Несколько пар незаметно исчезли в левом крыле особняка, распределившись по маленьким комнаткам-гостиным. Из курительной комнаты слышался кашель, и через полуоткрытую дверь в общую залу долетал остро-сладкий, режущий ноздри, запах трубочного индийского табака.

Большая группа, в основном состоявшая из дам солидного возраста, собралась вокруг графа Т… На следующий день граф давал у себя бал, и теперь, разводя в воздухе пухлыми розовыми ручками, рассказывал увлечённо о своём сюрпризе.

Накануне граф Т… приобрёл за баснословные деньги, за 65000 руб., австрийскую кукольную комнату и обещал завтра же продемонстрировать её обществу.

«Лучше уйти», — припоминая все свои недавние проигрыши, определился ротмистр, когда за окном опять появилась карета.

   — Явились ещё гости? — спросил насмешливо Трипольский. — За такое опоздание штрафовать, штрафовать.

Он был неестественно весел. После отъезда Аглаи он не отходил от Анны Владиславовны, и уже совершенно очаровал юную хозяйку бала.

   — Это же неприлично! Одиннадцатый час!

   — Дядюшка Иван приехал, — сказала Анна, — больше никому.

То, что произошло потом, Михаил Валентинович Удуев запомнил до последней чёрточки. Он часто возвращался к этой картине. Чутьё подсказало ему: «Вот он ключевой момент, вот он ключ к разгадке отравления!»

Хотя, на первый взгляд, ничего особенного не произошло.

   — Иван Кузьмич Бурса! — объявил камердинер.

Хозяин дома стоял наверху лестницы. За его спиной возникла Наталья Андреевна.

«Когда она успела подняться в библиотеку? — подумал Удуев. — И, главное, зачем компрометировать себя столь вызывающе, уединившись с Его превосходительством?

И сам себе с удивлением ответил: Они не были в интимной связи, они просто вели беседу».

Сквозь заснеженное окно была видна карета — белая тройка. Тёмная, без украшений, карета чуть покачивалась. Герба на дверце не разглядеть — залепило снегом, лошади замерли.

Кучер спрыгнул вниз и, засунув кнут за голенище, исчез с глаз. Снег облепил карету со всех сторон. На запятках скорчился лакей.

Даже издалека сквозь стёкла было видно — человека на запятках бьёт сильная дрожь.

«Зачем ему там оставаться? — подумала Анна. — Странность какая. Нужно сказать, чтобы несчастного проводили в дом».

Не было в зале, наверное, человека не слышавшего о жестоком развратном новгородском помещике. Неясным образом попавшие в Петербург, пикантные ужасные слухи давно уж привлекали внимание к этой персоне. Но до сего дня никто не мог похвастаться, что видел его лично.

Замешкавшись с шубой Бурса заставил себя ждать. Он вошёл неуверенной ковыляющей походкой и сразу направился к племяннице. Маленький рост, полное лицо дядюшки, его смешно выпирающий животик почти насмешили Анну.

Братья, без сомнения, были похожи. Младший был уменьшенной копией старшего. Даже не копией, а какой-то жалкой пародией. Даже парадный костюм на Иване Кузьмиче смотрелся комично. Он туго обтягивал ягодицы, и висел по бокам большими складками. При первых же словах стали заметны тёмные гнилые зубы.

   — Как ты выросла, Анечка, — сказал он и протянул руки.

Инстинктивно Анна Владиславовна отступила и оперлась на локоть Трипольского.

Василий, вот уже час, стоящий за ломберным столом и выигрывающий, при этом движении Анны снова задохнулся от ярости.

   — Выросла, — сказала Анна, и через силу попробовала улыбнуться. — А как вы думаете, дядюшка, Вы же помните мне сегодня 18 лет уже.

Бурса младший сделал ещё шаг и почти насильно обнял племянницу. Они были почти одного роста. Синеватая, вздутая флюсом щека Бурсы, прижалась на мгновение к нежной щёчке девушки.

Удуев следил за реакцией хозяина дома. Лицо Константина Эммануиловича, замершего наверху лестницы, исказила гримаса. Он не мог скрыть своих чувств.

   — Не нужно, дядюшка, неудобно, отпустите, — Анна слегка толкнула его обеими руками в грудь.

Иван Бурса отступил. Он встал таким образом, что глаза его были видны только находящемуся совсем рядом Трипольскому.

Видавший в бурлящей революционной Франции, за последние месяцы, казни и страшное насилие, казалось, уже ко всему привыкший Андрея Андреевич, похолодел от ужаса при виде этих маленьких чёрных глаз.

«Да какой же он дядюшка, — подумал Трипольский. — Сластолюбец. Каннибал. Он сожрал бы её целиком».

Тайное общество «Пятиугольник», в котором секретарь и библиотекарь Бурсы — Сергей Филиппович Штейнгарт — только несколько дней назад был переведён из Нижнего, общего списка, в Верхний список избранных, ещё недавно столь желанный им, неожиданно обернулось для секретаря ещё одной неприятной обязанностью.

Посвящения состоялось. Но молодому человеку всего один раз удалось присутствовать на собрании. Никто из посторонних не должен был проникнуть взглядом в специальные комнаты или, не дай Бог, услышать хотя бы обрывок тайной беседы. Поэтому во время ритуальных встреч Бурса частенько устраивал шумные приёмы. Карты, флирт, музыка — всё это заслужило неплохой ширмой. Но ширмой не ограничивалось.

Четыре человека из Нижнего списка всякий раз несли неусыпную стражу. Ими обязательно руководил один из членов общества, уже посвящённый в Верхний список.

После торжественного посвящения в Верхний список «Пятиугольника», обязанность руководить внешней охраной была почти целиком возложена на секретаря. Так, что в дни собраний Сергей Филиппович в течение многих томительных часов бродил по дому и вокруг дома, определяя, хорошо ли заперты двери. Ему, конечно, это не нравилось. Но молодой человек тешил себя надеждой, что вскоре место его займёт другой.

Очередное собрание состоялось в начале февраля, через неделю после празднования 18-летия Анны Владиславовны.

Накануне кто-то из пьяных поваров, подравшись с лакеями, сломал дверь чёрного хода, и Сергей Филиппович вынужден был провести несколько часов на холоде под шипящим газовым фонарём. Раздражение усиливали звуки клавесина, раздающиеся в гостиной, и два голоса, поющих дуэтом — голос Анны Владиславовны и голос Трипольского.

Сергей Филиппович стучал ногами, ругался и, стараясь успокоиться, тешил себя фантазиями. Он пытался припомнить в деталях все поступки, жесты, все слова Натальи Андреевны. Княгиня Ольховская за последнее время совсем заворожила секретаря. Проницательная, колкая на язык, то ледяная и жёсткая, то пылающая страстью, то наивная, как маленькая девочка.

Наталья Андреевна не давала несчастному ни единого шанса на взаимность, но понимала его чувства и не насмехалась. Каждое её слово, любой взгляд распаляли Сергея Филипповича. Иногда, в присутствии княгини, он не мог вымолвить от волнения ни слова.

Княгиня Наталья Андреевна Ольховская была загадкой. Богатая вдова, имеющая собственный дом на каменной набережной Фонтанки — Наталья Андреевна флиртовала понемножку, кажется, со всем светом, при этом, не имея ни одного официального любовника. Фантастическая тонкая причёска, украшенная, обычно, драгоценным гребнем, французские платья, женственность в каждом вздохе и вдруг быстрый язвительный взгляд, как рапира пронзающий сердце.

Сергей Филиппович и хотел бы избавиться от этого чувства, но куда там. Когда даже робкие мечты и ничтожные надежды на взаимность возвращали ему силы, и ускользающее желание жить.

Когда собрание закончилось и, пряча лица в воротниках, члены «Пятиугольника» стали по одному расходиться, когда заскрипел, поднимаясь и опускаясь, лифтовой механизм и мимо Сергея Филипповича прошли уже пять человек, секретарь счёл возможным покинуть свой пост и вернуться в тепло гостиной.

Но не успел он даже, как следует отогреть руки, как по лестнице спустился Бурса. Его Превосходительство сохранял внешнее спокойствие, но, зная хозяина, секретарь сразу подметил, что тот чем-то взволнован.

   — Серёжа, — сказал Бурса, протягивая небольшой тоненький конверт. — Сейчас же догони Наталью Андреевну и отдай ей это. Я позабыл. Она уехала, а это должно быть у неё.