— Пошли!

Он возбужденно махнул рукой, указывая путь, и даже (неслыханная щедрость!) придержал дверь, впуская внутрь. Я невольно охнула, признав в избитом до черных синяков и кровавых подтеков лавочника из района бедняков, с которым сталкивалась прежде.

— Как неожиданно выяснилось, господин не заплатил положенную подать государю.

Хозяин лавки с трудом приподнял опухшие веки и уставился на меня. По его мыслям я поняла, что Грасаль намеренно солгал. Документы торговца оказались настолько чисты, что сперва это даже заставило царского советника заскрежетать зубами от злости, но потом Дамиан подослал людей для кражи бумаг и нашел к чему придраться. Все это произошло меньше чем за сутки. Освободив меня вчера, советник вернулся к жадному лавочнику, а уже сегодня днем, пока я размышляла над его чувствами, стражи вовсю пытали продавца гомеомагии, не боясь причинять боль.

Я поняла, что лавочник умрет, не дождавшись суда… если, конечно, тот входил в планы Грасаля. В голове сами собой возникли слова лекаря, который давал мне уроки в Сагассе.

«Сначала вы калечите, а потом требуете лечить», — так он сказал слугам королевы, как-то оказавшимся в наших краях и притащившим тяжело избитого мужчину. Те слишком «перестарались», требуя от преступника правду, хотя смерть виновного не входила в их планы.

Конечно, Дамиан Грасаль не желал услышать моих советов и не ожидал чудодейственного спасения лавочника. Он жаждал иного — моего умения читать мысли. Мог бы он привести меня раньше? Да. Не захотел впутывать в это дочь царя или просто намеревался сначала показать торговцу свою мощь? Кто знает… Вряд ли сейчас время для подобных вопросов.

— Кто отдавал приказы?

Разбитые губы что-то вяло пробормотали. Раздался резкий свист: страж сильно ударил лавочника по лицу, оставив пылающий алым отпечаток ладони.

— Прекратите! — вырвалось у меня. — Вы, — обернулась к князю, — ведете себя как последний лихач, а вы, — это уже было обращено к его прихвостню, — безмозглая собачонка, даже не задумывающаяся над приказами хозяина!

Страж пораженно вытаращил глаза, мало привыкший к такому напору от «слабой женщины», и почесал макушку.

Если я рассчитывала на признательность, то ее не последовало. Лавочник сплюнул кровь и с леденящей ненавистью вытаращился в мою сторону, тихо, но отчетливо для всех сказав:

— Шлюха!

Я оторопела. Князь сжал губы в тонкую линию и схватил меня за плечо:

— Выйдем.

Безвольно последовала за Грасалем. Оказавшись за дверью, устало протерла глаза. Слова лавочника не укладывались в голове.

— Помнишь наш разговор о слугах?

Я горько усмехнулась.

— Опять собираетесь наставлять, как общаться к Ксаной? Мне кажется, это несколько… несвоевременно.

— Я говорил, что прислуга не понимает хорошего отношения, — вкрадчиво процедил советник. — Это лишь расслабляет ее и побуждает отлынивать от обязанностей. Помнишь?

Нехотя кивнула.

— К чему это все?

— В свою очередь ни один лихач не ответит добром на добро.

— Это не повод вести себя как… Как…

— Последний негодяй? — неожиданно улыбнулся он.

— Да. Зачем было бить его, если я и так скажу правду?

— Никто не должен догадаться, зачем на самом деле ты присутствуешь на допросе. Даже самые верные люди могут предать. Пусть лучше думают — это моя прихоть, чем гадают, как ты без применения физической силы выяснила все секреты преступника.

— Разве стражи не дают магическую клятву?

— Они обещают служить монарху, а не оберегать темный секрет его незаконнорожденной дочери.

Это все звучало как… изощренная забота со стороны князя, но я знала: мои тайны — его козыри тоже.

— Призыв ослушаться приказа — не то, что я хотел бы слышать в общении со стражами, Айрин. Еще одно такое слово, и будешь наказана.

— Только и умеете сыпать угрозами. Узнать бы, что творится у вас в голове.

— Слишком хочется это выяснить, да, фиалка? — прошептал князь в опасной близости от моего лица.

Он положил руку на стену, заточая меня в угол. В этот раз я не растерялась, разомлев от его взгляда, и так же неистово выпалила в ответ:

— Большего всего на свете вы боитесь потерять контроль, но это уже происходит.

— О чем ты?

— Ваше замешательство лишь подтверждает, что я угадала, — горько рассмеялась я.

Он наклонился еще ближе, так что наши губы почти соприкоснулись, а дыхание смешалось. Меня окутал терпкий запах виски — еще одно доказательство к сказанному. Князь боялся слабости даже в собственных глазах, никогда не позволяя себе забыться, но сегодня настал такой день, когда убить в себе чувства оказалось важнее, чем сохранить трезвый рассудок.

Я наклонилась и поцеловала его. Эти прикосновения не имели ничего общего с прежними. Я зло впилась в его губы, ненавистно и жадно продолжая начатое утром. Мой напор встретился с равной страстью. Дамиан Грасаль целовал меня так же неистово, словно в последний раз. В этом не было ничего ласкового или нежного. Нас подталкивали к друг другу совершенно иные эмоции: грубые, ярые, враждебные… Чувства, источаемые объятьями, казались красноречивее любых слов.

У меня перехватывало дыхание. Я вцепилась пальцами в плечи Дамиана, наверняка причиняя боль. Мне хотелось разодрать его кожу, выпуская гнев, и оставить длинные полосы царапин, как знак принадлежности — никто не должен на него претендовать. Я жаждала причинить боль и заставить князя ощутить то, что он сделал со мной.

Я ненавидела его. Я… любила его. Я желала его. Я презирала себя за мысли, которые Дамиан вселял в душу.

Беспокойство о будущем улетучилось само собой. Один поцелуй уничтожил маленькую наивную девочку внутри меня, а другой — зажег желание обладать во что бы то ни стало. В этот раз принцесса не стояла рядом, чтобы предостеречь об ошибке.

Теперь я сминала и била чувства Дамиана. Каждое грубое прикосновение сеяло в нем равную боль, заставляющее требовать большего. В этот раз у князя не найдется никаких причин, чтобы оправдать свой поступок. Придется признать — он ответил мне, просто потому что захотелось.

Укусила Дамиана за губу и ощутила во рту металлический привкус чужой крови. Пьянящая горечь виски на его языке кружила голову, а месть застила глаза, не позволяя отпрянуть, и заставляла еще сильнее усугубить поцелуй.

Я ощутила руку князя на своем бедре, но даже она, задирающая платье, не охладила мой пыл. Его губы соскользнули на шею, и язык ласкал кожу. Я перевела взгляд на Дамиана и столкнулась с его затуманенным взором. Что-то рухнуло в душе. Какая-то внутренняя струна надломалась, уничтожая прежний настрой. Я опустила руки на грудь князя, чтобы оттолкнуть, и одновременно с этим он произнес, так же резко придя в себя:

— Не здесь.

Стало страшно. Нет, ни настойчивость Грасаля привела меня в чувство, а нежность, откуда-то появившаяся в его движениях. Я желала войны, а не мира. Так привыкнув к вечному противостоянию, не знала, что делать в ответ на искреннюю ласку и как вести себя, узрев другую сторону князя.

В горле появился ком. Я хотела причинить боль, а не обмануть. Желанная победа обернулась всеразрушающим поражением. Я знала, что князь достаточно умен, чтобы понять мои чувства. Если я сама не умела разобраться в них, то он не находил в этом особенного труда.

Его пальцы ловко поймали выбившуюся из прически прядь и заправили за ухо. Мне хотелось смотреть куда угодно, но не на советника, чьи пальцы снова нежно коснулись лица, и от возникшей неловкости нервно кусала опухшие от поцелуев губы.

— Какие же синие глаза… Ярче сапфиров в диадеме.

Во все еще замутненном взгляде Дамиана стояло наваждение. Он тряхнул головой, точно сбрасывая сеть ненужных мыслей, как липкую паутину.

— Пойдем, Айрин.

Грасаль развернулся и, не дожидаясь меня, первым вошел в темницу. Когда его силуэт исчез из виду, я спрятала лицо в ладонях. Берегиня, что же со мной творится? И самое главное — что происходит с князем?