Ну да, щас. В одиннадцать он уже открыл глаза и потянулся к телефону. И сказал:

— Я так соскучился.

— Хочешь, я приеду? — тут же спросила Рене, которая, как положено, схватила трубку после первого же звонка. И через пятнадцать минут они уже были в постели.

— Что это? — недоуменно спросила Рене, глядя, как Отто упаковывает в чехол какие-то странные лыжи. Они были очень широкие и длинные даже по сравнению с теми, на которых он выходил на скоростной спуск, закруглены с обоих концов и не «россиньоль», как все его лыжи, а «близзард». И вообще, все его многочисленное оборудование должно было ехать в Гармиш в специальном техническом фургоне сборной, а эти он паковал и вез сам. Рене мало смыслила в спонсорских соглашениях, но полагала, раз уж «россиньоль» поставляет ему все снаряжение, он не имеет права ездить на чьем-то чужом оборудовании, но, видимо, что-то от нее ускользало.

— Это для фрирайда, — неохотно объяснил он.

— А зачем?

Он что-то пробурчал в ответ, застегнул молнию на чехле.

— Ты собираешься в Гармише на фрирайд?

Он пожал плечами:

— Не совсем там.

— А где?

— Посмотрим. Ты помнишь, что у нас мясо в духовке?

Рене закатила глаза:

— Что с ним сделается? Оно там будет еще час!

— Значит, час надо потратить с пользой.

Она задумалась — это какая-то очередная тайна Мадридского двора или просто привычка переводить любой разговор на нейтральные или эротические темы?

На этот раз ФГС расщедрилась — раз уж Отто сейчас возглавлял общий зачет после двух побед в двух уже состоявшихся гонках, то и попал в лучший отель, пятизвездочный Райндль Партенкирхнер Хоф, прямо рядом со станцией Цугшпитцбан^[1]. Двухместный люкс на верхнем — третьем — этаже. Тут, в этом отеле, остановились многие из звезд кубка мира — перед ресепшеном Отто успел похохмить с Хайнером и поздороваться с еще несколькими спортсменами, которых Рене не узнала.

— Вам оставлено сообщение, герр Ромингер, — сообщил клерк и передал Отто листок бумаги с логотипом отеля.

— «В Энотеке в 9 часов», — прочитал Отто и ухмыльнулся. — Конечно, ясное дело.

— Что такое Энотека? — недовольно спросила Рене, которая полагала, что они проведут вечер вдвоем.

— Бар в этом отеле.

— А ты раньше здесь был?

— Не останавливался, не по карману было. А в Энотеке был.

— А кто это тебе там назначил? — она состроила грустную мордашку. Отто рассмеялся:

— Не напрягайся так. Это всего лишь Ноэль.

— А-аа. А почему его не было в Кран-Монтане?

— Так он же не ходит слалом. Только спуск и супер.

— И в какой он будет группе?

— Полагаю, во второй.

— А ты?

— Хороший вопрос. Тоже во второй.

Он закончил прошлый сезон с восемнадцатым местом в зачете скоростного спуска, в отличие от других дисциплин, где он вообще не имел до этого сезона никаких очков, потому на этот раз оказывался в более выигрышной позиции по сравнению с прошлыми стартами, где он вынужден был стартовать в последних номерах на разбитых трассах.

— Здорово! — оживилась Рене. И тут же насторожилась: — А, так это вы с ним собрались на фрирайд?

— Не ори ты так, — пробурчал Отто. — Никому об этом знать не обязательно.

— Почему?

Он посмотрел на нее этаким раздраженно-снисходительным взглядом и не ответил.

Рене думала, что на нее тоже распространяется приглашение в Энотеку, но Отто не допускающим возражения тоном возвестил, что он идет один.

— Отто, — взмолилась она. — Ты все время оставляешь меня одну! Я же хочу побыть с тобой!

— Может быть, мы тебя позовем попозже, — терпеливо сказал он. — А если нет — побудешь со мной ночью.

— Конечно, ночью побуду, — горько сказала она. — Я не забыла, что я всего лишь подстилка для вашего величества.

Он безразлично пожал плечами:

— Это ты сказала. Не я.

— Прекрати! — взорвалась девушка. — Не смей со мной играть в это! Кто бы не сказал, это факт! Ты это сейчас снова доказал!

Отто обернулся, чтобы посмотреть на нее — он одевался после душа (до которого, разумеется, был секс). По пояс голый, в незастегнутых джинсах, он был, как всегда, ослепителен, но его красота только острее подчеркивала пропасть, которая их разделяла. В его глазах была какая-то странная смесь холодной отстраненности и душераздирающей печали. А вот голос совершенно ледяной:

— Довольно. Я не собираюсь выслушивать все это дерьмо.

— Ты думаешь, что я — какая-то кукла, которую можно забросить в угол, когда наиграешься?

— Дебильный разговор. — Он резким движением застегнул молнию на джинсах. — Если тебе что-то не нравится — я тебя не держу.

Она судорожно втянула в себя воздух, потеряв дар речи. Отто покопался в своей полупустой сумке с логотипом Россиньоль и извлек оттуда очередной убогий лонгслив — выцветший темно-серый кошмар с полустершимся от бесчисленных стирок белым принтом, который при всем желании было невозможно разобрать. Эта штука подчеркнула его мускулы и вполне аппетитно обтянула его роскошный торс. Рене волей-неволей подумала обо всех этих девках, которые начнут пускать слюни, едва он попадет в их поле зрения. Может быть, это вовсе никакой не Ноэль ждет его в Энотеке!

— А Ноэля зовут случайно не Клоэ? Или еще каким-нибудь женским именем?

Отто фыркнул, кое-как пригладил пятерней свои лохматые светлые волосы, подхватил свою затрапезную куртку и вышел из номера. Рене упала на кровать, уткнулась в подушку и расплакалась. Как она могла дать ему столько власти над собой? Почему он так с ней обращается? Она слышала когда-то такое высказывание, что якобы из пары только один любит, а второй просто позволяет себя любить. У них с Отто именно так и было — она обожала его, готова была целовать его следы, а он просто снисходил до нее. Позволял ей ублажать себя, с удовольствием трахал ее, держал при себе до поры до времени, но она не имела для него ни малейшего значения. Несмотря на его огненный постельный темперамент, по отношению к ней он оставался холодным, как лед.

«Если тебе что-то не нравится — я тебя не держу». Это его слова. Ей действительно что-то не нравилось, но мысль о том, чтобы уйти, была невыносима. Рене так его любила, что не представляла, как она потеряет его, останется одна, не будет греться в лучах его озорной, дерзкой улыбки, больше не почувствует силу и тепло его загорелых рук, не сможет смотреть в его ясные карие глаза с чудесными орехово-зеленоватыми искорками, не испытает этого невероятного наслаждения, отдаваясь его напору и неистовой, неуемной, ненасытной страстности… Господи, нет! Только не это!

В глубине души она всегда понимала, что она ему не пара. Что между ними только и могут быть такие отношения — великого господина и покорной подстилочки. Кто она и кто он! Он — Отто Ромингер, восходящая звезда горных лыж, он чертовски красив и воинствующе независим, он никого не допускает в свою жизнь. Он — человек с очень сильным характером. А она — никто, ничто и звать никак, всего лишь серая мышь, которой он по неизвестным причинам позволил пробежать по обочине его жизни и погреться в его лучах. Впрочем, причины как раз известны — ему просто нравится с ней спать. Но вокруг него все время вертятся сотни девчонок намного красивее, готовые занять ее место в любой момент.

Рене лежала ничком на широченной кровати с витыми деревянными столбиками, застыв в какой-то неизбывной тоске. Что ей делать? Продолжать валяться вот так и реветь? Собрать вещи и уехать домой? Дождаться его и закатить истерику? Самый безрассудный вариант — он уже свел на нет ее попытку сцены перед своим уходом. Рене инстинктивно понимала то же, что знали и ее предшественницы — с этим человеком нельзя переходить черту, установленную им с самого начала. Черту, четко ограничивающую постелью ее присутствие в его жизни. Только секс и полная беспроблемность. Рене попыталась заступить за линию, и он поставил ее на место корректно и твердо, тем не менее ясно дав понять, что, если ее не устраивает статус кво, он ее вышибет в любой момент. Пусть он сказал «не держу», якобы оставляя это на ее усмотрение. Между строк было другое — «я не потерплю».