— Конечно, — не задумываясь, ответил он. — Что может быть важнее?

«Любовь, семья,» — мысленно ответила ему Рене, но вслух не сказала этого, зная, что он ее не поймет. Для него и то, и другое — совершенно абстрактные понятия. А ей было в общем нечем гордиться. И не о чем рассказать ему в ответ. Она медленно скользила губами по его телу, заранее ужасаясь тому, что ей придется почти месяц ждать его возвращения.

— Я буду скучать по тебе, Отто, — прошептала она.

— И я по тебе, — ответил он, и она заулыбалась, не веря своему счастью. Он будет по ней скучать? Правда, что ли? А он и имел в виду то, что сказал. Он будет скучать без нее…

Может быть даже, всю жизнь…

Рене была так счастлива. Казалось, что все шероховатости, которые так портили их отношения в последнее время, исчезли, растворились, ушли навсегда. Отто был точно как в самом начале — такой веселый, ровный, спокойный, не грубил и не пытался ее уколоть. Они много смеялись. Они вместе принимали душ, потом он закутывал ее в огромную махровую простыню и нес на кровать, где снова и снова любил ее. Она знала — теперь все будет хорошо, теперь между ними все наладится, а он просто прощался с ней — каждым взглядом, каждым прикосновением, каждым поцелуем. Она полагала, что их ждет три недели разлуки, а он знал, что разлука будет вечной. Дни летели, и часы отстукивали последние секунды отпущенного им вместе срока.

Они стояли в коридоре — ему уже надо было уходить — и никак не могли расцепить объятия, не могли оторваться друг от друга. Он прижал ее к себе так крепко, целовал ее, не понимая, как он будет жить без нее. Она плакала, и он чувствовал на губах соленый вкус ее слез. Она хотела, чтобы он сказал, что скоро вернется, и он знал, что должен это сказать, но он не мог врать. Если бы он и захотел что-то сказать, не смог бы — он даже дышать не мог, не то что говорить. Все, он должен уходить. Он аккуратно, но решительно освободился из ее объятий и вылетел из квартиры, мягко захлопнув дверь. Он не стал ждать лифт, бросился вниз, и ковер на лестнице заглушил его шаги.

Его машина стояла недалеко от подъезда, он сел за руль и вылетел на дорогу. Если бы он был на мотоцикле, вполне мог бы списать резь в глазах на встречный ветер. Он включил радио, закурил сигарету, взял себя в руки. Все позади. Он снова свободен и одинок. У него всего час, чтобы заехать домой, побросать в сумку вещи, мчаться в аэропорт и успеть на рейс до Калгари.

Рене улыбнулась сквозь слезы, прислонилась к стене. Он любит ее. Не может быть, чтобы не любил. Наверное, он сам это понял и поэтому перестал ерничать. Теперь у них все-все будет хорошо. Она понадеялась, что он позвонит уже сегодня, откуда-нибудь из аэропорта, и будет звонить из Америки.

Но он не позвонил. Она говорила себе, что мужчины не придают такое значение телефонным звонкам. Она грезила наяву, думая о нем постоянно, уже верила, что скоро они будут жить вместе. Она мысленно занималась благоустройством его пустой квартиры, одну покупку совершила наяву — на предрождественской распродаже в Нидерхофе она купила очень дорогую медную турку взамен его обугленного ковшика с оплавленной ручкой (в котором он варил очень вкусный адски крепкий кофе). Она любила его так сильно, что не сомневалась в его ответном чувстве, тем более что между ними была такая страсть, такое желание. Она засыпала, прижимая к себе его темно-серую майку, которую он забыл у нее в спешке. От нее чуть уловимо пахло стиральным порошком и табаком.

Отто царил в Америке. Тамошние трассы пришлись ему по душе, а он сам очень нравился американцам, несмотря на то, что был европейцем, и они его принимали на ура. Девушки так и вились вокруг него, он постоянно находил в карманах куртки записки с телефонами. Записки пахли духами. Он их выкидывал, звонить им — слишком много чести, но запах не выветривался, приходилось вешать на ночь куртку на балконе. Кто не ограничивался записками — получали шанс.

Один раз, в Вэйле, когда он возвращался в свой номер, к нему подошла ослепительно красивая блондинка.

— Привет, Отто.

— Привет, — он одобрительно оглядел ее.

— Меня зовут Дейна. Я видела тебя вчера по телику в Эл-Эй^[1].

— Серьезно?

— Поэтому и приехала.

— Да ладно?! — подыграл он, хотя ему было ясно, что последует после.

— Чтобы переспать с тобой.

— Здорово. А то бы мне пришлось самому ехать в Эл-Эй, чтобы переспать с тобой.

— А ты правда швейцарец? Ты здорово говоришь по-английски.

— А я все делаю здорово, — заверил он ее.

Чуть позднее она имела возможность в этом убедиться. Она стала его первой женщиной после Рене, и он убедился, что одноразовые девочки могут отлично поспособствовать забвению. Почему нет? Они ублажают тело, не затрагивая душу, и не могут принести никаких проблем. Ну, положим, Рене моложе и свежее, она вся настоящая, но стоит ли упрекать в этом Дейну? Равно как и в том, что она, не обладая такими роскошными густыми длинными волосами, как Рене, носит модную прическу-каскад и закрепляет ее лаком, чего Отто на дух не переносит. С другой стороны, липкие и колючие от лака короткие волосы у девушек — неотъемлемая часть бытия любого парня, живущего в восьмидесятые, он немного отдохнул от этого с Рене, ну и ладно.

Как любая подобная девушка, Дейна выветрилась из его памяти в тот же момент, как за ней закрылась дверь. Через два дня с ним была уже Тиффани, а потом Кристин. Таких девиц полно в любой стране мира. Они находят свой интерес в том, чтобы спать со знаменитыми и выдающимися мужчинами. Может, таким образом они придают себе вес в своих и чужих глазах, он не знал. Да он и не думал о том, почему они так вьются вокруг него. Раньше, когда он не был знаменитым, приманкой служила только его красота, теперь же над горизонтом поднималась звезда его славы.

Если три европейских этапа до сих пор стали для него чем-то вроде трамплина, то Америка окончательно сделала из него суперзвезду. Два скоростных спуска, супер-джи, комби и слалом принесли ему три золотых и две серебряных медали. Масс-медиа были в истерике, темная лошадка вырвалась вперед и стала фаворитом. В 21 год такие невероятные результаты! Помимо своих успехов в спуске и супер-джи, он оказался еще и очень хорош в технических дисциплинах, то есть был универсален, в отличие от большинства звезд-спортсменов. Аналитики захлебывались от восторга, расхваливая его филигранную, отточенную технику, его непревзойденное владение скоростью. Швейцарская пресса подняла страшный шум, по стране как грибы после дождя росли фан-клубы новой звезды. Как Отто и планировал, не успел кончиться декабрь, а он уже стал лидером сборной Швейцарии. В прошлом остались старты во второй и третьей группах — теперь он стартовал всегда только в первой группе, получая свежую, неразбитую трассу, и его результаты были еще более впечатляющими, чем прежде. В Лейк-Льюиз он обошел Эйса почти на секунду, в Бивер-Крик на 0,8, а в супер-джи его отрыв составил 1,16. Уже никто не позволял себе отозваться о нем, как о «миловидном мальчике» или «смазливом сопляке». Рене каждый день слышала о нем по радио или по телевизору. Никогда прежде она не уделяла столько времени спортивным новостям.

Артур тоже поехал в Америку, должен был участвовать в трех соревнованиях в обеих скоростных дисциплинах. Когда Брум таки подписал его допуск, он с сомнением посмотрел на Брауна и процедил: «Твой последний шанс, парень…» И после первого же старта стало ясно, что спортивная карьера Артура Брауна на этом заканчивается. Он финишировал предпоследним. Следующий старт закончился сходом с дистанции. Со старта в супер-джи его сняли, заменив в последний момент другим резервистом. Что касается Ноэля, тот в спуске в Бивер-Крик выскочил на девятое место, и это было его высшим на данный момент достижением. Айсхофер довольствовался серебром и бронзой, Хайнер получил серебро в том же Бивер-Крик. Эрроу вышел на все скоростные старты, но ни разу не попал в десятку — это было для него катастрофой, аналитики стали осторожно поговаривать о закате великой карьеры. Воистину, Сезон 87/88 начинался как победное шествие вчерашнего швейцарского юниора. Он лидировал в общем зачете с колоссальным отрывом, а также в зачетах скоростных дисциплин и комби.