Что же ищет тут безумный святой Грааль? Кто он, наконец… «дракончик»? Чем глубже вникаешь в эту историю, тем таинственнее она кажется; как много прояснилось в минувший четверг — и еще больше запуталось. «В семь часов», — сказала Жанна. «Дядя пришел в семь, и мы сели за стол», — подтвердил племянник, позже сбежавший в свою школьную компанию. Ну а если в восемь, например? Они оба знают время смерти Марины, я им сам сказал. «Что держит здесь бизнесмена с заграничным паспортом и визой?» — «Он не посвящает нас в свои дела». — «Он не посвящает нас…» — твердила Жанна, едва удерживаясь на грани слез и взрыва.

А что, если документы каким-то образом попали к Борису?.. Не исключено, ведь неизвестно, что на самом деле произошло 28 ноября на набережной, — известен только результат: на третий день всплыл труп.

В прихожей послышался тихий шум… кто-то тоже не спит… легкие шаги… Вошла Даша в пижаме с узором из зеленых листиков, села по обыкновению в изножие дивана.

— Валентин Николаевич, вы правда считаете Борю убийцей?

— А как считаешь ты?

— По-моему, нет.

— Ты его любишь?

— Как вам сказать…

— Скажи. А то я блуждаю в потемках.

— Ну, он, скорее, товарищ.

— Я с тобой терпелив, но вранья не потерплю. С товарищами не спят.

— Не ваше дело! — Даша было поднялась, он схватил ее за руку, усадил обратно:

— Мое! Я веду следствие. Помнишь фразу Сержа (из сердца вырвалась, нечаянно): «Между ними стоял Алеша». Ты мне так и не объяснила…

— Охота вам слушать всякую дрянь!

— Из-за этой «дряни» скончался твой отец. — Глядя на ошеломленное лицо напротив, Валентин вкрадчиво, тихонько процитировал: «Ничего не бойся, не сходи с ума, прелесть моя Дашуня, я скоро вернусь».

— Что это?.. Откуда вы?..

— Три года назад Алеша разговаривал с тобой по телефону из театра.

После паузы Даша сказала печально:

— Я всегда знала, что Серж — подлый человек и любовь его подленькая. Я нечаянно разбила ее зеркальце — венецианское, ей Алеша подарил — и испугалась скандала.

— Марина была способна устроить сцену?

— Способна. То есть она могла разрыдаться из-за таких пустяков — горячая, но отходчивая, честное слово! Я не читала «Манон Леско».

— Почитай. Значит, ужасный по последствиям донос Сержа не имел никаких оснований?

— Имел, — отвечала Даша решительно. — Я полюбила его сразу, как увидела, только он не догадывался.

— Наверняка догадывался. Наверняка актер, мужчина опытный, уловил в его реплике страстность и нежность, которые ввели доносчика в заблуждение. Или не в заблуждение?

— Ах, зачем все это колыхать теперь! Они все умерли, для доносчика не найдется законной статьи, и пистолет у вас газовый. После морга (ну, опознания) я стала другая… ну… мне на все наплевать. Когда я увидела его лицо… Я боюсь мертвых. Со смерти папы… нет, раньше — как он поднялся в лифте. Говорю же, я трусиха.

— Да не наговаривай…

— Трусиха. Я побоялась тогда подойти к окну, стояла в углу, тряслась…

— Даша, не надо!

Она говорила, не слушая:

— А ведь чувствовала, что случилось самое страшное. Что смерть — рядом, рукой подать, насильственная смерть — невообразимая, безобразная…

Она замолчала. Валентин сказал осторожно:

— Ты стала другая… ты отдалась своему студенту.

— В тот же день после больницы. Он был сам не свой, умолял меня о любви, говорил, как одинок… А почему бы нет? Не все ли равно?

— Этот одинокий подонок был сам не свой после убийства Алеши! — вырвалось у Валентина. — Ты написала ему в тетради: «Тот голос отнял у меня голос».

— Вы за мной следите?

— За всеми, по возможности. Помнишь, как Боря прореагировал на твою запись?

— Помню. Он говорил совсем о другом (предлагал уехать), а я почему-то написала эту фразу. Боря испугался ужасно.

— Ты вдруг подсознательно сопоставила тот голос с Бориным.

— Наверное.

— Твой невроз — потеря речи — имеет исток в подсознании. Ты знаешь, кто дважды упомянул «дракончика», но не можешь вспомнить, не можешь выдать своего жениха. — Последнее словечко вновь ужалило «сыщика». — Так ты собиралась или нет за него замуж?

— Ну что вы застряли на этом «пункте»? — Она передернула плечами. — Мне было одиноко и страшно.

— Понятно, собиралась. Так с чем же для тебя ассоциируется тот голос, воспоминание в целом? То, первое. Ты стоишь у «Арбатской», темно, тревожно, московский осенний вечер; прохожие… вдруг: «Дракончик!»

Она подняла руки к горлу каким-то судорожным жестом, задыхаясь. Он бросился к ней, разнял руки, погладил лицо, шею, как бы упрашивая: «Останься со мной! Не уходи в безмолвие!»

— Прости, ради Бога! Не надо вспоминать, еще слишком свежо, слишком больно.

Даша с видимым усилием, с паузами произнесла:

— Я… вспомнила… папу.

— Не надо сейчас!..

— Я вспомнила папу, — повторила она уже более уверенно.

— Но в какой связи?

— Мне что-то крикнули в окно, позвали к нему, началась агония, а я во дворе стояла, темно, сырой вечер… И вот такой же страх… предчувствие смерти.

— Кто позвал тебя?

— Я даже не знаю, не до того было… Марина, наверное. Но тогда голос я не потеряла.

— А Боря случайно не был у вас в это время?

— Был. — Она широко раскрыла синие глаза. — Может, он!

— Понятно. — Валентин помолчал, вдруг добавил с внезапной злостью: — И доносчик, возможно, прятался в кустах.

— О чем вы?

— Так, вообразилось ни к селу ни к городу. Мы приехали втроем после разговора у Бори, помнишь? За воротами в кустах прятался Серж. «Я плачу», — сказал он.

— Какая все-таки мелкая душонка! — мстительно воскликнула Даша. — И он воображал, будто сестра Алешу бросит ради него!

— Уж лучше б она бросила ради него, — заметил Валентин. — Глядишь, и муж жив остался бы. Да, ты видела когда-нибудь Марка? Главное — слышала ли ты его голос?

— Не видела, вообще с ним незнакома… но Марине звонил несколько раз мужчина, я брала трубку. Да, в ноябре.

— Может быть, его голос тебя так напугал?

— Я уже ничего не знаю, не понимаю. Они так любили друг друга.

— Марина и деньги любила. В сущности, и погибла из-за этого.

— Не верится.

— А как ты думаешь, что здесь произошло? — Валентин обвел утомленными глазами богатую гостиную, книги, хрусталь, занавеси, ковры… — Она не захотела ему что-то отдать… то, что ищет святой Грааль, ради чего он сюда является.

— Да что? Ведь обыск проводили.

— Значит, что-то маленькое, но весьма ценное, например, жемчужина. Несложно спрятать.

— Вы думаете, Марине в больницу Дмитрий Петрович жемчужину привез?

— Откуда мне знать. Они все безумно боятся Марка, тени его боятся. И ты будь осторожна, Даша, от меня ни на шаг. Он идет по трупам.

— Так что же делать?

— Ждать его здесь или найти убежище. Второе предпочтительнее, он может опомниться и сюда не явиться.

— По воровским притонам искать?

— Нам это не под силу, согласен. — Валентин подумал. — «Запомни зеленый камень». «Мы там два раза встречались». С какой интонацией произнесла ту фразу Марина по телефону, помнишь?

— Не понимаю.

— Ну, «дракончик» должен без напоминания знать, где он с любовницей встречался.

— Выходит, двадцать восьмого звонил не Марк? Ой, у меня все в голове перепуталось.

— У меня тоже. Тяжелый день, иди спать.

Она шевельнулась, но не встала. Оба смотрели на елку.

— Валентин Николаевич, вам нужны деньги, чтоб содержать жену в лечебнице?

— В идеале оно, конечно, так. Только человек я отнюдь не идеальный, меня захватил и сам процесс — игра. — Валентин усмехнулся. — Сейчас другая игра вытеснила прежнюю.

— Вот это следствие? — Он кивнул. — Не наговаривайте на себя, вы для нас были корифеем.

— Студенческие легенды, просто я легко вам «троечки» ставил.

— А вам не жалко? Ну, вашей истории.

— Русская история без меня проживет, и я без нее… — он опять усмехнулся, — может, и не проживу.