– Репа. Лук. Картофель. Морковь, – перечислял он.

Словно прорвало плотину, его разум выдавал блюда, которые он бы хотел приготовить, и Эссейл осознавал чувство гордости, с которым он взял руководство процессом на себя, перебирая пластиковые упаковки… а потом он повел свою женщину и тележку к мясному прилавку и выбрал ягненка.

После они направились в молочную секцию, и он помедлил, решая, сколько сливок ему нужно…

– Мой отец был преступником, – сказала Марисоль тихим, напряженным голосом.

Эссейл мгновенно застыл, а потом посмотрел на нее.

– Я шокировала тебя? – спросила она напряженно. – Это правда. Он умер в тюрьме при странных обстоятельствах, я так и не смогла докопаться до истины. Драка. Или рак. Но я почему–то уверена, что его убили, хотя бабушке я никогда не озвучивала свои домыслы.

Эссейл моргнул.

– Мне жаль.

У него сжалось сердце от того, как она пожала плечами и обняла себя руками.

– Так я попала в… ну, в этот бизнес. Он научил меня воровать. Как проникать в дома. Действовать так, чтобы не поймали. И, знаешь, ничего плохого в преемственности поколений нет, если можно так выразиться. Но он руководствовался не традициями. Он понял, что кто–то с милой и обаятельной мордашкой может стать выдающимся вором… и тогда у него будет больше товара для продажи, а с вырученных денег он покупал нужные ему наркотики. Все было ради него.

Она резко перевела взгляд на витрину с яйцами.

– Мы отклонились от темы. Вовэ предпочитает коричневые.

Марисоль подошла к полкам и, открыв картонные крышки на двух коробках, проверила целостность содержимого. Потом продолжила:

– Я преуспела в воровстве, потому что хотела, чтобы он мной гордился. Совсем неадекватно? Стремиться к моральной деградации, чтобы Папуля любил меня. Наверное, поэтому я сработалась с Рикардо Бенлуи. Он был старше, властный и вечно недовольный. Он стал тем, кому я пыталась угодить.

Когда ревность запустила в него свои когти, Эссейлу пришлось напомнить связанному мужчине внутри себя, что по факту он убил Бенлуи.

Забавно, но это его порадовало.

– Рикардо был похож на моего отца… только он отличался классом. И был чертовски умен. Странное сочетание. Говорят, люди умеют находить замену, людей, которые любят причинять боль, чтобы мы могли повторить прошлый опыт и снова завести отношения. Попытаться все исправить. Что я несу…

На каком–то уровне сама мысль, что они ведут настолько личный разговор в отделе с молочными продуктами и яйцами, через проход от холодильников с мороженым, казалась невероятно странной. Но он не станет прерывать Марисоль.

– А твоя мама? – спросил Эссейл.

Марисоль пожала плечами и, казалось, зависла перед проверяемыми яйцами. Но потом она продолжила – и осмотр, и рассказ:

– Она умерла, когда я была маленькой. Слава Богу, бабушка занялась моим воспитанием и всегда была рядом. – Сола склонилась над тележкой и осторожно поставила коробки с яйцами. – Поэтому я так забочусь о ней. К тому же, Боже, ей выпала ужасная доля в жизни. Он столько всего пережила.

– Как и ты.

На ее лицо вернулась улыбка, которую он так любил.

– Похоже на то.

Эссейл подошел к ней и прижал к своей груди. Посмотрев поверх ее головы, он подсознательно следил за движениями человеческих мужчины и женщины у прилавка с сырными нарезками. Оба были в джинсах и темных парках, и спорили о плюсах–минусах оранжевого или белого чеддера.

Подумав о том, что подобные споры казались ему бессмысленной тратой сил, Эссейл ощутил, что к нему вернулось чувство тревоги.

– Думаю, хватит с нас покупок, – сказал он, отстраняясь. – Пошли?

– Валим из этой дыры?

– Прошу прощения?

Она рассмеялась.

– Есть такое выражение.

Для оплаты они прошли на кассу самообслуживания и разделили работу – она доставала продукты из тележки, он – проводил штрих–код по красному лазеру ридера. При каждом удачном считывании кода оборудование издавала «бииип», и механический женский голос объявлял цену и просил его положить товар на ленту.

Каждый. Божий. Раз.

В итоге он всерьез начал задумываться о том, чтобы достать пистолет и всадить пару пуль в машину.

Когда они вышли на парковку, чувство беспокойства вернулось к нему. И помогая переложить продукты в багажник внедорожника, Эссейл представил бесконечное множество подобных ночей, туда–сюда в супермаркет и назад.

В этом не было вызова, цели, которую можно было бы достигнуть, преодолеть. Никакого прироста его богатств.

Просто овощи, сливки в небольшой коробке и яйца в двух картонных упаковках.

Эссейл почувствовал желание вернуться к ликованию, которое он испытывал, когда ехал из клиники домой, оставив позади психоз, медперсонал и того пациента, которым он был. Тогда казалось, что мир полон возможностей. Сейчас же он не понимал, куда все исчезло.

На самом деле, мир не особо изменился. И когда он с Марисоль снова пересек мост, он попытался призвать себя к оптимизму, но потерпел крах.

– А что с твоей семьей? – спросила Марисоль. – Они живы?

– Моя мамэн и мой отец оба умерли в преклонном возрасте.

– Соболезную.

– Такова жизнь. Сейчас это не так сильно тревожит меня, как было раньше.

И это правда.

Что его беспокоило – так это тот факт, что он встретил женщину, с которой хотел провести жизнь… но не знал свое место в этом мире.

Для мужчины, который всегда занимался делом, он оказался в некомфортной ситуации.

– Доктор Манелло приезжает сегодня, верно? – спросила Марисоль.

Эссейл перевел взгляд со спуска на застывшие холодные воды Гудзона.

– Я уже и забыл. Да, это так.

И он приведет с собой Жизель.

Боже, еще одна вещь, о которой он не хотел думать. Кормление напоминало о его тайне. К тому же ему было ненавистно приближаться к любой женщине, кроме Марисоль.

Но биология всегда побеждала. Или, скорее, подавляла.

В этом плане она была схожа с судьбой.

Среагировав на сообщение и покинув Лагерь Ривенджа, Вишес материализовался в центре города, в двух кварталах от техноклуба, в котором музыка гремела так громко, что басы было слышно на другом конце улицы. Зи был уже на месте, как и Джон Мэтью.

Но сражаться было не с кем: ни лессеров, ни тенистых сущностей.

Нет, они встретили лишь последствие боя.

Два его брата и Джон Мэтью сидели на коленях перед телом на земле, и, подойдя ближе, Вишес выругался. Это был мужчина–гражданский, в приличной одежде, которая сейчас была безвозвратно испорчена смесью дорожной соли и слякоти.

Над ним нависла смерть, подумал Ви, опускаясь на корточки. Она совсем рядом. Кожа мужчины была цвета мела, губы кривились от боли, он ерзал ногами, словно пытался принять положение, которое уменьшило бы агонию, но все тщетно.

– Что, черт возьми, произошло? – пробормотал Ви, наклонившись и подняв пистолет, лежавший на снегу.

Проверив обойму, он обнаружил всего три пули.

– Стрелял в это, – бормотал мужчина. – Оно… я стрелял в него… но пули не помогали… ничем не…

Гребаные лессеры, – подумал Ви.

– Держись, – сказала Куин, взяв мужчину за руку. – Оставайся с нами. Помощь уже в пути.

Из–за угла донеслись разговоры – к ним кто–то приближался, и Ви встал на ноги. Четыре человека, трое мужчин и одна женщина застыли как вкопанные.

– Вот черт, он закинулся тем же дерьмом, что и Джонни? – сказал один из них.

– Йоу, вам вызвать скорую? Вас не арестуют, если вы получите медицинскую…

Вишес подошел к группе и, не тратя лишнего времени и кислорода, поочередно проник в разум первоговтороготретьегочетвертой, стер воспоминания, чтобы они не вспомнили увиденное, и внушил непреодолимый голод их пьяным мозгам.

Они как ошалелые побегут за пончиками. А больше ничего не вспомнят.

Где, черт возьми, скорая помощь? – гадал Ви, сосредоточившись на раненом мужчине.

Как по наводке, к ним подъехал фургон, и за рулем сидела его Джейн. Она проворно оценила состояние гражданского, и потом Ви помог уложить беднягу на носилки и закатить их в фургон.