Опешив, княгиня Наталья Андреевна Ольховская опустила листок и посмотрела на лилипута глаза-в-глаза.

   — Ну и какие же требования твои я должна выполнять? — спросила она, немного изменившимся голосом.

Карлик взял другой лист и написал крупно: «Пусть Сергей Филиппович уйдёт из комнаты, тогда я изложу все свои требования. Тогда я расскажу вам о вас, княгиня, всё, чего вы так боитесь. Всё, что даёт мне право сделаться вашим полновластным господином». В глазах карлика не было ничего, пустота и мрак.

   — Ладно, — через силу выдавила из себя Ольховская. — Ладно, я сделаю как ты просишь. — Секретарь увидел, как неприятная бледность покрыла лицо Натальи Андреевны, когда она повернулась к нему. — Прошу тебя, Серёжа, выйди. Тут ничего особенного, я просто хочу, чтобы он написал мне ещё. Видишь ли, он просит, чтобы ты вышел.

На плохо слушающихся ногах Сергей Филиппович покинул кукольную комнату, поднялся по лестнице в гостиную и присел там в ожидании.

А Наталья Андреевна встала у стены, глядя на карлика.

   — Ну что ж ты? — сказала она. — Пиши, что хотел, он ушёл. Пиши.

Но уродец не сразу взялся за перо. Он улыбался. Его широко разрезанный алый рот, казалось, что было совершенно невозможно, растянуться ещё сильнее, а глаза просто извергали потоки безмолвного сатанинского смеха.

Вот уже несколько недель император не появлялся в доме на Конюшенной. Император Павел I условно являлся членом Верхнего списка «Пятиугольника». При необходимости он оказывал поддержку тайному обществу, выступающему на стороне монаршей воли, но иногда и сам требовал некоторых скрытных услуг.

Только в доме Бурсы были дозволены новейшие крамольные наряды, запрещённые личными указами императора. Только в библиотеке Константина Эммануиловича открыто стояли запрещённые к ввозу в страну и распространению книги. Только здесь в гостиной звучали невозможные крамольные речи.

Петербургский свет, вполне справедливо определив всё происходящее на Конюшенной, как провокацию, всё же не отвернулся от роскошного 4-этажного особняка. Причиной этому послужила безнаказанность. За всё время ни один из посетителей гостиной не был арестован по подозрению в крамоле, никого не вызывали для проверки в Тайную экспедицию.

Павел, очищая государство своё от скверны, будучи человеком разумным, будто комнатный цветок выращивал для себя общество «Пятиугольник», как заморское опасное ядовитое растение, которое жаль уничтожить, во-первых, и хочется насладиться его красотой, во-вторых. Он считал, что держит цветок крамолы в миниатюре, соблюдая все правила безопасности и чутко наблюдал за тем, чтобы цветок этот не расцвёл.

Желаю знать правду о себе, желая слышать её прямо из уст народа, император опробовал множество различных способов. Он даже повесил у Зимнего Дворца специальный ящик для доносов. Ключ от ящика был только у Павла и доносы, как и просьбы, брошенные в ящик, попадали прямо к нему в руки. Но ничего не вышло.

В ящик посыпались мерзкие анонимные карикатуры и пасквили. Теперь, сомневающийся во всём император, только в кабинете Бурсы мог узнать истинные настроения своих подданных. Потому-то столь часто он приезжал на Конюшенную, потому-то и разговоры происходили при закрытых дверях.

Но в последнее время, увлечённый очередным проектом, император будто бы позабыл о существовании «Пятиугольника», и третью неделю не показывался в доме Бурсы.

Не имея терпения, Константин Эммануилович по официальным каналам сам испросил аудиенции и, когда она была назначена, в указанный час явился в Зимний дворец.

   — Слышал, слышал про Вашу беду. Слышал. Потому и не появлялся к тебе. Не хотел раздора, — сказал Павел, когда Бурса, соблюдая правила этикета, поклонился от самого порога. — Ну что ж тут поделать, коли молодая девушка с любимым человеком бежала. Не злодей же какой, вроде вашего братца. Венчаются, поживут в деревне у графа и воротятся просить родительского прощения.

Павел стоял возле карты Государства Российского, вытканной на огромном ковре и неподвижными глазами упирался в какую-то непонятную для Бурсы точку.

   — Простите, Ваше Величество, — прерывая молчание, сказал Константин Эммануилович, уже чувствуя, что зря затеял весь свой визит, но желая довести план свой до конца. — но у меня есть основания думать, что он именно злодей, именно такой же, как мой проклятый братец. И, кроме того, он слуга моего брата Ивана. Я подозреваю, что племянницу мою Анну Владиславовну обманом завлекли в поместье негодяя, и пришёл просить помощи у Вашего Величества.

   — А где это поместье? — вдруг закричал Павел. — Посмотри, Бурса, посмотри! — Тонким пальчиком он ткнул в карту. — Вот здесь это.

Он резко повернулся. Лицо императора было искажено яростью. Он сделал такую длинную паузу, что Бурса вынужден был ответить:

   — Это в Новгородской губернии, Ваше Величество.

Павел молчал, нервно расхаживая по залу. Император заложил руки за спину и чуть наклонялся вперёд. Он делал семь шагов влево, по-военному стукнув каблуками, разворачиваться, делал семь шагов вправо вдоль карты своего государства, и всё повторялось снова.

   — Ну, так я слушаю, слушаю, — сказал он, даже не повернув лица. — И что же там в Новгородской губернии.

Бурса смешался. Он никак не ожидал подобного приёма. С трудом подбирая слова, Константин Эммануилович, как мог, коротко изложил всё, что он думает о своём брате, а преданном его слуге графе Викторе, по всей вероятности, и выдавшим Парижский филиал «Пятиугольника», но ни попросить, ни развить тему не успел.

   — А знаешь, что мне мои шпионы на хвосте принесли? — крикнул Павел и остановился прямо перед Бурсой. — Падение нравов, Ваше Величество, по всей губернии сговор помещиков. Все английские каторжники, — почти юродствуя, калеча слова, передразнил Павел своих советников. — Все те, что безумная мать моя в Приморские степи завезла, все там. Большая дружина, говорят, человек 600 под ружьём обученных помещики собрали. Сговор. — Он испытующе смотрел на Бурсу и вдруг крикнул ещё громче: — Ерунда! Ничего этого нет! Нет и быть не может! — император опять зашагал вдоль карты, явно пытаясь удержать собственный гнев. — Я доверял тебе, Константин. Тебе, наверное, одному только и доверял, а ты обмануть меня хочешь? Скажу тебе прямо, — он опять остановился перед Бурсою, — донесли мне, донесли на тебя. Знал я с чем придёшь. Ты племянницу свою воротить хочешь. Так? — Бурса кивнул напряжённо. — И глупо. Очень глупо на пути у молодых вставать. Хотя без благословения венчаться дело и не божеское. В подобном доме настоящий разврат и гибель гнездятся, но… — он понизил голос, прошёл уже спокойнее по зале, присел на кресло, закинув ногу на ногу, — но, видишь ли, мой друг, — мгновенная вспышка ярости погасла в императоре, — не могу я в погоню за каждым графом войско посылать, коли он ничего не сделал, кроме ослушания родительского. Может я бы и хотел, но нет у меня столько солдат. Прости меня, но не могу ничем помочь тебе. Ты пойми, душа, мне самому помощь твоя нужна. Сколько лет ты мне обещаешь целебный эликсир сыскать? Ведь не нашёл ещё. А в любой миг тот состав мне может понадобиться. Что мне тебе говорить, сам знаешь сколько у государя твоего ненавистников, сколько врагов Отечества смерти моей желает. Ударит ножом в сердце, кистенём в висок. Кто спасёт? Так что рассчитываю на тебя, приложи старание, сыщи эликсир целебный. Или сыскал его уже? — взгляд Павла остановился. — Или ты врагам моим его передал?

Бурса молчал, низко склонив голову. Он же понял, что кто-то опередил его здесь.

   — Ну ладно. Поверю пока тебе, — смягчился император. — Два года без внешней войны живём. Отдохнула немножко страна, оправилась. Дай срок, мы и до мелких развратников доберёмся, с каждого спросим. А фантазии эти, Константин, оставь, ни к чему они. Дел настоящих что ли тебе мало? Зачем несуществующие заговоры измыслил? Скажи зачем?