Артур отпер дверь квартиры Макс в Клотене — внутри было холодно, темно и тихо. Конечно, ее тут нет. Он включил отопление и свет, открыл себе баночку пива, обнаруженную в холодильнике, и уселся перед телевизором, ждать. Быстро сообразил, что лучше, чтобы свет в окнах не горел — чтобы не спугнуть ее, если она вернется, выключил свет и телик, в темноте допил пиво и лег на диван.

Время шло. Час, два. Он заснул.

В отличие от Браунов и Ромингера, у Макс Ренар были трудности с языками — свободно она владела только родным, щвитцером. По-французски она знала разве что «лямур, тужур, бонжур» и «бона сера синьорина»^[3]. И что ее фамилия переводится как «лиса». С английским дело обстояло чуть лучше: она кое-что понимала, если говорили медленно и разборчиво, и могла немного объясниться. Теперь она собиралась серьезно заняться хотя бы английским — она много ездила, ей приходилось очень много говорить и с организаторами, и со спонсорами, и с болельщиками, и с журналистами, и всегда, если за границей — на английском. А с таким английским, как у нее, далеко не уедешь. Языки ей давались туго. По ней уже проезжалась на эту тему парочка ехидных комментаторов. Надо будет учителя нанять, что ли…

Она с большим трудом добилась от водителя такси толка — он никак не мог понять, что ей надо доехать до какого-нибудь города побольше. Этот паразит принципиально говорил только по-французски. Кстати, во Франции много таких. Ксенофобы лягушатные… Наконец, он высадил ее около какой-то автостанции и показал на стоящий там автобус, на котором было написано, что он едет до Лиона. Макс пересела в автобус и через несколько часов брала такси уже в Лионе.

На этот раз ей попался вполне приличный таксист, он не только понял ее английский, но и пригласил в ресторан. Правда, это не помешало ему включить счетчик. Макс отказалась от ресторана и попросила отвезти ее в какую-нибудь хорошую частную клинику где-нибудь в пригороде.

Пока они ехали, Макс злилась на Ромингера. Мерзавец, праведник чертов. Если бы ему не приспичило совать нос в ее дела, она бы спокойненько организовала аборт дома, в Цюрихе, не крутилась бы по этим чертовым серпантинам на такси и автобусах (до сих пор мутит!) и не ломала бы язык с этими таксистами и врачами. Уж не говоря о том, что в Цюрихе операция ей обошлась бы бесплатно. А тут придется выложить несколько тысяч франков (еще повезет, если французских). Вот так думаешь, что знаешь человека, что пуд соли вместе с ним, что он твой друг и прочее, а он выдает такое. Он ее даже два раза удивил — и своей неадекватной реакцией на ее намерение прервать беременность, и своим предложением жениться на ней. Вот выдал так выдал. Хорошая бы пара получилась, уж не говоря о том, что в ее понимании замужество с ним отдавало бы инцестом, он же ей всегда был как брат. И в том, что она ляпнула про Мону, была большая доля истины. Он считал, что Мона умерла из-за него, так теперь решил, что другой человек должен жить благодаря ему. Идиот… И больно ей надо выходить за мужика, который любит другую женщину, а с ней просто играет в благородство. В Цюрих ей нельзя возвращаться — там ее ждет Артур, с непредсказуемой реакцией. Есть вероятность, что он попытается тоже воспрепятствовать аборту. С ними двумя справиться будет трудно. Поэтому она должна вернуться в зону досягаемости любого из этих двоих, только когда дело будет уже сделано.

В клинике ей тоже повезло, хотя дело уже было к полуночи — девушка на круглосуточном ресепшене говорила по-немецки, и Макс не то чтобы совсем свободно, но все же договорилась обо всем и оплатила саму операцию и пребывание в палате люкс на сутки, начиная с этой минуты. Ей оставалось только доехать до ближайшего супермаркета и купить себе белье, кое-какие туалетные принадлежности и кое-что из косметики. Благодаря этому сукиному сыну она умотала в неизвестность, имея при себе только губную помаду, паспорт и бумажник. К счастью, в бумажнике были и наличные, и банковская карточка. В клинике принимали к оплате «Свисс голд», так что проблем не возникло.

Утром за ней пришла сестра и отвела ее в операционную. Через час Макс вернулась в палату — еще под наркозом, но уже без начинки. Дело было сделано.

[1] Англ. (амер.) — тупая, но красивая девушка; подстилка, шлюха

[2] Джинни, перестань жить в мечтах — цитата из песни > Falco «Jeanny» (1985)

[3] Buona sera, signorina — добрый вечер, синьорина (итальянский)

Отто возвратился в отель после тренировки выжатый как лимон, к тому же хромой на правую ногу. Идиотская ошибка в середине тренировочной трассы, дело даже обошлось без падения, просто колено приняло серьезный удар и теперь сильно болело. Если боль не пройдет — он рискует тем, что не сможет стартовать на соревнованиях.

Сейчас он собирался поужинать и заниматься тем, чем должен был заняться уже давно, а именно — написанием диплома. Вообще-то, он должен был сдать в комиссию готовый диплом не позднее 24 декабря. Но он не успел из-за плотного графика соревнований… А если честно — из-за Рене. Он был слишком занят ею, у него не оставалось ни времени, ни сил на диплом. И это было еще одним доказательством того, что он правильно сделал, расставшись с ней. Несдача вовремя диплома могла привести к его исключению — это с последнего курса! Он совершенно точно не мог позволить себе девушку, из-за которой был способен вот так поставить под удар свое образование.

Но его не исключили. И это было самое удивительное. Дирхоф, декан, лично распорядился продлить ему срок сдачи диплома до 1 февраля. И еще сказал при этом: «Раз уж он старается во славу нации»… Отто ушам своим поверить не мог. Да, болельщик иногда оказывается там, где его ожидаешь встретить в последнюю очередь. Это не кто-нибудь, а суровый, самый требовательный и строгий в мире декан МВА Дирхоф, который был крайне нетерпим к студентам, которые не находят времени на учебу и не днюют и не ночуют в библиотеке. И особенно сильно осложнял жизнь всяческим хеллрейзерам типа Ромингера.

Он отходил от ресепшена, когда в лобби вплыла Макс. Ему не нужно было объяснять, что она уже провернула грязное дельце, поэтому он просто повернулся к ней спиной и проковылял к лифту. Ему больше не о чем с ней говорить.

Макс фыркнула ему вслед. Ну и к черту его. Она сама распоряжается своей жизнью и своим телом, и ей не нужны ханжи и праведники, которые будут ей указывать, когда и за кого выходить замуж и когда и от кого рожать детей. Пошел он… Вполне возможно, что и Артур поступит так же. Отвернется и уйдет.

У нее защемило в груди. Она все-таки столько лет любила Артура. Они были совсем еще детьми, когда встретились и влюбились друг в друга, им было по шестнадцать обоим. И это решение — сделать аборт — вовсе не было таким уж легким. Но она не могла сейчас позволить себе ничего этого — ни ребенка, ни мужа. Если Артур решит ее бросить — так тому и быть. Она поступила правильно. Пусть они были вместе почти пять лет — теперь все меняется. У нее в спорте все впереди. У него — все позади. Может быть, и ей стоит принять первой решение расстаться с ним — их дороги так или иначе расходятся. Он теперь будет учиться, ему будет не до нее. Ладно. Чему быть, того не миновать. Она готова встретиться лицом к лицу с любым из них. Она сама будет отвечать за себя.

Рене проснулась рано, сначала на такси сгоняла в клинику сдать кровь, потом, вернувшись, заставила себя позавтракать — зря, ее тут же стошнило. Несмотря на эту неудачу, она вышла на улицу купить газет. Продавец посоветовал ей взять несколько разных изданий, в которых публиковали объявления о работе.

Она просмотрела все эти газеты и журналы и сделала несколько телефонных звонков. Ее задачу усложняло то, что она не могла работать полный день — ей еще нужно было учиться. Учебу бросать она не хотела — и дело вовсе не в том, что тогда ей прекратили бы выплаты из трастового фонда, а в том, что она же не будет всю жизнь работать секретаршей или няней. А вряд ли она может рассчитывать на что-то получше — у нее нет ни законченного образования, ни опыта работы.