Зря. Она поняла, что завела его до точки, но отпустила буквально за пару секунд до того, как он собирался кончить, в последний миг перед точкой невозврата. Это было его собственное лекарство, а как же, он развлекал ее именно так в тот первый вечер дня, когда они стали любовниками. Он тогда немного увлекся и довел ее до слез, не давая ей кончить. Она хочет сделать то же? Ладно, мадам, посмотрим, кто кого. Он не отреагировал — продолжал лежать с блаженной улыбкой.

Рене стояла на коленях перед ним, думая, что делать дальше. Сейчас она остановилась вовремя — она поняла, что пора, по его участившемуся дыханию. Что он там с ней делал в тот раз, когда вынудил умолять его? Она склонилась над ним, прикоснулась губами к его губам. Прошептала чуть слышно:

— Когда ты захочешь, чтобы я тебя отвязала, просто скажи.

Он не ответил, просто лежал молча перед ней — такой прекрасный, такой сильный, такой любимый. Мускулистый и загорелый, и совсем голый, если не считать шарфа, которым она завязала его глаза. По бело-голубому шарфу и синей подушке рассыпались его светло-пепельные волосы. Она снова поцеловала его в губы и начала скользить вниз, ожидая, что он как-то даст ей понять, что ему нравится то, что она делает. Но он молчал и оставался неподвижным. Правда, что ли, уснул?

Или затеял очередную игру? Покер? Ну-ну. Рене обхватила его рукой и начала ласкать, ее губы скользили по его животу, пока не добрались до его пупка — одного из самых ее любимых и чувствительных местечек на его теле. Нежный поцелуй… укус… снова поцелуй… опять укус — более долгий и сильный… и все сначала. Ее пальцы сжались чуть крепче, амплитуда увеличилась… Он опять на грани — и она снова отстранилась. Ноль реакции. Но Рене уже хорошо знала и чувствовала его — от нее ничего не ускользало. Участившееся прерывистое дыхание, горячая, чуть покрывшаяся испариной кожа, легкая дрожь, пробежавшая по мышцам. Никакая молчанка не введет ее в заблуждение.

Она сама больше не могла терпеть, не могла сдерживаться. Как же она хотела заполучить его полностью, насладиться им!

Она чуть сама не спросила «отвязать тебя?» — но это испортило бы всю игру. Он должен был просить! Он, а не она! Но он молчал, хотя и не мог уже притворяться спящим. Его тело реагировало слишком красноречиво. Рене застонала от смеси вожделения и досады — кажется, все опять идет к ее капитуляции. Во всяком случае, похоже, что он нацелился именно на такой результат. Ну ладно, посмотрим… Закусив губу, она начала медленно… очень медленно… еще медленнее опускаться на него. Совсем чуть-чуть — она впустила его в себя ровно настолько, чтобы дать ему почувствовать, какая она горячая, мокрая, нетерпеливая, как она пульсирует от нетерпения, как она ждет его. Чуть-чуть — и поднялась, освобождая его. Господи, Отто, как я хочу тебя. Скажи. Пожалуйста, попроси меня. Он молчал, тяжелое, быстрое дыхание вздымало его влажную грудь. Рене наклонилась над ним, поцеловала в губы, он впустил в свой рот ее быстрый, горячий язык — очередной сумасшедший, отчаянный поцелуй, который не мог закончиться ничем, кроме как взрывным соединением. Молчит, молчит, партизан чертов… Она снова начала дразнить его — насаживаясь на него совсем немного, неглубоко, продолжая это медленное издевательство и над ним, и над самой собой, сходя с ума от распаляемого и неудовлетворенного желания. Еще, еще, еще… Его руки, привязанные к изголовью кровати, напряглись, вены вздулись, он сжал кулаки… Рывок, поворот запястья — но на этот раз она привязала его на совесть. Ну почему, почему она не предусмотрела такого поворота? Господи, если бы он сейчас вырвался на свободу, это был бы настоящий тайфун. Дрожа от нетерпения, она слегка прогнула поясницу и резко впустила его в себя полностью. На всю глубину. Ее крик наслаждения, его тяжелое, прерывистое дыхание. Она прижалась к нему всем телом, все ее существо умоляло — еще, еще… Отто весь горел, напряженный, как натянутая струна. Он запросто мог бы сделать ее, просто подав вперед бедра, но ему нужна была ее полная капитуляция — таким уж он родился. Полупобеда его не устраивала. И Рене капитулировала — иначе и быть не могло. Слишком тугой узел на его запястьях стал еще туже после его попыток вырваться, но хоть в чем-то ей повезло — на прикроватной тумбочке лежал ее маникюрный набор, в котором были маленькие ножнички.

Вроде бы он даже не вспомнил о том, что у него завязаны глаза. Он набросился на нее как безумный. Она громко закричала, судорожно выгнувшись под ним, еще несколько мощнейших, глубочайших ударов — и оба растворились в долгожданном пожаре. Шарф развязался, упал на ее лицо, кто-то из них нетерпеливо отбросил его в сторону. Все… Кажется, на несколько секунд у мужчины и женщины все стало общим. Прерывистое дыхание, дикое сердцебиение, бешеный пульс… Слишком хорошо. Так не бывает…

Они засыпали вместе. Рене обвилась вокруг него, он прижал ее к себе… И она прошептала уже засыпая:

— Отто… Я хочу быть твоей женой.

Он обмер в ужасе. Она сказала это. Сказала и заснула, избавляя его от необходимости отвечать, как-то выкручиваться, но роковые слова были сказаны.

[1] (англ.) дамы в первую очередь

И вот теперь она спала рядом с ним, обнимая его, а он лежал без сна и думал, что ему делать? Что, ради всего святого? Она хочет быть его женой. А он не хочет быть ничьим мужем!!!

Он не готов. Он не может жениться. Ему, черт подери, 21 год, почему он должен сейчас себя связывать? Он женится лет в тридцать. Или сорок. Он будет старым мужиком, решит, что нагулялся, и женится — что еще останется тридцатилетнему старикану? Но сейчас… Он не хочет жениться! А она думает по-другому. Она уже не только хочет, но и сообщила об этом ему. Вот черт…

А что она сделает, если он не женится?

Почему он позволил, чтобы все у них зашло так далеко? Ведь с самого начала знал, что она серьезно воспринимает то, что между ними происходит, в то время, как он просто развлекается. Да, черт подери, он развлекался… пока сам не начал воспринимать происходящее, как нечто драгоценное. Опасно драгоценное. Эта девчонка подобралась к нему слишком близко. Эта невозможная, взбалмошная, нежная, ехидная, ласковая, веселая, сладкая, наивная, непосредственная, сексуальная девчонка. Дело зашло слишком далеко, снова подумал он. Чересчур далеко. Недопустимо далеко.

Он будто с ума сошел, носится с этой Рене, трахает ее не предохраняясь, разговаривает с ней всякие умные разговоры и откровенничает как полоумный. А ловушка захлопывается. Скоро совсем захлопнется. И будет он сидеть, как волк в капкане, и не знать, как выпутаться. Ведь, черт ее побери, она уже распланировала себе целую жизнь с ним, сотней детей, домашними тапками разных размеров — побольше с надписью «Для него» и поменьше — «Для нее», «они жили долго и счастливо и умерли в один день» и всем таким. И как он вообще мог дотянуть до этого? Как он вообще мог потащить ее в тот отель две недели назад? Ведь знал все с самого начала, знал, что нельзя! И как он теперь должен выпутываться, чтобы не навредить ей и не причинить боль? Она уже хочет замуж за него! А незадолго до того она выпалила, что он ее любит, и к тому же потребовала от него подтверждения. Он, конечно, выпутался, но испугался по-настоящему.

Рене тихо вздохнула во сне, он почувствовал на шее тепло ее дыхания, ее волосы щекотали его губы. Ее пальцы на его животе дрогнули, она была такая теплая, сонная, сладкая. Отто захотел ее снова, подумал, что можно разбудить и снова заняться с ней любовью (нет…сексом, поправил он сам себя) Но он не стал это делать. А вдруг она начнет с того, на чем закончила? Опять скажет ему это? И будет ждать ответа? И что он должен будет ей ответить? Похлопает по плечику и скажет «Ну-ну, малыш. Поговорим об этом в другой раз»? Или промямлит «Эй, детка, у нас был потрясающий секс, но это не значит, что…» А чего это не значит? Он понятия не имел. Он знал только одно — все это вместе значит, что пора уносить ноги. Он начал забавляться с ней, полагая, что является гроссмейстером в этой игре, а она приготовишка, и — проиграл. Потому что для него это тоже перестало быть игрой. Вот что хуже всего. Она сказала, что хочет за него замуж. И на какую-то долю секунды его охватила такая нежность, такое тепло, такая радость… То, чего хочет Рене — это еще полбеды. Самое плохое — то, что он какой-то миг и сам был не против.