— А как с Прохором и сестрой его поступить? — спросил кто-то из наёмников, также просочившихся в зал. — Освободила она братца-то своего.

   — Пусть живут. Оба пусть живут, — сказал Бурса. — Коли уж смерть их пощадила, то не могу я второй раз их казнить — грех.

Отбросив палку, он всё-таки глянул на Виктора. В глазах Ивана Кузьмича светились жёлтые безумные огоньки.

   — Умён, — сказал Бурса весело, — догадлив шельмец. Не зря в двух университетах обучался, — и добавил язвительно: — А письмецо это мы, пожалуй, теперь же в Петербург отправим. Думаю я, польза от этого может получиться.

Он подмигнул от удовольствия.

   — Только адресата заменим на другого. Как думаешь, Витька, получится польза от твоего письмеца?

Во дворе уж никого не было. Мужики лениво разбирали эшафот, а Анна Владиславовна всё ещё стояла подле окна — её будто бы хватил паралич.

«Бог против нас, — думала она. — Бог не желает нам помочь».

С тоской она смотрела на дорогу. Вдалеке поднималось облачко пыли. Это гнал во весь опор своих лошадей Михаил Львович Растегаев — единственный ускользнувший из лап негодяя.

Список подслушивающих и подглядывающих за своими хозяевами крепостных людей, Михаил Валентинович Удуев добыл в меховой лавке братьев Протасовых ещё в середине лета.

Удивительно, но слухи о шпионах, засланных в общество негодяем Иваном Бурсой, слухи способные, казалось, будто пламя на ветру, охватить в считанные мгновения всю северную столицу, поползли только в середине октября. Причина тому была простая — никто из попавших в западню младшего Бурсы не хотел огласки. Это в равной степени касалось как столичного прокурора с его возможностью в одночасье потерять место и отправиться в Сибирь, так и, например, княгини Натальи Андреевны. Ведь Иван Бурса на протяжении многих лет шантажом добивался от этих людей и денег и измены. Вместе со шпионами могло всплыть и то, что они узнали, а это нежелательно даже и для Тайной экспедиции.

Когда же слухи всё-таки просочились и поползли по Петербургу, Удуев, явившись к Бурсе, потребовал помощи в опровержении. Так же, как и прокурор, Михаил Валентинович мог потерять на этом деле и место, а может быть, даже и голову. О предписание Тайной экспедиции ротмистр, конечно, в разговоре не упомянул.

   — Вы должны употребить всё своё влияние, — сказал ротмистр, прощаясь. — Дело нужно замять. Я же, своей стороны обещаю сделать всё от меня зависящее.

Надежды на успех было мало, но неожиданно сотрудничество Удуева и Бурсы дало неплохой результат. Через месяц уже если и упоминал кто о крепостных шпионах засланных в столицу новгородским помещиком, то лишь как глупейший анекдот, какой приличный человек и слушать-то не станет.

А об исчезновении же Анны Владиславовны и вообще не говорили. Константин Бурса публично объявил, что отослал вздорную племянницу назад в Москву к тётке. И почему-то такая ложь вполне устроила общество. Пробыла-то девушка в Петербурге всего несколько месяцев: конец осени, зиму и лето — меньше года, уехала и забыли. Новые загадочные красавицы будоражили свет, кому нужно вспоминать?

Все будто успокоились. Занятый делами «Пятиугольника» и не способный ничего более предпринять, Константин Эммануилович Бурса продолжал ту же жизнь, что вёл до исчезновения племянницы. Разве что секретарь, Сергей Филиппович, и, может быть, слуги смогли заметить серьёзные перемены в характере Его превосходительства. После тяжкого объяснения с государем-императором, случившегося в Зимнем дворце, он стал суровее, реже выходил к гостям, всё более и более предпочитая работу в кабинете живому общению.

Андрей же Трипольский, потерявший как Анну, так и свою названную крепостную сестру Аглаю, запил. Он сдружился с приятелем убитого им на дуэли Василия Макарова, Афанасием Мелковым, и поручик стал непременным участником бесчисленных попоек.

В тоже время, секретарь Бурсы Сергей Филиппович, как это не удивительно, ведь на нём все поставили крест, все же выкарабкался из своей болезни. Он посуровел, стал менее словоохотлив, замкнут, хотя обязанности свои выполнял теперь более точно и быстро.

Связь секретаря и княгини Ольховской возобновилась и уже не была тайной. Сергей Филиппович больше не крался ночными улицами, чтобы ближе к полуночи проникать через чёрный ход в дом на Фонтанке, они встречались почти открыто. Настолько открыто, насколько позволяли приличия.

Всё замерло.

Но тогда же, в середине октября, случились некоторые события, всколыхнувшие «Пятиугольник» и повлёкшие за собой новую череду ужасных происшествий.

После гибели братьев Игнатовых, могилка, в которой лежали убитые по приказу злодея Ивана Бурсы каторжником Федькой, несчастные супруги Иван да Марья, казалось, скоро придёт в запустение. Но случилось чудо — она была круглый год чиста и ухожена.

Не имеющий собственных детей, жандармский ротмистр и специальный агент Тайной экспедиции Михаил Валентинович Удуев во время одного из своих посещений Митрофаньевского кладбища ощутил вдруг странную привязанность к этим двум, хоть и умершим, но очень молодым людям. Удуев взял себе за правило не реже, чем раз в месяц навещать Ивана да Марью. Как ужасную реликвию хранил Михаил Валентинович страничку, вырванную из книги — титульный лист из сочинения древнего римского философа Апулея «Золотой осёл». Он уже знал, что означала эта страница в жизни умерших супругов. Он приходил на кладбище и сперва просто подолгу молча стоял у камня.

Несколько недель спустя, жандарм стал прибирать чужую, эту никому не нужную, могилу. Каждый раз Михаил Валентинович приносил страшную страницу с собой. Свёрнутой она лежала в кармане его мундира и напоминал о том, что не всё ещё кончилось, что никто ещё не отомщён, что злодей на свободе резвится. Страничка, казалось, обжигала сердце ротмистра.

В третьей декаде октября 1797 года было чертовски холодно и, простояв всего несколько минут возле камня, ротмистр хотел уже уходить, когда вдруг заметил за оградой снаружи кладбища знакомый экипаж. Никаких похорон в этот день не было, и появление кареты с гербами княгини Ольховской показалось странным. Прячась за надгробиями, Михаил Валентинович прошёл дальше и скоро увидел саму Наталью Андреевну. Княгиня склонялась над какой-то могилой. В руке её был маленький пурпурный цветок — это было уж совсем непонятно. Могила находилась за оградою, в той части, где обычно закапывают самоубийц.

Когда карета отъехала ротмистр подошёл и обомлел. Здесь не было даже креста. Багровый цветочек лежал под плохо отёсанным деревянным столбом. К столбу была прибита дощечка, говорящая, что здесь похоронены 8 без исповеди умерших безымянных бродяг, а также, не имеющий имени, потешный карлик-лилипут. Присутствовала также и дата: лето 1797 года, июль.

Несколько дней Михаил Валентинович размышлял о том, что он увидел на кладбище. Потом его вдруг будто осенило. Ротмистр достал копию постыдного списка — сам список, найденный в меховой лавке Протасовых, состоящий из 27 адресов, уже давно передал в руки городского прокурора. Удуев развернул лист и сразу нашёл нужное. По каждому пункту, прежде чем идти к хозяевам шпионов, Удуев наводил подробные справки, и теперь одна из этих справок пригодилась.

Недаром 16-ым был особняк княгини Ольховской на каменной набережной Фонтанки. Опытный камердинер по имени Вольф Иваныч или проданный княгине через третьи руки негодяем Иваном Бурсой, Вольф Иваныч был почти уникален: четыре языка, умение играть как на клавесине, так и на скрипке, удивительная физическая мощь.

Ещё летом по приказу Тайной экспедиции Удуев предупредил всех пострадавших от Ивана Бурсы, но проверить что сталось со шпионами не мог. Полученное им строгое предписание уведомляло: «По означенному делу, в услугах ваших более нужды нет. А поскольку дело, с которым вы соприкасались, сугубо секретное, имеет государственное значение, не подлежит огласке. Вы не можете более к делу этому возвращаться ни в действиях, ни даже в разговорах».