог не ведать, где сейчас найти Мевил.

Марн вздрогнул, увидев мой силуэт в коридоре, хотя и попытался скрыть страх. Видимо, воспоминания об ошибках прошлого все еще были свежи в его памяти. Без надзора Дамиана Грасаля он явно расслабился, и не думал, что бастарда сама проявит интерес. Остановив слугу, я задала тревожащий меня вопрос. Он заметно растерялся, долго не находясь с ответом.

— Миледи… Разве вы не слышали? Интересующая вас особа на днях скончалась.

Если я думала, что ничто не сможет больше пошатнуть мой мир, то я ошибалась. Известие о смерти Мевил окончательно добило, всадив кинжал в отчаянно бьющееся сердце. Закономерный вывод напрашивался сам собой:

— Ее… убили?

Мев работала на Грасаля. После его пленения я не удивилась бы, что ее жизнь тоже повисла на волоске. Но слуга замотал головой, опровергая подобный вариант:

— Нет. Болезнь еще усугубилась. Мне очень жаль.

Это «мне очень жаль», прозвучавшее второй раз за день, вызвало приступ тошноты. Никакого сочувствия у говорящего явно не возникло. Марн сказал вовсе не то, что на самом деле чувствовал, а то, что обязывали его произнести нормы приличий.

— Я могу поговорить с лекарем, наблюдавшим ее в последние дни?

— Насколько мне известно, Мевил обращалась ко многим целителям. По приказу князя я сам лично сопровождал ее в некоторые визиты. Никто из них не сулил хорошего исхода.

— Ты знаешь ее диагноз? — впилась взором в лицо слуги, пытаясь подловить на лжи.

— Нет, это мне неведомо. Но что я знаю: госпожу было не спасти. Ее смерть оставалась лишь вопросом времени.

Я вздрогнула, вспомнив, как Мев неизменно ловко уходила от ответов на вопросы, стоило мне заикнуться о ее состоянии. Она знала… и так и не призналась в своих несчастьях, боясь показать слабость. Сильная и до последнего несгибаемая Мев… Пусть в ином мире ты наконец-то обретешь покой, которого так долго желала.

Когда все плохо, не стоит дразнить судьбу мыслями, что хуже быть уже не может, ведь та, что держит наши жизни в своих руках, может и зло посмеяться. Я позволила себе думать, что никаких неожиданных сюрпризов больше не случится, и, к своему стыду, ошиблась. У богов нашлись для меня иные планы.