— А у той тройки снег совсем вынесут, — вмешался австриец. — Нечего тут ловить, мужики.

«Это тебе нечего», — подумал Отто. В конце концов, ни у одного из этих лузеров не было такой ласковой и сексуальной девчонки, как Рене Браун, которой исполнялось сегодня девятнадцать и которая хотела получить его медаль в качестве подарка. Надо полагать, скажи он этим двоим о своих планах войти в тройку, они бы умерли от смеха.

Регерс тоже обратил внимание на ту вилку на финишном спаде:

— Сбивай флаг левее, иначе получишь им по уху.

— Угу.

— Потом сразу жмись вправо, а то поймаешь следующий между лыжами.

— Угу.

— Соберись, черт бы тебя подрал!!!

— Угу.

Темы для светской беседы оказались исчерпаны — Регерс, в отличие от Ромингера, был чистым скоростником, слалом понимал плохо и не мог сказать ничего такого, чего сам Отто не знал бы.

Как и предполагалось, к моменту старта Ромингера распределилось тридцать девять мест — остальные двадцать сошли, как по учебнику. По большому счету, ему следовало обойти десятерых, чтобы отобраться во вторую попытку, но этого было мало — результат считался по сумме двух попыток, и, отставая от лидера на четыре секунды (а тридцатое место отставало именно на столько) во второй попытке, в точном соответствии с мнением пятьдесят девятого австрийца, ловить было бы уже нечего. Отто ставил себе цель не отстать от лидера (которым оказался, конечно же, Финель) более, чем на секунду. По разбитой трассе — трудная задача. Но с таким отставанием он еще сможет справиться потом, когда они с Жан-Марком поменяются местами — Отто получит старт на более свежей трассе. А к тридцатому номеру, которым окажется француз, трасса придет в несколько неудобную кондицию. Вторым неожиданно оказался Андреас Корф, третьим — Влчек, от которого такой прыти все же не ожидали. Пятый в рейтинге, но все же не третий. Арне Бурс пережал с риском и вылетел на той самой вилке в последней трети дистанции. Эйс отказался от старта, выпустив краткий пресс-релиз о необходимости поберечь спину перед выходом на Кандагар, который предстоял горнолыжникам через неделю. Отто сразу подозревал, что этим все кончится, и только дивился, зачем Оливеру понадобилось все это шоу с более ранним заявлением о намерении стартовать. Ну очевидно же все было, что трасса — не для человека с проблемами позвоночника.

Герхардт уехал вниз за два номера до старта Отто. Внизу нашел свою жену.

Корал и Рене сидели на трибуне швейцарской сборной. Регерс коротко кивнул подружке Ромингера, чмокнул жену в щечку и устроился рядом, быстро отпил горячего кофе из термо-кружки, которую ему подсунула Корал.

— Молодцом, — сказал он. — Если ничего не выкинет, должен неплохо пройти. Трасса держится лучше, чем я ожидал.

— Ну вот видишь, — сказала Корал, обращаясь к Рене. — У него все будет хорошо.

Утром Отто познакомил женщин и предложил им ждать его на стадионе вместе. Таким образом он снова страховал Рене от приставаний журналистов — Корал до своего замужества работала в пресс-центре австрийской сборной и отлично знала, как общаться с этой публикой. Это было разумным решением — для молодой девушки назойливое любопытство не отличающихся тактом репортеров было тягостным. Она могла сболтнуть чего не надо, ее могли расстроить или обидеть, в общем, Отто уже давно сделал вывод о нежелательности прямых контактов Рене с прессой и привык искать способы выводить ее из-под огня. Корал была отличной защитой.

Женщины сразу прониклись взаимной симпатией. Рене не походила на обычных телок, которых пользовал Отто, она была интеллигентна, скромна и очень обаятельна, а Корал, в отличие от своего грубияна муженька, была такая милая и обходительная. Она, как и Макс, с удовольствием давала Рене нужные объяснения, рассказывала про порядки на розыгрыше КМ и сплетничала про других спортсменов, их подружек и родственников. Среди молодняка-слаломистов женатых было еще совсем немного, разве что Эйс со своей красавицей-фигуристкой Таней (ее все воспринимали как жену, хотя расписаны они не были) и двадцатипятилетний швейцарец Франк Моретти, который женился летом. Он был истовым католиком, в отличие от большинства своих соперников, погрязших в самодостаточности и атеизме, и не верил в добрачные связи. Сейчас Моретти занимал восьмое место

Рене невольно подумала, вот был бы и Отто католиком и решил жениться на ней. Это было бы здорово! Но потом сообразила, что в этом случае они просто не сблизились вообще. Ведь он ее подцепил именно для секса, теперь она это отлично понимала. Как-то у нее незаметно изменилось восприятие — если бы она узнала именно тогда, в тот день 2 недели назад, что он просто снял ее, чтобы трахнуть, она пришла бы в ужас. Она-то думала, что он точно так же влюбился в нее, как и она в него. Теперь… наверное, она смирилась с тем, что любовь Отто получить очень непросто, если вообще возможно, и она согласна принять от него все, что он сочтет нужным ей даровать. Секс — значит, пусть будет секс.

А что потом?

— Ну все, — сказал Герхардт, отвлекая ее от грустных мыслей. — Пошел.

Рене, встрепенувшись, уставилась на монитор, передающий изображения с камер, стоящих вдоль трассы. Отто был на старте — сосредоточенный и максимально сконцентрированный, крупный план показал его красивое, серьезное лицо, чуть прищуренные внимательные глаза за дымчатым экраном очков. Приподнял палки, чтобы выставить их за стартовой планкой, постучал одна об другую — этот жест показал Рене, что он вполне спокоен, он умеет брать себя в руки, когда это жизненно важно, вот как сейчас.

Слаломная трасса короткая, всего 400 метров, Ромингера было видно не только на мониторе, но и вживую, вот он стартовал и помчался вниз, сбивая ударами защищенных гардами рук упругие шесты ворот. Он сразу же взял хороший ритм, и теперь двигался чисто, уверенно, изящно и красиво, как танцор, не делая ни единого лишнего движения, четко находя оптимальную траекторию с учетом расположения этих и следующих ворот и выбоин на снегу. Первый отрезок показал отставание всего в двенадцать сотых, и стадион ахнул. Рене закусила нижнюю губу, тиская перчатки.

— Недурно, но самое трудное впереди, — хмуро заметил Регерс.

[1] Во вторую попытку проходят 30 участников, показавших лучшее время в первой. Для второй попытки проводится обработка и переустановка трассы.

Верхняя часть трассы не принесла ему особых затруднений. Он полагал, что отстает от Финеля максимум на четверть секунды или даже чуть обгоняет, и это было неплохо, но недостаточно. Впереди был контруклон, который за малейшую ошибку лишал любого шанса попасть не то что на пьедестал, но и в десятку. Его надо не просто проходить на остаточной инерционной скорости, но и пытаться добавлять, иначе потеряешь кучу времени, которое потом будет негде наверстать. Финишный крутяк выстроен таким образом, что приходится притормаживать на закрытых воротах, которых тут более чем достаточно. Скорость тут набрать недолго, но тогда будет невозможно вписаться в ворота: на этой ловушке сегодня уже срезалось несколько не самых слабых слаломистов.

Контруклон Отто сделал чисто, но на выходе на крутяк вдруг понял, что перехитрил сам себя. Чтобы не потерять время и нарастить свое преимущество, в котором он был уверен, он выложился на триста процентов, загнал себя как лошадь, будто по пути его ждала парочка запасных. Впереди полтрассы, силы еще ой как нужны, а их… нет, и взять неоткуда.

Он вымотался до предела. Мышцы ног и бедер горели, поясница ныла, очередной шест оказался сбит несколько криво и с оттяжкой хлестнул его по плечу, Отто не обратил внимание на боль. Сил нет, но они должны быть, должны найтись, он просто не может продуть! Он сам не понимал, как ухитряется, не теряя скорости и ритма, скользить между воротами к финишу… и еще и рисковать при этом на грани фола, перекрученный вираж уложил его бедром на трассу, но он удержался в последнюю сотую секунды, приняв траекторию, необходимую для правильного выхода на ту самую вилку, которая сегодня стоила финиша более чем десяти спортсменам.