Но, невзирая на все старания сохранить тайну, по городу уже поползли слухи о множестве крепостных людей, которые шпионят за своими хозяевами, и почти во всех остальных случаях двери указанных в списке особняков перед ротмистром распахивались с готовностью.
Измученные многолетним шантажом, люди готовы были даже заплатить большие суммы денег, только бы узнать, кто же из прислуги шпионит в собственном доме. Они не могли поверить, что кошмар окончен, и дело не получит публичной огласки.
Встреча со столичным прокурором, которой Удуев опасался более, всего оказалось короткой, но дала превосходный результат. Затворив дверь своего кабинета, прокурор сначала внимательно выслушал ротмистра, после чего подал руку и обещал, что сделает всё от него зависящее для поимки негодяя Ивана Бурсы.
После визита к прокурору Михаил Валентинович направился в дом магистра ордена «Пятиугольник» Константина Эммануиловича Бурсы. Его превосходительство тотчас же принял ротмистра. Он выглядел расстроенным.
— Это хорошо, что прокурор поддерживает, — сказал Бурса, — но мне кажется, это нам уже ничего не даёт. Я не могу открыть вам некоторых фактов, но любезный Михаил Валентинович, признаюсь, у меня просто опускаются руки. Маловероятно, что братец мой, негодяй, в ближайшие месяцы посмеет показаться в столице, а взять его в поместье мы с вами никак не можем, руки коротки. А кроме того, мы почти ничего не знаем о том, что происходит там, в Новгородской губернии. Там, говорят, местные помещики большой отряд сколотили, но это только говорят.
— Но у нас есть карлик, — возразил Удуев. — В конце концов у нас есть братья меховщики, и я оставил их на свободе, и они даже и попытки не сделали бежать.
— Увы, друг мой, — вздохнул Бурса, — карлик, во-первых, безгласен и вряд ли смог бы нам рассказать о своём хозяине, а, во-вторых, его больше нет у меня.
— А где же он?
— Простите, но я не могу ответить Вам на этот вопрос. Что же касается братьев меховщиков, они хоть и небезгласные, очень маловероятно, что они захотят с нами говорить. Мне почему-то кажется, что даже под самою страшною пыткой они не выдадут своего хозяина, они страстно любят моего братца. Я не понимаю этой страсти, но не учитывать этого нельзя. Ничего они нам не скажут. Ничем они нам не помогут.
— Так. И что же Вы собираетесь предпринять? — спросил угрюмо, глядя в окно, ротмистр — Выходит — тупик. Я верно понял, Ваше превосходительство?
Бурса ответил не сразу, но ответ его вовсе не удивил жандарма потому, что был вполне предсказуем.
— Коли уж «Пятиугольник» не захотел поддержать меня, я пойду к императору, — сказала он. — Буду просить его лично о помощи. Я дважды уже просил его и получил отказ, но, может быть, на этот раз государь смилостивится.
За день до встречи ротмистра Удуева и Константина Бурсы в доме на Конюшенной состоялось, созванное магистром, экстренное собрание «Пятиугольника». Бурса собрал членов Верхнего списка исключительно для того, чтобы опять вынести на голосование вопрос о своём брате. Он почти смирился с мыслью, что для спасения племянницы нужно согласиться с княгиней Ольховской и пойти на карательную акцию. Бурса рассчитывал, что в связи с новыми фактами Верхний список будет единодушен, но всё обернулось не так, как ожидал магистр.
Княгиня Наталья Андреевна не стала повторять своего предложения. Она выступила против подобной идеи, будто и не выдвигала её раньше. Ей удалось повернуть вопрос таким образом, что сам Константин Эммануилович оказался чуть не преступником.
Бурса вяло отбивался, но он много времени провёл без сна, он переживал за судьбу своей племянницы, и острый полемический ум на сей раз отказал магистру. Для Константина Эммануиловича стали полной неожиданностью обвинения, брошенные ему лицо под конец заседания. Его обвинили в неосторожности по отношению к документам Общества, но ещё более серьёзным оказалось обвинение в сокрытии шпиона.
Теперь было совершенно очевидно — все последние месяцы шпион присутствовал на тайных заседаниях в особняке на Конюшенной и, наконец, княгиня Ольховская торжественно потребовала передать ей в руки пойманного карлика.
— Исчадие ада следует держать под неусыпным вниманием, — сказала она. — А Вы, магистр, теперь настолько заняты своими домашними переживаниями, что вряд ли сможете посвятить все силы общему делу.
Заполучив себе, таким образом, карлика, княгиня Наталья Андреевна Ольховская была чрезвычайно довольна. Той же ночью уродца тихо перевезли из дома в дом в большой деревянной клетке, накрытой чёрной тканью. Из предосторожности перевозили в темноте при факелах и, когда четверо слуг внесли клетку через парадные двери и поставили посредине большой залы, Наталья Андреевна сама захотела снять покрывало.
Карлик сидел, скрючившись, посредине клетки и не хотел не только шевелиться, но и открывать глаз.
— Погоди, завтра я тебя устрою по-царски, — пообещала княгиня. — Потерпи одну ночь.
На следующий день Наталья Андреевна приобрела кукольную комнату. Взяла, заплатив ассигнациями, по предварительной договорённости с графом «Т».. Княгиня ставила условие, что «Т». сохранит в тайне кому продал дорогую забаву. Граф отпирался, спорил, настаивал на том, что всё это смешно, но в конечном счёте уступил, другого покупателя у него не нашлось.
Граф был просто вынужден уступить роскошную игрушку княгине Ольховской. Не отдай он кукольную комнату, при своём финансовом положении, просто лишился бы перезаложенной уже городской усадьбы.
Комнату оборудовали в подвале особняка на Фонтанке, и как только мебель расставили и подмели полы, княгиня перевела карлика туда.
Следующим вечером, взяв Сергея Филипповича за руку, она увлекла секретаря вниз по ступеням. Она не могла открыться никому кроме члена Верхнего списка, а так хотелось щегольнуть.
— Ну как тебе нравится? — спросила она, стоя посреди комнаты. — Всё по размеру, не правда ли? — она обернулась, жестом приглашая войти секретаря. — Посмотри, Серёжа, как я уродца нашего обустроила. Вряд ли у Бурсы в доме ему было лучше.
Пошатываясь, Сергей Филиппович подошёл. Он ещё не оправился от своей лихорадки, плохо понимал происходящее, хотя и слушался любого повеления Натальи Андреевны.
Карлик сидел за миниатюрным столиком. Одетый в тёмно-коричневый бархатный камзол со стоячим жёстким воротом, он походил, среди этой позолоченной игрушечной мебели, на большую неподвижную куклу. Его короткие ножки, обуты в мягкие кожаные сапоги, будто приклеились к каменным плитам, выстилающим пол. Руки на столике лежали неподвижно, голова также не двигалась, замерла в одном положении.
Вдруг карлик чуть подвинул голову и, подняв руку, сделал какой-то знак.
— Мне кажется, он просит бумагу и перо, — сказал секретарь, указывай на карлика, изображающего писца.
— Это довольно комично, — усмехнулась княгиня, но сразу смягчила тон. — Нет, честное слово, очень мило, но ты, однако, прав он просит перо.
Тут же княгиня велела принести письменные принадлежности. Она сама выставила чернильницу на маленький стол, положила рядом, заранее отточенные перья, и сказала, обращаясь исключительно к лилипуту.
— Извини, но по твоему размеру прибора не нашлось. Потом я прикажу изготовить специально для тебя.
И в эту минуту неприятное предчувствие овладело Сергеем Филипповичем. Он смотрел на маленького человека, взявшего лист и обмакнувшего перо в чернила, и чувствовал, как всё холодеет внутри. Секретарь был как в тумане и не сопротивлялся своим предчувствиям. Он отчётливо понял, что сейчас прямо на его глазах произойдёт непоправимое.
— Ну и что же ты тут написал нам? — княгиня взяла листок, поднесла к глазам. Не задумываясь, она прочла вслух: «Во-первых, мне здесь не нравится. Я требую заменить всю эту мебель на простую, хотя и такого же размера. Во-вторых, не нужно принимать меня за убогого. Поверьте, я не могу говорить, но я умнее вас и, в-третьих, коли вы, княгиня, не станете выполнять абсолютно любые мои требования, то я найду способ и выдам все ваши тайны обществу, я во многие ваши тайны посвящён».
