Секретарь отнял руки от лица и смотрел на пламя свечи.

«Убийца должен был как-то отпереть дверь, войти без шуму, задушить шнурком княгиню, после чего он должен был дверь запереть и уйти. Невозможно. Глупости. Всё возможно, ведь удалось же мне как-то заколоть князя Валентина в этом же доме, в библиотеке, и бежать. Это наказание. Кара за убийство князя Валентина».

За окном уже слоился мутноватый Петербургский рассвет, а Сергей Филиппович не мог ни на что решиться. Потом, позвонив в колокольчик, секретарь вызвал всё-таки преданного слугу. Когда Вольф Иванович подошёл к двери и осторожно постучал, Сергей Филиппов спросил его:

   — Не сможешь ли ты, любезный, сейчас же послать за одним господином? Я передам записку.

И он просунул в щель конверт.

Привыкший к странному поведению своей хозяйки, Вольф Иванович не задавал никаких вопросов, и записка уже через полчаса оказалась в руках разбуженного ротмистра Удуева. Михаил Валентинович прочёл, спрятал в карман и сразу же вышел из дому. Ещё через полчаса он оказался стоящим перед той же запертой изнутри дверью в спальню.

   — Я её не убивал, — тихим и дрожащим голосом завёл секретарь, пропуская ротмистра внутрь и опять запирая дверь. — Мне никто не поверит. Дверь была заперта, но я её не убивал. Помогите мне.

   — Вы были любовниками? — спросил Удуев.

Секретарь кинул.

   — Почему Вы пригласили именно меня?

   — Потому что мне никто больше не поверит, а Вам Константин Эммануилович, я знаю, доверяет.

Глупо. Коли убили Вы, то какая разница, участковый пристав Вас в крепость препроводит или из моих рук Вы туда попадёте.

   — Я не убивал! — вскрикнул секретарь.

   — А я и не сказал, что Вы убили. Пока не сказал. Вот что, Сергей Филиппович, попробуйте-ка припомнить, может быть, какая-то деталь, какое-нибудь событие удивили Вас накануне. Перестаньте дёргаться и напрягите память. Прошу Вас, это же в ваших интересах.

   — Ничего странного, — сказал секретарь, опять промакивая платочком глаза. — Только, если не считать, что она попросила меня накануне прийти попозже. Ничего. В баньке она накануне парилась.

   — Скажите, Сергей Филиппович, накануне вечером был ли на Наталье Андреевне нательный крест? — спросил Удуев, опять наклоняясь к мёртвому телу и осторожно расправляя на нём прозрачную ткань. — Так я спросил, был ли крестик?

   — Конечно, серебряный на шнуре. Меня всегда поражало что она на шнуре носит. Вот видите у меня на цепочке.

Он вытянул из-за пазухи свой крест и показал. И вдруг глаза его округлились.

   — А действительно, куда же крест подевался?

   — А вот он.

Удуев наклонился и указал на глубокий багровый след, пересекающий шею женщины. Там что-то блеснуло. Он взял с туалетного столика маленькие ножницы, просунул острые кончики в борозду, тихонько чикнул и вытянул тонкий шёлковый шнурок, а на нём крест.

   — Вы говорите, Наталья Андреевна в баньке накануне парилась? — Удуев резко повернулся и встал неподвижно перед напуганным секретарём. — А не знаете у кого? Где эта банька? Насколько я понимаю, собственной мыльни княгиня ведь так и не построила.

   — Вероятно, у Аглаи Ивановны Трипольской нужно спросить. Княгиня, прежде чем умереть, про Аглаю Ивановну мне рассказывала. В последние месяцы они были очень дружны.

Удуев одобрительно крякнул и намотал шнурок с крестиком на большой палец так, что распятие оказалась прижатым к ногтю.

   — Я знаю, кто это сделал.

   — Это не я?

   — Нет, не Вы, — голос ротмистра был таким, будто он только что на охоте подстрелил зайца. — Княгиню преднамеренно лишила жизни Аглая Ивановна. И я могу доказать её вину.

Передав мёртвое тело княгини Ольховской в руки напуганных слуг, Михаила Валентинович Удуев сам доставил бледного трясущегося и уже плачущего секретаря в особняк на Конюшенной, где Сергей Филиппович моментально заперся в своей комнате, а ротмистр попросил без шума разбудить хозяина.

   — Передайте Его превосходительству, что у меня дело, не терпящее отлагательства. Я не имею возможности долго ждать. Если Его превосходительство не захочет теперь же проснуться и поговорить, то у него могут возникнуть сложности.

Бурса спустился тотчас же. Вид у хозяина дома был заспанный.

   — Честное слово, ротмистр, я обижусь, если принесённые Вами известия не достаточно серьёзные. Я прилёг только под утро…

   — Достаточно серьёзные, — Удуев поднялся навстречу и сделал несколько шагов. — Убита Наталья Андреевна, княгиня Ольховская.

   — Когда это произошло?

   — Ночью в своей спальне. Её обнаружил любовник, секретарь Ваш, Сергей Филиппович. Испугался он до смерти, что на него подумают, и сразу послал за мною. Он почему-то решил, что я стану за него заступаться.

   — Глупость какая. Зачем Серёже убивать Наталью Андреевну? Он человек нервный, задумчивый, может быть, и вспыльчивый, но я знаю, он был влюблён в княгиню и даже сделал много дурного по просьбам.

   — А он и не убивал, — Удуев подошёл и закрыл дверь. — Убил другой человек, но человек этот также член вашего Общества.

Бурса молчал, и после недолгой паузы Удуев пояснил:

   — Аглая Ивановна Трипольская, — он опять помолчал, раскуривая поданную хозяином трубку. И как хитро всё сделала. В бане подменила верёвочку нательного креста княгини. Не знаю уж, как ей это удалось, а верёвочка-то необычная. С виду совсем такой же шёлковый шнурочек, только мокрый. Так вот, когда такая верёвочка окончательно просыхает, а случается это часа через три-четыре, то сжимается вдесятеро. Если она на шею надета а жертва спит, моментально задушит насмерть. Фокус, надо сказать, известный. Таким образом убили в Шотландии одну высокопоставленную особу.

   — И зачем же Вы мне всё это рассказываете? — также раскуривая трубку, спросил Бурса. — Вы считаете стоило меня будить ради того, чтобы рассказать о случайной гибели очень красивой женщины, и тут же, как я понимаю, совершенно беспочвенно, обвинить в убийстве другую красавицу.

   — Увы, не беспочвенно. Я точно знаю и могу это доказать. Аглая Ивановна повинна в смерти княгини.

   — А мотив?

   — Помилуйте, Константин Эммануилович, мотив на лицо. Остаётся поражаться, как при подобном мотиве Наталья Андреевна была столь неосторожна.

   — И всё-таки, зачем же Вы подняли меня в столь ранний час?

   — Вы хотите, чтобы я арестовал и допросил Аглаю Ивановну? Мне казалось, что это не совсем в Ваших интересах, а точнее сказать не совсем в интересах вашего тайного общества.

   — Неужели в наше время вот так сразу по косвенному подозрению можно взять под стражу человека? У Вас же нет доказательств, только предположения и фантастические домыслы, — возмутился Бурса. — Кроме того, она женщина. А коли и убила, разве Аглая Ивановна совершила нечто против монархии? Разве она повинна в заговоре, в покушении на августейшую персону, в подстрекательстве к бунту?

   — Вы правы, Ваше превосходительство, — вздохнул Удуев. — Помните в прошлом месяце в ведомостях писали: двое мещан отравили грузинского князя. Знаете, чем дело кончилось?

   — Плетьми, — зло сказал Бурса. — Плетьми. Нашли бутылочку с ядом и всыпали по сотне плетей каждому.

   — А потом нашёлся истинный виновник, — добавил Удуев. — Бывает, дело семейное. Будем считать, что это дело именно государственной важности, — Михаил Валентинович в эту минуту не смотрел на хозяина кабинета. — Сейчас я поеду домой и лягу спать. Вы знаете, я ведь, так же как и Вы, Константин Эммануилович лёг поздно, не выспался. А после обеда возьму несколько жандармов и арестую госпожу Трипольскую. В нашем ведомстве её вина легко будет доказана. Вы, надеюсь, правильно поняли меня?

   — Спасибо, что предупредили. Спасибо.

Стук колёс ещё не утих на пустой улице, а Бурса уже положил перед собою чистый лист бумаги и обмакнул перо в чернильницу. Ещё через пять минут письмо было готово и сложено. Заклеив конверт, Бурса крупно написал на нём: «Генриху Пашкевичу лично в руки».