— Может быть, есть ещё, что к слову не пришлось? — залпом опорожнив большой фужер, поинтересовался Генрих. — Ты могла бы мне раньше сказать.

Аглая сменила тон с резкого на примирительный:

   — Прости, раньше не могла. На то имелись веские причины.

Безудержное пьянство и бессонница уже через неделю привели полковника к болезни. У Генриха начался жар.

В наёмной квартире не хватало воздуха, и лежащий в горячке Пашкевич, всё задыхался и звал попеременно то Анну, то покойного своего денщика. Иногда над ним склонялась сиделка. Полковник, с трудом приподнимая от подушки залитое потом лицо, шептал в бреду все свои проклятые вопросы: почему в доме Константина Эммануиловича никогда не видел Анну? В какой степени родства находятся Константин Эммануилович и Иван Кузьмич? Почему никто не желает мне помочь?

И вдруг, очнувшись, он спросил, обращаясь к сиделке:

   — Откуда ты? Ты чья?

   — Меня наняла Аглая Ивановна, — мягким голосом отозвалась сиделка. — Я ничья, своя, свободная. Из мещан.

Генрих упал на мокрую от пота подушку и в голос застонал.

   — Ты, миленький, успокойся, — ласковая рука сиделки скользила по его лбу. — Всё хорошо. Всё хорошо будет. Всё устроится.

Столичная духота совершенно измучила Сергея Филипповича, устало пересекающего город. Впервые за последние месяцы он отправился в особняк на каменной набережной Фонтанки пешком и в такое позднее время. Живой запах навоза, горький запах свежеобжаренного кофе, свойственный Петербургу утром, выветривался совершенно к полудню. Днём в городе можно было задохнуться от сухой пыли, а ночью, когда пыль, поднятая колёсами экипажей и тысячами спешащих ног, наконец-то опадала, в воздухе скапливалось и задерживалось что-то зловещее.

Любовные отношения Сергея Филипповича и княгини стали почти официальными, и утомительный ритуал ночных посещений был заменён на более лёгкий. Он просто приезжал вечером, играл в карты или сидел в курительной комнате, а потом, не дожидаясь момента когда последние гости разойдутся, поднимался в библиотеку. Но на сей раз Наталья Андреевна потребовала возвращение к старому порядку, и, конечно, он покорно склонил голову, подчинился.

Сергей Филиппович никак не предполагал, что ночной город так напугает его, испортит настроение, лишит сил. А виною капризу княгини стало, конечно, последнее собрание «Пятиугольника». Сергей Филиппович почти ненавидел тайное общество, куда прежде так стремился. Если Пашкевич переживал, что его больше не допускают на торжественные мистерии «Пятиугольника», то секретарь Бурсы мечтал избавиться от этих собраний. По большей части, он не понимал происходящего на четвёртом этаже особняка, путался в интригах, и уже давно, полагаясь исключительно на советы Натальи Андреевны, выполнял роль пассивной марионетки в её руках.

Нежелание посещать тайные сходки «Пятиугольника» частично было вызвано ещё и тем, что после долгого перерыва в особняке Бурсы появилась бывшая крепостная а теперь вольная девица Трипольская. Секретарь ненавидел эту девушку. За прошедшие три недели Наталья Андреевна провела с Аглаей столько времени, что он, наверное, к мужчине ревновал бы меньше, чем к этой неожиданно вспыхнувшей крепкой женской дружбе. Но и здесь он терпел. Он не умел не то чтобы поссориться, он не умел даже поспорить с княгиней.

Двери распахнул не обычный лакей, а сам Вольф Иванович, преданный и во всё посвящённый слуга Натальи Андреевны. Секретарь с размаху больно щёлкнул его по носу, только потом повернулся и сбросил плащ в руки слуги.

   — Прости, любезный, обознался, — сказал Сергей Филиппович, — я не со зла.

Он быстро прошёл через гостиную, поднялся во второй этаж и сразу направился в комнату княгини. Только при свете свечи, пылающей подле постели, Сергей Филиппович разглядел на своих пальцах кровь.

«Наверное, кровь эта брызнула из носа камердинера».

   — Плохо как в городе ночью, — жаловался секретарь, раздеваясь рядом с постелью. — Какой-то отвратительный повсюду запах, будто по погосту прошёл.

Княгиня, одетая в прозрачный голубоватый шёлк, лежала на постели как обычно с книгой. Лицо Натальи Андреевны было излишне припухшим, короткие волосы лоснились влажно, грудь часто вздымалась.

   — Что с Вами? — спросил секретарь, прикасаюсь ладонью к коротко остриженной голове княгини.

Наталья Андреевна отложила книгу и потянулась.

   — В баньке с Аглашей парились, — она сладко улыбнулась, притягивая к себе послушного любовника. — Ты не представляешь себе, Серёжа, как мы далеки от народа. Только народ знает подлинное счастье. Ты не представляешь, какое облегчение от пара после этой духоты. Всё-таки Аглая Ивановна недавно была крепостной девкой, она показала мне тайную силу берёзового листа. Ты не представляешь себе, что такое, когда умелая рука бывшего раба хлещет тебя по спине раскалённым веником. А после парной голышом в ледяной пруд.

   — Я вижу, Аглая Ивановна совершенно очаровала Вас, — ревниво заметил секретарь.

   — Нужно будет мне с тобой, Серёженька, как-нибудь вместе попариться, — сказала томно княгиня. — Ты не понимаешь прелести, дурачок.

Подобной бури чувств Сергей Филиппович не знал ещё в своей жизни. Жадная на ласку, иногда буйная а иногда и жестокая любовница, княгиня Ольховская хоть и поражала воображение секретаря, но частенько оставляла его опустошённым. Эта ночь оказалась совершенно иной.

Обычно Ольховская, прежде чем повалиться на подушки и уснуть, требовала: «Уходи, Серёжа», и даже грубо толкала его прочь с постели, но на сей раз он даже не смог вспомнить кто из них двоих раньше потерял сознание. Вероятнее всего, это произошло одновременно.

Очнулся Сергей Филиппович от того что во рту совсем пересохло. Поднялся с постели с желанием выпить воды. Княгиня спала. Она громко дышала во сне и сладко всхлипывала. В кувшине на столике воды не оказалось. Сергей Филиппович не стал спускаться вниз или звать слуг. Рядом, в соседней комнате находился специально вышколенный лакей, но звать его показалось неприятно. Преодолев свою жажду, секретарь зарылся лицом в подушку и уснул.

Через какое-то, наверное небольшое время, он снова проснулся, повернулся на постели. Была всё ещё ночь. Замер. Что-то изменилось вокруг, но Сергей Филиппович не сразу сообразил что именно. Только спустя несколько минут секретарь осознал, что не слышит дыхания княгини.

«Ушла?»

Его рука метнулась по простыням, пальцы наткнулись на пальцы княгини. В ужасе секретарь отдёрнул руку — княгиня была совершенно холодной.

   — Наталья Андреевна, что с Вами? Наталья!?.

В свете зажжённой свечи Сергей Филиппович разглядел искажённое синее лицо возлюбленной. Глаза широко открыты и неподвижны, между чуть раздвинутых зубов высовывается окаменевший язык, шея неестественно повёрнута и зафиксирована смертной судорогой, одна рука лежит вдоль тела, вторая почти у горла, на шее тонкий багровый след. Княгиня была, без сомнения, мертва и мертва уже первый час.

«Но как же? — с трудом удерживаясь от истерики, подумал несчастный секретарь, заглядывая с вопросом в стеклянные глаза. — Как же Вас задушили, когда я рядом в постели лежал? Как же я не услышал, да и дверь на ключ заперта?»

Он подошёл и проверил — дверь в спальне действительно была заперта на ключ. Он ещё раз осмотрел мёртвое тело. Никаких сомнений, княгиня Ольховская была насильственно удушена, наброшенным на шею тонким шнурком.

Горела, потрескивая, свеча. В комнате всё неподвижно. За окном ночь. Опасаясь даже отпереть дверь, Сергей Филиппович сел на полу и закрыл лицо руками.

«Что мне сделают за убийство? — думал он. — Никто же не поверит мне, комната была заперта, мы были здесь вдвоём, — он потёр пальцы, на них ещё сохранились остатки крови. — Картина простая — поссорились, подрались, и я её удушил. Если бы я и в самом деле её удушил, то хотя бы знал, что теперь делать, а так что? Позвать слуг? позвать полицию? Если я позову полицию, тотчас же окажусь в крепости. Но как мне удалось проспать убийство?»