— Повторяю: каков вопрос, таков ответ. А серьезно — это не имеет значения. Сейчас я с тобой. Мне нравится с тобой спать.

— Думаю, тебе со всеми нравилось.

Он наконец перестал выкручиваться, холодно ответил, сощурив глаза:

— А я думаю, здесь тебе пора остановиться. Я больше ничего не скажу, а если будешь настаивать — можем поссориться.

— Но…

— Остановись прямо сейчас, Рене.

Она осеклась. До сих пор ей не приходилось чувствовать на себе его недовольство, и она поняла, что зашла слишком далеко. Она молча отвернулась к окну, чувствуя себя никчемной и несчастной. Да, он ведет себя идеально, он обращается с ней как с королевой, но все равно она помнит, кто она для него. Подстилка. Мимолетное увлечение, которое не имеет права знать ничего о нем. Не имеет право на ревность и на любопытство. Пусть она не навязывалась ему, но для него без разницы — она это или вот такая шалава, снятая для мгновенного перепиха. У нее есть доступ в его постель, но не в его душу и не в его жизнь.

Они заехали в тот ресторанчик и поужинали — еда действительно была вкусная, Рене попробовала это самое стифадо, которое он так разрекламировал, а Отто, как обычно, предпочел толстый слабопрожаренный стейк. Рене дулась, Отто был занят разговорами то с одним, то с другим — тут уже тоже знали, кто он такой, и то и дело кто-то подходил к их столику выразить восхищение и пожелать завтра удачи. Потом подошел хозяин ресторана, долго тряс Отто за руку, хлопал по плечам и бурно радовался на смеси швитцера и греческого, принес бутылку своего лучшего вина в качестве комплимента и попросил Рене сфотографировать его вместе с восходящей звездой.

Отто только по дороге в отель заметил, что она все еще тихая и расстроенная. Они шли пешком, машина уже стояла около отеля. Шел густой снег, крупные рождественские хлопья опускались на их волосы, Отто остановил Рене под каким-то оплетенным тысячами маленьких разноцветных лампочек деревом и поцеловал в губы. И сказал:

— Я хочу тебя. Пойдем в кровать?

— Да. Пожалуйста, не сердись на меня.

Он чуть усмехнулся: это она дулась на него весь вечер, а теперь просит его не сердиться.

— Малыш, вынос мозга не относится к моим любимым способам подготовки к соревнованиям.

— Зато я знаю, что относится, — прошептала она, прижимаясь к нему всем телом. Они были тепло одеты — джинсы, теплые куртки, толстые свитера, но это объятие… даже если бы они были голые, они вряд ли завелись бы сильнее. Отто одной рукой обхватил ее затылок, второй тискал ее попку, Рене просунула ногу между его коленей, терлась бедрами об его бедра, руками обхватила его плечи и обняла его так крепко, насколько у нее хватало сил. Они тяжело дышали и целовались, забыв обо всем на свете, забыв о том, какой интерес с недавних пор вызывал каждый его шаг. Может быть, сейчас кто-то наблюдал за ними. Рене чувствовала его возбуждение, он сунул руку под ее куртку и с силой сжал ее грудь, она застонала и куснула его нижнюю губу. К Отто первому вернулся здравый рассудок, и он выдохнул в ее ухо:

— Пошли отсюда быстро.

Их вещи лежали в машине, в отеле они еще не получили номер и ключи, и вспомнив об этом, он тихо выругался.

— Что? — пискнула она.

— Пошли, — он затащил ее в какую-то подворотню, а потом в узкий темный двор, куда выходили задние двери каких-то кафе или магазинов — сейчас тут было пусто и безлюдно. — Здесь.

— Отто, — простонала она. — Ты что?

— Давай, лицом к стене.

Она послушно повернулась к обшитой светлым сайдингом стене, сложила руки на холодной поверхности и уткнулась в них лбом. Отто торопливо расстегнул ее джинсы и рывком спустил их вместе с бельем, обхватил ее бедра. Она вскрикнула от первого резкого, глубокого удара, и он прошипел ей в ухо: «Тихо!» Слева громоздились ящики из-под пива, справа шумела труба воздуховода, Рене задыхалась от потрясающих ощущений, Отто увеличивал темп и амплитуду. Она выгнулась в его руках, закричала, он быстро зажал ей рот рукой, коротко беззвучно вскрикнул и уронил голову на ее плечо.

Застегивая джинсы, он торопливо оглянулся. Не хватало только увидеть и это в спортивном таблоиде. Все было тихо, но Отто все равно был недоволен собой. Он еще никогда не терял голову настолько, чтобы трахаться в какой-то подворотне среди пустых ящиков и мусорных баков, быть не в состоянии потерпеть от силы 10 минут, которые потребовались бы, чтобы дойти до отеля, спокойно получить ключи от забронированного и оплаченного номера и подняться наверх. И он снова не вспомнил о тех залежах презервативов, которые распихивал по всем карманам, постоянно пополняя расходуемый запас.

— Пойдем, — хмуро сказал он, мельком взглянув на Рене, которая повернулась к нему и встревожено смотрела в его лицо. Они вышли на улицу.

— Почему ты сердишься? — робко спросила она.

— Я не сержусь.

— Тогда почему ты хмуришься?

— Мы опять забыли резинку.

— Можно взять кусочек мыла и… ну… туда засунуть. Вроде как ничего тогда не случится.

— Чего? — ошарашено переспросил Отто. — Мыло?

— Ну да, — Рене совершенно растерялась. Сначала дулся, потом так удивился — ей была совершенно непонятна эта странная смена эмоций у спокойного Отто. — Кажется, мыло — это щелочная среда, и вроде как не беременеют… ну, как-то так…

Он расхохотался, встав посреди улицы.

— Да чего ты смеешься, Отто? — сбитая с толку Рене даже ногой топнула. — Что в этом смешного?

— Это ты в своем трэше вычитала?

— Нет. Кто-то из подружек сказал.

Он попытался успокоиться, но снова фыркнул, представив, как эти балбески шепчутся меж собой — как они это формулируют, интересно? Засунуть себе куда? Он в свою очередь спросил, чуть ли не икая от смеха:

— А ты как ее называешь?

Рене сердито посмотрела на него, и вдруг ее осенило. Он же просто нервничает перед завтрашним слаломом. И это понятно — с прошлого супер-джи к нему приковано непривычно пристальное внимание, у него появились фаны, пресса строит догадки — сможет ли молодой спортсмен показать результат в технической дисциплине? То, что ее сдержанный, спокойный, бесконечно уверенный в себе супермен так откровенно психует перед стартом, вдруг показалось ей очень трогательным. Она взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу:

— Да не переживай ты так, Отто. Все будет хорошо. Ты их всех завтра уделаешь.

— Я не переживаю, — он отвел взгляд, все еще посмеиваясь. — Пошли, малыш. Хочу повторить на кровати. Хотя, если у тебя там будет мыло…

Wake-up call разбудил их в шесть утра — Отто собирался утром немного поплавать в бассейне. Он включил свет, повернулся в постели, посмотрел на Рене, которая потягивалась, сбросив с себя одеяло. Обнаженная, невероятно сексуальная — роскошная грудь, яркие, упругие соски, впалый живот, точеные бедра. Сонное личико, темные блестящие волосы ореолом вокруг головы, затуманенные голубые глаза. Отто просто набросился на нее, забыв обо всем. О соревнованиях, о бассейне, о резинке. Обо всем, кроме одного:

— С днем рождения, малыш.

— Спасибо, — прошептала она, обхватив его рукой. — А вот и мой подарок.

Он хохотнул и раздвинул ее ноги.

Потом она улыбнулась и крепко обняла его:

— Спасибо, мой любимый. Это был роскошный подарок. Самый лучший. Но про медаль я тоже не забыла.

— И я не забыл, — Отто чмокнул ее в нос. — Подожди-ка минутку.

Он встал и пошел в коридор — голый и великолепный. Вытащил из кармана висящей на вешалке куртки коробочку:

— Вот, малыш. Это тоже тебе.

Темно-синий бархатный футляр в его большой руке… Крышка отскочила, и Рене увидела браслет. Дорогая и изящная вещица. Золото, маленькие бриллианты. На глаза навернулись слезы. Она просто потеряла дар речи на момент:

— Ты с ума сошел, — прошептала она, всхлипнув. — Зачем?

— Затем, что это твой день рождения, — объяснил он, протягивая ей футляр.

— Спасибо… — Она взяла подарок, вытащила браслет, он засверкал на ее ладони. — Это же ужасно дорого.