— У Артура тоже нет слуха и голоса, но он отлично танцует.

— Настолько отлично, чтобы скомпенсировать все те глупости, которые он творит в свободное от танцев время?

— Ого, — сказала Рене. — У тебя злой язык, да?

— Нет, очень добрый и иногда даже слюнявый. — Отто передал ей меню в темно-вишневой кожаной папке: — Заказывай, малыш.

Рене сосредоточенно посмотрела на толстую папку:

— Я бы тебя съела.

— И я тебя тоже бы съел, — согласился Отто. — Ну раз уж мы в ресторане, давай съедим чего-нибудь еще. — Он повернулся в официанту, который стоял рядом с их столиком с подчеркнуто отсутствующим видом: — Мне, пожалуйста, принесите сразу кофе — черный двойной эспрессо, без сахара. Рене, что будешь пить?

— Фанту.

— Может, выпьешь вина или какой-нибудь лонг-дринк? Я заказал кофе, потому что за рулем. Чуть позднее закажу себе немного пива. Когда будет чем закусить.

— Хорошо, — Рене улыбнулась: — Тогда Куба-либре, пожалуйста.

— Отлично, — сказал Отто. — Тебя развезет от рома, и ты будешь себя непристойно вести. А я воспользуюсь твоим беспомощным состоянием и совершу над тобой какую-нибудь гнусность.

— Лучше соверши ее подо мной, — отпарировала Рене. — Мне сегодня понравилось сверху.

Он расхохотался. Как же ему нравилось дразнить ее, и как она прикалывала его в ответ!

— Хорошая новость. Если захочешь составить краткую повестку сегодняшнего вечера — у тебя уже есть первый пункт. Гнусность сверху.

— Если ты еще раз скажешь про это «гнусность», я помою тебе рот с мылом, — пригрозила Рене. — Это никакая не гнусность. Просто очень сладкий грех.

— О Боже. Только не говори, что ты католичка!

— Вовсе нет. Просто с точки зрения общепринятой морали…

— Тебя это сильно напрягает?

— Нет. И я не согласна, что это грешно или плохо.

— Это не плохо. Разве может что-то настолько приятное быть плохим? Ну и потом, это же вообще, можно сказать, твой патриотический долг. Вот вдохновишь ты меня на победу в воскресенье…

— А что будет в воскресенье? — насторожилась Рене.

— Супер-джи в Зельдене.

— Где? В Австрии?

— Ну да. — Отто ухватился за пачку Мальборо, вытряхнул сигарету. Черт… до шестого числа всего ничего! Сегодня третье. А он же планировал приурочить к отъезду в Зельден их расставание. Но так быстро?! Он еще не готов!

— А это что — этап кубка мира?

— Да. Первый в этом сезоне.

— Я боюсь, что Артур не возьмет меня с собой, — тихо сказала Рене, опустив глаза.

— Зачем тебе надо, чтобы он брал тебя с собой? У тебя швейцарское гражданство?

— Конечно.

— Тогда тебе не нужна виза. И… — Отто сам, добровольно вложил голову в петлю: — Я сам тебя возьму — поедем туда на моей машине. Отсюда меньше 200 километров. ОК?

Рене повеселела:

— Здорово!

И он окончательно добил свое драгоценное, лелеемое одиночество:

— Я попрошу, чтобы мне поменяли номер на двухместный.

Черт, черт, черт! На что он подписывается? А если она за эти 3 дня ему надоест? Куда он ее денет? Зачем он взваливает себе на плечи такую обузу? Да он никогда в жизни ни с кем не жил в двухместном номере! Даже по молодости лет и по бедности — когда ездили на какие-то выездные сборы, он доплачивал из своего кармана, даже вынимая последние деньги, только бы жить в одноместном номере. Его свободолюбивая и независимая натура восставала против необходимости подстраиваться под кого-то — когда ложиться спать, когда идти завтракать, кому оставить ключ и так далее. Он терпеть не мог разбросанные чужие носки на полу, чужую зубную щетку в ванной, чей-то храп ночью и все такое прочее. Он не любил разговаривать на какие-то глупые темы только потому, что его соседу припала охота порассказывать про то, какая сука подруга его девушки, или получить консультацию признанного гуру о том, как заставить женщину испытать оргазм. С девушкой еще того хуже — спать в одной постели! Вечно одеяло фиг поделишь, и она будет ерзать и толкаться, сопеть в ухо, с ней будет жарко и тесно, и вообще — разве же с ними уснешь? Ну и те же прелести — чужие шмотки, в сто раз больше туалетных принадлежностей в ванной и в пятьсот раз больше глупой болтовни. А тут — вуаля, сам, добровольно, ляпнул такое! Он, конечно, пока не миллионер даже в первом приближении, но уже и не полунищий студент-автомеханик, не разорился бы оплатить одноместный номер поблизости от себя для своей любовницы. Ан нет… Идиот!!!

— Отто? Что случилось?

— Ничего, — пробормотал он. — Вспомнил, что десятого надо успеть сдать зачет в универе. — Он напомнил себе, что сейчас занимается восстановлением репутации Рене, а для этого двухместный номер — просто самое то: так он ее возводит в абсолютно официальный статус своей женщины, даже серьезнее Клоэ, с которой он никогда в жизни не жил в двухместном номере. Но что толку обманывать себя — он сказал это (а значит, и сделает) не из-за ее репутации и не ради исправления косяков балбеса Брауна, а исключительно потому, что ему так захотелось. И вот как раз это опаснее всего. Ему захотелось! А чего ему захочется потом? Предложить съехаться и жить вместе? Что он вытворяет? Все скалил зубы над импульсивностью старины Арти, а теперь сам туда же.

— Эй, а ты его как-нибудь зовешь? — вдруг спросила Рене.

— Кого?

Она смутилась:

— Ну… его. Твоего. Ну ты же меня понял!

Он чуть не свалился с кресла от смеха. Надо же, как он зовет!.. И главное — разговор так к месту и ко времени! В ресторане! И аккурат после того, как он чуть не сунул свою башку в камин от раскаянья, ляпнув про двухместный номер.

— Нет. Никак не зову.

— Да быть не может. Как ты про него говоришь?

— Да никак. Чего мне про него говорить вообще? Хрен. Ну друг. И все.

— Так не пойдет, — решительно сказала Рене. — Он слишком хорош, чтобы прозябать в безымянности и безвестности.

— Вот уж не сказал бы, что он прозябает, — хмыкнул Отто. — Если тебя это смущает, можешь назвать его как хочешь.

— Ты его как-то зовешь, — не унималась она. — Я читала, что все мужчины как-то зовут свои… ну, эти. Их.

Он засмеялся:

— Ну ты даешь, читательница. А что мне его как-то звать? Я о нем ни с кем не говорю. Ну, он. И все тут. Есть другие идеи — предлагай.

Она немедленно отозвалась:

— Я нарекаю его Большим Лысым Вождем Краснокожих.

Отто уронил голову на руку, сотрясаясь от громового хохота. Когда он чуть просмеялся, он метнул на девушку свой патентованный ехиднейший взгляд:

— В таком случае, нам и твоей малышке придется дать соответствующую кликуху. Предлагаю назвать ее Маленькой Скво. Как раз для Вождя краснокожих.

— Почему это маленькой? — тут же вознегодовала Рене.

— Она крошечная. Кстати, чем меньше, тем лучше.

— Правда? Я этого не знала.

— А много ты знаешь, да? — поддразнил он. — Что мужчины свои… э-ммм… в общем, как-то называют?

— А я дофига всего знаю, — отрапортовала она.

— Ну да, руки вверх и все такое. Это все из твоего трэша?

— Откуда же еще. А тебе руки вверх понравились?

Отто с усмешкой поразглядывал свои большие, загорелые руки (ей снова бросился в глаза грубый шрам на левой кисти), поднял их вверх:

— Еще бы. Только больше мне твои руки вверх понравились. Пожалуй, надо будет повторить. Вот приедем в отель — и я тебя сразу раздену.

— Это я тебя раздену, — глаза Рене сверкнули голубыми звездами в отблесках огня камина. — Я буду тебя целовать везде. Вот тут… и тут… — ее рука легко скользила по его телу поверх одежды. Он прикрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями. Она продолжала мягким, хрипловатым, низким голосом:

— Ты мне кое-что задолжал, помнишь? Ты меня еще не просил. А я то же самое с тобой буду делать. Я буду ласкать тебя, а кончить тебе не дам. И только когда ты будешь меня умолять, я, пожалуй, разрешу тебе… или нет.

— Мне, пожалуй, расхотелось есть, — сказал Отто. — По крайней мере, пока мы не найдем где можно…