— Я не знаю ответа на её вопрос, — сказал Трипольский. — То, что я смогу сказать не решит дела.

   — Ну скажите же хоть что-нибудь, — наставил глупый граф. — Мне кажется лучше что-то сказать даме, чем вообще ничего.

Часть собравшихся сочла за лучшее покинуть дом сразу после происшествия. Многие из тех кто оставался ещё к этому времени столпились вокруг Анны Владиславовны, а остальные не без любопытства наблюдали, как с поверженных на пол головорезов, были сорваны шубы.

Разбойников крепко связали и по распоряжению хозяина дома унесли куда-то в подвал, где и заперли.

   — И что же вы будете делать с ними? — спросил Удуев, навязывая неприятный разговор хозяину особняка. — Зачем Вам эти злодеи? Не лучше было бы мне их сразу вручить?

   — Утром, — почти растерянным голосом сказал Константин Эммануилович, — утром я предполагаю допросить их и, при необходимости, передать городским властям.

   — Но почему же не сейчас?

   — Простите, моей племяннице дурно, — Бурса попытался уклониться от разговора, но ротмистр поймал его за пуговицу крепкими пальцами.

   — Ваше благородие, Константин Эммануилович, неужели Вы думаете, что братец Ваш на этом остановиться? Неужели Вы ещё не поняли, какой опасности себя подвергаете? Насколько я понял, организация Ваша, тайный «Пятиугольник», не помощник вам в этом вполне и семейном деле.

   — Я не понимаю Вас, Михаил Валентинович, — Бурса приостановился и сосредоточился. Он уже не хотел вырываться, и пальцы Удуева отпустили пуговицу. — О чём вы говорите? Какая организация?

Ротмистр удовлетворённо подул в усы.

   — Я вот что хочу Вам предложить, Константин Эммануилович, — сказал он. — Я сейчас же возьму жандармов, поеду на квартиру к Вашему брату на Сенной площади и арестую его. А Вы, в свою очередь, используйте все свои связи, чтобы мне за это по шапке не дали. По-моему это весьма стоящее предложение.

Хозяин дома закрыл даже глаза на минуту, чтобы сосредоточиться.

   — Хорошо, — сказал он после небольшой паузы. — Согласен. Если Вы возьмёте Ивана под стражу я использую все свои связи, чтобы выгородить Вас. Хотя это может оказаться весьма не просто. Действуйте, ротмистр.

Во взгляде Бурсы Удуев отчётливо прочёл искреннюю благодарность.

   — Вы видели, он душевно болен. Его, действительно, следует сейчас же, без промедления изолировать.

На улице раздался новый шум. Кто-то подъехал к дому. Бурса кинулся к окну.

   — Карета?

   — Нет верховой.

   — Чудно, — сказал граф Ш. — мундир гренадерский, а прибыл верховым.

Афанасий Мелков вошёл в залу, оттолкнул лакея, пытавшегося преградить ему путь, и сразу пошёл к Анне Владиславовне.

Гости расступились. Анна подняла голову.

   — Что с ним? Он жив?

Афанасий отрицательно покачал головой. Анна вцепилась ледяной рукой в руку молодого офицера и простонала:

   — Я спрашиваю, он жив!?

Когда, не пытаясь отнять своей руки, почти проколотой острыми ноготками, Афанасий сказал сухим голосом:

   — Василий Онуфриевич Макаров, гренадерский поручик Измайловского Гвардейского полка полчаса назад скончался в помещении роты, — голос Афанасия сорвался и остальное он тихо прохрипел. — Василий просил передать Вам, Анна Владиславовна, что любил Вас. Он просил меня также сказать, что не возражает против Вашего замужества, но просит всё же иногда поминать его.

Маятник, качнувшийся в часах за спиною Анны, при последнем слове будто бы застрял в её груди и потянул вниз сердце. Анна Покровская потеряла сознание.

Подозревая Ивана Бурсу не только в изощрённой жестокости, граничащей с почти детским наивом, а также и в звериной хитрости, ротмистр Удуев не стал откладывать арест, а взяв десять жандармов, тут же ночью отправился на Сенную площадь.

Но как Удуев ни спешил, он всё-таки опоздал. Квартира оказалась пуста. Двое тихих немолодых слуг собирали и упаковывали вещи. Из их напуганного лепета следовало, что барин неожиданно уехал домой к себе в поместье. А они должны завтра следовать за ним. Во что поверить было просто невозможно.

Иван Бурса просто растворился во вьюжной ноябрьской ночи.

«Совершенно определённо никуда он из города не уехал, — это Удуев определил для себя твёрдо. — Такой не уедет, не отомстив за нанесённое оскорбление. И ведь негодяй не станет драться. Он теперь выскочит где-нибудь из-под самых ног и ударит в спину. Где? Когда? Бог знает».

Направлений поиска негодяя был несколько. Можно как следует допросить обитателей барака в Литейной Слободе. Может быть, кто-то из них знает где прячутся остальные злоумышленники. Те двое, что захвачены, уж наверное могут указать адрес. Всё зависит от способности хозяина особняка на Конюшенной допросить с пристрастием. Хотя и здесь надежда совсем небольшая. Ведь и злодей знает, что они могут указать его адрес.

Другим направлением поиска были братья Игнатовы — Валентин и Пётр. Удуев даже пожалел, что отпустил Петра тогда ночью, но буквально через час раскаялся в своём недоверии.

Пётр Илларионович Игнатов, брат отравленной в кабаке Медведева Марии Игнатовой, как обещал, сам пришёл к ротмистру.

   — Не ждали, что слово сдержу? — спросил он, опускаясь устало на скамью.

   — Согласен, не ждал.

После бессонной ночи Михаил Валентинович воспринимал происходящее вокруг как сквозь лёгкую дымку.

   — Арестуете теперь меня?

   — Ну зачем же. Нет. Если уж я тогда ночью над двумя трупами Вас не арестовал, то теперь это глупо совсем. Кстати, поблагодарить хочу.

Удуев взял со стола большой гербовый лист с печатью и показал его молодому человеку.

   — Только вчера утром доложил об англичанах, а они, смотри, вон как. Уже отметили меня письменной благодарностью. Боятся шельмы заграничных каторжников, и мне почему-то кажется опаснее наших отечественных.

   — Вы знаете где теперь Иван Бурса? — спросил Пётр Игнатов, из вежливости разглядывая бумагу.

   — Нет, — вздохнул Удуев. — Я предполагал, ты мне об этом что-нибудь скажешь. Знаешь что вчера случилось на Конюшенной?

   — Слышал, — возвращая листок сухо отозвался тот. — И, думаю, нужно теперь же поставить охрану вокруг дома. Иначе барышне Покровской Анне Владиславовне жить осталось, может быть день, а может быть и того меньше.

   — Вот, прямо день, — почти обиделся ротмистр. — У него что полк здесь в Сухом канале спрятан?

   — Ну не полк, а банда из 40 человек.

   — Объясни ты мне, наконец, — Удуев уже с трудом удерживался, чтобы во весь рот не зевнуть. — Расскажи, что же случилось на самом деле? Ты же больше моего знаешь про это дело. Нам делить с тобою ничего. У нас с тобой одна цель — зверя изловить.

Рассказ Петра Илларионовича Игнатова поразил ротмистра до такой степени, что Михаил Валентинович, совсем уж засыпающий за своим огромным служебным столом, окончательно проснулся.

Многое повидал за свою жизнь ротмистр Удуев. Но ещё ни разу не сталкивался с подобной изощрённой и жестокой историей.

Собственно, это была всё та же история о несчастных влюблённых Иване и Марии, лишённых родительского благословения и по произволу родительскому запроданных в рабство. Только новые детали предавали этой истории уж совсем другой жутковатый оттенок.

Первое, что выяснилось со слов Петра Игнатова, было то, что не сам отец, не по доброй воле вписал родного сына в число проданных с деревней крестьян. У Семёна Петровича Турсова были большие карточные долги. И как-то ночью в дом к нему пришли спросить этот долг.

Пётр рассказал, что пришёл неизвестный никому молодой дворянин, а на руках у этого дворянина были все перекупленные векселя Семёна Петровича. В обмен на векселя тот потребовал жуткую услугу. Семён Петрович Турсов отказал, но тот пришёл к нему на следующий день уже в сопровождении околоточного и двух полицейских. И выбор здесь был простой — либо в долговую яму в середине зимы, либо выполнить невозможные условия. Семён Петрович уже и сам по себе ненавидел сына. Не мог простить ему ослушание.