— Черт бы тебя побрал! Черт бы вас всех…

— Никакой истерики! Мы с тобой сейчас занимаемся поисками истины. Ведь не ты убил?

После молчания он проговорил безжизненным голосом, от которого у меня мурашки по коже поползли:

— Я ее видел.

— Где? — первый попавшийся, не самый важный вопрос.

— В гараже.

Тут я сумел выговорить главный:

— Мертвую?

— Нет. Не знаю. Мертвую. — Три взаимоисключающих ответа разделялись паузами.

— По порядку! — прогремел я, смиряя собственный нетерпеж на пороге поразительной тайны. — В чем заключался план?

— Прежде чем рассказать о нем, — заговорил вдруг сценарист размеренно, в стиле саги, — мне хотелось бы описать свое психологическое состояние в тот момент.

— Давай про состояние. В какой момент?

— Когда под грудью, где сердце, я увидел разноцветный укус — зелено-красно-черный, — мною овладел бес.

Ох уж эти исповедальные штампы в необогословском духе!

— Понятно, ты взбесился и решил отомстить.

— Не будь столь примитивен. (Боже, сколько высокомерия!.. И все же придется проникнуть в эти безумные дебри.) Это не расхожий штамп, я почувствовал нечто вроде зова извне, когда увидел ее отражение в зеркальном гардеробе и чье-то лицо.

— Чье?

— Не сразу сообразил, что мое собственное, но искаженное судорогой.

— Ты пытался задушить жену? — быстро вставил я.

— Не я, а бес, который просквозил между нами, разом распахнув раму окна и дверь напротив…

— Сквозняк?

Самсон не слушал.

— … проскользнул стеклянным солнечным зайчиком, озарив знак. Она прикрыла грудь левой рукой, я медленно подходил, пронзенный разрядом искр, она сказала: «Сон, мы теперь расстанемся насовсем». — «Я тебя убью», — сказал не я, а солнечный бес. — «Неужели ты меня так любишь?» Вопрос этот поразил и сбил, а Ваня закричал со двора: «Пап, ты нужен, спустись!» Я крикнул: «Подождите!», захлопнул окно и дверь… в общем, сбился и обратился к ней «по-земному», на вторую букву алфавита: «Тра-та-та, кто он?» — «Не все ли равно? Нас давно уже ничего не связывает». — «А сын?» — «Ваня не твой сын». — «Кто он?» — «Помнишь Колю Смолина?» Послышался шум, уже рядом, в кабинете, Ванюшины шаги…

— Он слышал?

— По-моему, нет… не знаю. То, мистическое, уже кончилось, я предупредил: «Не входи, мать переодевается!» Она сказала тихо: «Уйди». Я и сам был рад ноги унести, но они не слушались. «Уйди!» И тихонько так, с жалобной издевкой процитировала: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Это я и повторил тебе по телефону, как пароль «посвященному».

— Посвященному во что?

— В курс дела. Наконец сдвинулся с места, у двери обернулся: она держала в руках старое платье в горошек — опять бросился в глаза разноцветный синяк, словно ужалил… выскочил и сказал Ване: «Насчет эмали решим завтра, у меня порыв поработать». Сел за компьютер, она вскоре вышла из спальни, спустилась, я слышал, как они внизу смеются, и все казалось: надо мной.

— И ты составил план.

— Как во сне, надо же было избавиться от солнечного беса, он дразнил, они смеялись…

— Ты запланировал убить обоих?

— Они смеялись надо мной! — Он весь затрясся и очнулся. — Не планировал, нет, фантазировал в сильнейшем стрессе. Но самое интересное, — добавил в жутковатой задумчивости, — они и вправду, должно быть, убиты.

— Что ты нафантазировал?

— Ничего оригинального, апробированный в детективном мусоре ход. — Самсон рассмеялся. — Не тот плагиат ты мне шьешь, Пушкину я душу отдал…

— Солнечному бесу, — поправил я. — Что именно?

— По аналогии с подмосковными бандитами удавить электрическим проводом, кусок у нас в гараже валялся.

Сказано просто, без аффектации. Нет, он все-таки ненормальный. С другой стороны: не изживаем ли мы и впрямь в своих фантазиях (фантазмах — по-модерновому) — злобу, боль, страх? Одна сторона, другая, третья… Один Галилеянин человечество всполошил: за свои помыслы отвечаем, как за поступки. Вот этот, сидящий напротив, за помыслы ответит или за преступление?

— Где теперь этот кусок провода?

— Там.

— Где там?

— В гараже.

— Ты проверил?

— Да.

— Ну а дальше?

— После расчета с рабочими я переезжаю в Москву, Вика — в деревню. Так и было раньше условлено, она хотела войти в более тесный контакт с продюсером.

— Может, тайно и вошла, — предположил я.

— Очень даже может… Знаешь, технически убить нетрудно.

— А борьба, шум, крик? Их же двое.

— Вика много лет употребляла снотворное, я бы увеличил дозу. Ну а со школьником, — сценарист пожал плечами, — со школьником справиться… (Ты понимаешь, конечно, что я рассуждаю теоретически, — заметил этот монстр в быстрых осторожных скобках.) Словом, не проблема. Я справился за полчаса.

Разговор обретал все более сюрреалистический колорит, как в приемном покое сумасшедшего дома; тут в прихожей резко звякнул телефон.

Звонил Вольнов. Мне. В захватывающем нашем диалоге в автомобиле совсем упустил из виду… может, это пустяк и не имеет значения… Ну, ну? В Молчановку он приехал не на машине, вошел по-тихому в сад и увидел в кустах прячущегося чудака (того самого, что разбирается в компьютерах). «По-моему, он подслушивал вас с Танюшей, обернулся на мои шаги, выронил узелок свой камуфляжный…» — «Почему камуфляжный? В нем был хлеб». — «Ну, знаете, бизнесмен, который запросто располагает полутора миллионами долларов… Или это сказка?» — «Кажется, не сказка, не знаю. Во всяком случае, спасибо за сообщение».

Я стремительно вернулся в кабинет, опасаясь, не сбит ли настрой «исповеди мужа».

— Ты полагаешь, кто-то счел твой план с компьютера?

Самсон смотрел бессмысленно, пришлось повторить, он ответил вопросом:

— А ты допускаешь совпадение?

— У тебя везде странные совпадения: план, сценарий…

— Уверен! — взвизгнул Самсон.

— Ты стер план вечером той же среды после скандала с Ваней?

— Господи, я испугался! Я им верил… что хоть сюда, в мою виртуальную реальность никто не влезет, ведь должно быть у человека место…

Я подхватил:

— «Где оскорбленному есть чувству уголок». Почему сразу не стер?

— Я уже почти покончил с планом, вдруг чувствую прикосновение, ну, в шерстяном шлеме плохо слышно. Смотрю — Ваня, с вопросом каким-то…

— Он заметил изображение на экране?

— Я ж имен не обозначал! Ну, выключил компьютер… все, мол, завтра решим, а сейчас мне надо срочно в Москву. И уехал.

— Зачем?

— Да ни за чем! Ужаснулся на себя, увидев живого мальчика, которого мысленно уже угробил. Одно дело теория, а другое — преступление… Я увлекся, отвлекся абстрактной задачей — составлением алиби. Банда бандой, знаешь, а мужа все равно проверят.

— Какое ж ты придумал алиби?

— Многолюдный, многопьяный прием, на котором сначала закусывают, потом смотрят фильм и снова закусывают.

— Алиби Василевича! — вырвалось у меня. — Полный у вас с ним плагиат.

— А, второй гад выполз!

— Третий вместе с тобой!

Я пожалел, что раздражаю больного, однако Самсон не обиделся.

— Но ты не станешь отрицать, что все получилось не по плану!

— А если ты сам спутал карты, когда услышал от журналистки, что мы уехали из клуба с Викой?

— А соседский котик?

— Ладно, дальше. Ты ужаснулся на себя.

— Уехал, не мог их видеть.

— Ваня-то чем перед тобой виноват?

Третий гад ответил, не задумываясь:

— Самим фактом своего существования.

Серьезно ответил, решительно, без смягчающей тени привычной иронии. Вспомнились слова Танюши: «Между ними стоял страх». Как же разбить это «кошачье» алиби?

— Как же ты проболтался Кристине?

— Нечаянно, не в себе был, крепко приняли. Она рассказала о разводе, муж — ходок, нет больше сил терпеть и т. д. Ну и я высказался — по аналогии, — как бы поступил с предателем. Без деталей, конечно, но весьма прозрачно… По моему глубокому убеждению, нет ничего страшнее в жизни предательства.