В правилах FIS скоростной спуск характеризуется шестью основополагающими качествами: техникой, мужеством, скоростью, риском, силой и интеллектом^[1]. Всего этого у Ромингера было в избытке. Если бы не эта чертова травма, так не ко времени! И еще Эйс. Ас-скоростник экстра-класса и по совместительству мастер психологического давления. Но Отто знал за собой способность к супер-мобилизации в плохих условиях. Регерс — тот и вовсе считал, что, если Ромингера поставить под номером 1 на идеальную трассу при идеальной погоде и в полном отсутствии какого бы то ни было морального давления — он проиграет. Завтра условия будут довольно скверными — главным образом, из-за сотрясения и Эйса. Что еще? Журналистская истерика насчет перспектив молодого швейцарца в его коронном виде, пристальное внимание потенциальных спонсоров, огромные деньги на карте — до сих пор Отто и мечтать о таких не мог. Ну и в довершение ко всему, довольно-таки сомнительный прогноз погоды. Сильный ветер, который поднялся сегодня к вечеру, не собирался утихать и мог завтра наделать бед и привести к объявлению соревнований по сокращенной трассе, переносу времени старта и даже к отмене соревнований вообще.

Ну и помимо Айсхоффера, у Отто Ромингера завтра будет предостаточно мощных соперников. Тот же Граттон, Хайнер, Летинара, не говоря уже о парнях чуть-чуть пониже рангом, но тоже очень талантливых, очень хорошо подготовленных и честолюбивых: Джимми Бэйтс, Эрик Бретштайнер, Дан Файхтнер, Ларс Бьорден… Любой из них мог при удачном стечении обстоятельств выскочить на пьедестал, а место не в десятке для этих ребят было уже проигрышем. А еще сам Тайлер Фэрроу с погоняловым «Эрроу»^[2] — два года назад он был основным конкурентом Эйса, Фло Хайнер тогда еще даже в основном составе своей сборной не числился, Граттон и Летинара до их уровня чуть-чуть не дотягивали. Всегда в пятерке и часто в тройке, но первые места им брать не позволяли эти двое — Эйс и Эрроу.

В самом начале позапрошлого сезона шарнир флага, случайно попавший под лыжу Тайлера в Лэйк Льюиз, стал причиной падения, которое закончилось для американца двойным переломом ноги. Он долго лечился и проходил длительную реабилитацию, и сейчас выбрал свой любимый Кандагар для первого этапа своего возвращения. Ноэль вчера видел его в лоундже Меркьюра — тот, в окружении журналистов, потягивал милк сандей и разглагольствовал о современной постановке трасс, которая заставляет спортсменов каждый раз рисковать здоровьем и жизнью. И уж он-то знал, о чем говорит…

— Поедем ужинать? — предложил Ноэль, когда они после жеребьевки вышли на улицу. Отто и Рене переглянулись. Он спросил ее взглядом — ты не против? Она чуть улыбнулась:

— Поедем.

— Неудобно с этим Риддлем получилось, — сказал Ноэль, пока ждали такси. — Может все же к нему поехать? Ты позавчера его, прямо скажем, опустил. Как ты думаешь, если сегодня мы к нему?..

Рене думала, что Отто начнет подкалывать друга насчет тяги к халяве, но он неожиданно серьезно и твердо ответил:

— Это — решение Рене. Если она не против, поедем.

Рене вспомнила, как он тискал ее на виду у всех, с отлично рассчитанной жестокостью, просто чтобы показать, кому она принадлежит. Ей тут же представилось сочувствие и ехидное любопытство во взглядах, перешептывания… Хватит с нее!

— Нет, — тихо сказала она. — Я не готова туда возвращаться. Я могу поужинать в отеле, а вы езжайте в «Драй фуксе».

— Нет, — в свою очередь ответил Отто. — Поехали в «Эль Греко» или «Фраундорфер».

Хозяин «Эль Греко» повел себя в точности как остальные хозяева ресторанов, в которые случалось заруливать молодому, но уже такому известному спортсмену. Фото хозяина рядом с Ромми («я возьму его в рамочку и повешу на видном месте!»), вино и ужин за счет заведения, умело спрятанная, но все же заметная обида Пелтьера, что на него вообще внимания не обратили. Пока Отто обсуждал с хозяином винную карту, Рене улыбнулась Ноэлю:

— Не переживай, и на твоей улице будет праздник.

— Мне пофиг, — лицемерно сказал Ноэль, повертел в руках салфетку с греческой фразой и ее переводом на немецкий. Закурил, нахмурился, посмотрел на Рене и тихо сказал: — Ты молодец, Рене. Мне так жаль…

— О чем ты? — удивилась она.

Ноэль неловко пожал плечами:

— А ты умеешь танцевать сиртаки? Лично я — нет.

— О Господи, Отто, я так тебя люблю, — задыхаясь, прошептала Рене, прижимаясь к нему изо всех сил. Как с ней часто бывало после бурного секса с взрывным финалом, она дрожала всем телом, и Отто прижал ее к себе. Он тоже не сразу мог восстановить дыхание даже при всей своей спортивной подготовке — он привык выкладываться полностью. Сегодня он не забыл о презервативе, во всяком случае, сейчас, во второй раз за вечер. Рене со стоном уткнулась в его шею, ее рука скользила по его мокрой от пота груди. — Мой родной, мой хороший. Так люблю тебя…

Он, как обычно, молчал в ответ на ее выражения нежности, но прижал ее к себе так крепко и поцеловал так страстно и горячо, что она потеряла голову.

— Отто, я хочу родить тебе ребенка…

Как всегда, роковые слова вырвались раньше, чем она подумала, а стоит ли их произносить — и реакция не замедлила последовать. Его мускулы окаменели, через несколько секунд он медленно разжал объятия. Сказал сдержанно:

— Пора спать, малыш. Завтра надо встать пораньше.

— Прости, — она знала, что зря ляпнула это, и сейчас ей было некого винить в том, что в его голосе появились ледяные, жесткие нотки, которые, увы, так хорошо стали ей знакомы за последние несколько дней. Она отвернулась от него, уткнулась в подушку, изо всех сил стараясь, чтобы он не почувствовал, что ее душат слезы.

Отто почувствовал, но заставил себя сделать вид, что не заметил. Он долго лежал в темноте с открытыми глазами, слушая вой ветра за окном. Все, Рене. Наше время вместе истекло. Это становится слишком опасным… Прости, малыш. Все кончено.

На прикроватной тумбочке пикнули его электронные часы. Полночь — наступило двадцатое ноября. Сегодня спуск на Кандагаре. Завтра — гигантский слалом и возвращение домой. Двадцать пятого он вылетает в Калгари — Кубок мира начинает американские этапы. Лейк-Льюиз, Вэйл, Бивер-Крик, Аспен. В Европу спортсмены вернутся только девятнадцатого декабря. Он уедет в Америку один и не вернется к Рене. Решение принято, оно окончательное и обжалованию не подлежит. Все кончено. Прощай, Рене. Прости, что не смог полюбить тебя…

Ветер продолжал выть, нарастая крещендо. Рене лежала рядом, беззвучно плача в подушку. Отто молча отвернулся и велел себе засыпать. Завтра трудный день.

Ему никогда и ничего не давалось легко. Но он боец, и он справится. И с трассой, и со своей снова разболевшейся головой, и с Рене и ее любовью. И с этим проклятым ветром…

[1] Реальная цитата из «Международных правил лыжных соревнований FIS»

[2] Фамилия спортсмена Farrow созвучна со словом Arrow (англ. «стрела»)

Во время завтрака в ресторане Регерс подсунул Отто утреннюю «Спортстар», вся передовица которой была посвящена сегодняшней гонке — прогнозам, мнениям, данных участников. И значительная часть этой передовицы была посвящена возвращению Эрроу.

В отличие от более-менее корректного Эйса, Фэрроу рубил с плеча и не собирался миндальничать ни с организаторами, ни с соперниками.

— Местные клубы оборзели, а FIS пляшет под их дудку. «Кандагар» скучнее и Саслонга, и Лауберхорна, и Валь д» Изера, не говоря уже о Штрайфе, поэтому они тут и пытаются поправить положение с помощью всяких смертельных ловушек, — резал он. — Знаешь, что положит конец этим фокусам? Когда-нибудь кто-нибудь свернет себе тут шею. Но это, слава Богу, буду не я.

— Тем не менее ты выбрал именно эту трассу, чтобы вернуться, — заметил журналист-обозреватель Нойманн. — Почему не супер-джи в Зельдене?

— Супер-джи мне нравится меньше, чем DH^[1]. Я возвращаюсь, чтобы побеждать. Надеюсь, Эйс готов к борьбе.